Выдумщик - Попов Валерий Георгиевич
Публика, как я и предполагал, делилась на три категории. Первая – старая эмиграция: синие гусары, желтые кирасиры, пришедшие глянуть на меня, чтобы еще раз содрогнуться, увидев, что сделали с Россией большевики. Их дряхлые аристократические лица, поношенные фраки видны были в середине зала. Первые ряды занимали братья-демократы: поношенные свитера, клочковатые бороды. Свои парни, доценты и кандидаты, оказавшиеся здесь. Их, конечно, интересую не я, а как там перестройка у нас – правильно ли развивается, по-прежнему ли молодцом держится Собчак. Вопросы их, я чувствую, будут мне обидны: при чем здесь я-то?
А в конце зала было несколько лиц, которые вообще у меня вызвали недоумение: какие-то молодые красавицы и красавцы, явно случайно зашедшие сюда – неужто им, с их-то красотой, некуда больше в этом городе податься? Впрочем, к такому я привык: в сотнях разных аудиторий, библиотеках, цехах, уголках отдыха начинал с того же. И обычно удавалось народ расшевелить. Единственная разница – вместо желтых кирасир были красные пенсионеры, но уверен я, ни те, ни другие не хуже. Справился! Даже не было ни одного вопроса газетного уровня – сумел слушателей за собой увлечь рассказом о том, как странно я однажды ехал из Москвы в Петербург. Размякли! И даже красавцы, он и она, подошли, растроганные. И сказали вот что:
– Вы знаете, когда мы уезжали сюда из Харькова, всю библиотеку мы взять не могли – но ваши книги мы взяли!
Вышел я счастливый, распаренный… словно не в Нью-Йорке выступал, а в Тихвине – потом только увидал небоскреб, вспомнил, где я. А какая разница?
Неудачник Довлатов победил всех московских «удачников» – нищенская питерская закалка покрепче будет!
И вот я прохожу по Кузнечному и слышу у книжных лотков:
– Гляди – у Сереги новая книжка вышла!
Фамилия не уточняется – все понимают и так.
Я знал нескольких замечательных писателей и поэтов – и все они были удивительными людьми! Чем же еще писать, как не душой? Вспоминаю международный писательский круиз по суровой Балтике. Оказавшись вдруг в одиночестве, под холодным дождем, я грустно гулял по верхней палубе, вглядываясь в бесконечную тьму. Зачем ты здесь? Кому ты нужен? Вдруг я увидел, что издалека, по мокрой сверкающей палубе, ко мне бежит человек. Когда он подбежал, я увидел, что это Саша Кушнер, замечательный петербургский поэт. Он протер круглые очки, потом сорвал кепку. С головы его буквально повалил пар!
– Ну наконец-то! – проговорил он. – Куда ты пропал? Всюду тебя ищу! Я там с одним шведом разговаривал – он хочет с тобой познакомиться, насчет перевода твоих книг!
– Спасибо, Саша! – я обнял его под дождем. Жизнь уже не казалось мне пустой и бессмысленной. Какая же пустота – когда есть такие люди!
Я не помню, что было потом, не помню никакого шведа… или он все же был? Но всегда буду помнить Сашино волнение, азарт, его страстное желание помочь, не жалея сил. Кто-нибудь другой, более молодой, стал бы так бегать в качку по кораблю? Другие так не волнуются… поэтому они не поэты.
Однажды мы с Кушнером и примкнувшим к нему стихотворцем «новой волны» гуляли по Вашингтону. Был сентябрь, и стояла невыносимая жара. После того как мы три дня парились на какой-то нелепой конференции, созванной, как неожиданно выяснилось, каким-то местным проповедником, пропагандирующим что-то эзотерическое, я вдруг почувствовал свою вину перед моими коллегами: хотя и не я их сюда приглашал… но все-таки надо попытаться что-то сделать. Вашингтон оказался однообразным, с домами в духе наших пятидесятых, причем чуть в стороне от исторического центра улицы не имеют уже названий, а лишь буквы и цифры… И – жара! Я хотел отыскать богемный вашингтонский пригород Джорджтаун, где, как я слышал, деревья и река. Точного пути я не знал – с моим убогим английским добиться я ничего не мог – знал только направление. Саша, конечно, понимал всю рисковость этого приглашения, но, однако, пошел: товарищ хочет сделать всем что-то хорошее, как же его не поддержать? Он, терпеливо улыбаясь, шел со мной по очередной раскаленной улице. Толпа на улицах становилась не богемной, а бомжовой… старик, скрючившись, спал в картонной коробке… Александр терпеливо шел рядом.
Зато уж наш молодой друг «оттягивался по полной». Он презирал мой маршрут с самого начала, как презирал почти всё, используя лишь высокомерные интонации… Ну как же: небожитель!
– Вы разве не понимаете, Александр Семенович, – говорил он, усмехаясь, – что Попов сочиняет очередной свой абсурдистский рассказ с нашим участием! Какой может быть тут Джорджтаун? – он с презрением огляделся.
– Ну… еще пару улиц пройдем? – обратился я к Саше.
– Конечно – почему ж нет? – спокойно отвечал он. И мы шли. Отнюдь не гигант от природы, навсегда сохранивший облик очкарика-отличника, он был спокоен и благожелателен, понимая – только так и создается что-то хорошее. А наш спутник… он тоже шел с нами – но лишь чтобы доказать нелепость моих усилий и торжество своего высокомерного скепсиса. Как-то наглядно все проступило: кто будет всегда любим читателями, а кто – никогда. Тщетны попытки обойтись без души, без любви к людям и желания помочь – и никакие модные выкрутасы тут не помогут. Получишь столько же, сколько отдашь. И если и будешь почитаем – то только среди таких же, как ты! А мы с Сашей нашли Джорджтаун – хотя пота пролили немало. И вот – речная свежесть после каменной раскаленной духоты, склонившиеся к воде ивы, прелестные маленькие домики, увитые плющом. Наш спутник умолк… а что вообще тут можно сказать? Ты никого не обманешь…
Руководитель нашей поездки в Лондон, «литературовед в штатском», как шутили тогда, оказался, как и все, человеком не без слабостей. «Зайди ко мне!» – буркнул он после зарубежного завтрака. Я похолодел. Но зашел. Он вынул из чемодана бутылку водки, разлил по стаканам: «Давай!»
«Проверяет!» – мелькнула мысль. Но проверку я выдержал – и до номера, а потом и до автобуса дополз, а наш бдительный руководитель в этот день не появился нигде. «Видно, думает о нас!» – шутили в автобусе. Дух вольнолюбия и легкомыслия охватил всех… Стоп! Конечно, был и стукач. Мы все его легко вычислили. И, как ни странно, – именно по дерзости высказываний, доступной лишь ему. Нормальный человек антисоветский анекдот не станет рассказывать, тем более – за границей, а тем более – при всех. Прокололся. Упился дарованной ему по службе свободой. «Стукач-романтик!» – так мы ласково называли его. Несмотря на то, что он довольно сильно хромал, он бежал на всех экскурсиях впереди нас.
– Смотрите, смотрите! Это божественно! – восклицал он, вздымая руки перед очередным мировым шедевром, с восторгом вполне искренним. Он действительно это любил! За это и заплатил, видимо, «службой», обязывающей знать про нас все. Но зато – у его ног был мир. В первый день мы посетили все самое прекрасное в Лондоне: Национальную галерею, Биг-Бен, Парламент, Тауэр, Трафальгар-сквер… И были, конечно, в восторге!.. Но не в такой степени, как он. «Где-то наш романтик задерживается?» – шутили мы, когда он опаздывал на обед. И вот он вбегал, хромая, – счастливый, восторженно рассказывал, где он сейчас был и где мы тоже обязаны были побывать, причем восторг его был абсолютно искренним! Даже как-то неловко чувствовали мы себя, не разделяя его энтузиазма. Поздним уже вечером, когда мы с моим другом, вытянув усталые ноги, расслаблялись в номере, к нам вдруг, коротко постучав, вбежал наш «романтик». «Что вы делаете?!» – возмущенно воскликнул он. «А что – нельзя?» – с вызовом проговорил мой друг, человек злобноватый. «Это преступление!» – вскидывая руки, прокричал гость. «Ну, такое уж преступление!» – пробормотал я, но бутылку все же убрал. Но, оказывается, мы не так его поняли. «Это преступление – ночью в Лондоне сидеть в номере! – вскричал он. – Я покажу вам все!» – «Такое, за что тебя лишат визы навсегда! – сказал мне мой друг. – Сиди!» Но я не мог не поддержать энтузиазм столь искренний и пошел. Оказалось – почти на верную гибель. Мы, с заранее восхищенным чем-то стукачом, хромали через весь Лондон. Я, чтобы мне не было неловко, показывал, что я тоже хромаю. Где-то в подвалах Сохо мы смотрели с нашим романтиком эротический фильм. Зал был заполнен в основном уроженцами Африки, которые, не смотря (в буквальном смысле этого слова) на происходящее на экране, громко храпели. В восторге был только он. «Ну – ты понял? – с горящим взглядом произнес он, когда мы вышли. – Ну признайся – тебе понравилось!» – умоляюще произнес он. «Скажу, как же!» – подумал я. Провокация, компромат? Не без этого. Ясное дело, что-то он должен же был написать в отчете! Но, может быть, сообщит, что мы смотрели с ним мультики? Спокойней обоим.
