Сестры Шанель - Литтл Джудит

– Под цвет твоих волос и крошечных мерцающих искорок в твоих глазах, – улыбнулся он.

У нас были свои интерлюдии, волшебные встречи, болезненное расставание.

– Поедем со мной, – говорил он, когда приходило время возвращаться в Аргентину.

– Оставайся здесь, тебе не обязательно уезжать, – просила я, отлично понимая, что это невозможно.

Это было душераздирающе.

До лета оставалась целая вечность.

Как-то в конце апреля, перед дневной суматохой в бутике, Габриэль приложила палец к верхней губе, словно это были усы, и, подражая Бою, сказала глубоким мужским голосом:

– Мне кажется, Коко, в этом что-то есть. Он хочет, чтобы я открыла бутик в Довиле. – Она продолжала обычным тоном: – Считает, что я должна продавать и одежду.

Городские законы не позволяли ей делать это в Париже. Порой люди останавливали ее на улице, чтобы спросить, где она купила свой наряд, и всегда удивлялись, узнав, что сестра сама их шьет. Однако количество лицензий, выданных в одном городском районе, было ограничено, а поблизости уже работала портниха. Но готов ли Довиль к стилю Габриэль?

Я знала, что, отдыхая там с Боем, она носила одежду, сшитую собственноручно: простые платья без корсета, свободные свитера, юбки до щиколоток, полная противоположность одежде la haute и elégantes, которые с трудом передвигались по набережной в своих огромных шляпах и жестких, тесных платьях. А Габриэль на пляже резвилась от души и плавала в купальном костюме, который придумала сама.

– Видела бы ты этих старушек! – смеялась она. – Когда я выходила из воды, они смотрели на меня сквозь лорнеты так, словно наступил конец света.

В своей одежде, не сковывающей движения, она научилась играть в крокет. Кейпел помог ей освоить теннис.

– Ты даешь женщинам свободу, Коко, – услышала я как-то, когда он зашел в бутик после одной из их совместных поездок. – Как нам остановить тебя?

– Вам это не удастся, – заявила она, и он просиял от гордости.

Теперь сияла она.

– Я собираюсь это сделать, Нинетт. На улице Гонто-Бирон, между отелем «Нормандия», казино и пляжем есть чудное местечко, и это самый центр. Бой уже заплатил за аренду.

– Но мне казалось, ты хочешь вернуть ему то, что уже задолжала? – осторожно поинтересовалась я. Я очень опасалась открывать новый магазин, пока Габриэль зависела от Кейпела. Неужели она не помнит, как расстроилась, когда узнала о кредитной линии под его гарантию? Как почувствовала себя обманутой.

– Да, хочу. Но это мой шанс делать не только шляпы.

Я просматривала банковские выписки каждую неделю. Мы больше не пользовались кредитом, но очень медленно возвращали Бою долг. Однако когда я заговорила об этом, Габриэль изменилась в лице и стала напоминать разъяренного быка, готового броситься в атаку:

– Я уже все решила. Ты никогда не бывала в Довиле и не имеешь представления, что это такое. У тебя нет права голоса.

Теперь рассердилась я:

– Зато представляю, что такое гроссбух. Когда ты в последний раз в него заглядывала?

– Бой утверждает – чтобы быть успешным в бизнесе, нужно рисковать.

– А знаешь, почему это называют риском? – Меня злило ее упрямство. – Потому что ты можешь потерять все.

По правде говоря, я не особо верила в успех сшитых ею нарядов. Я оценила их привлекательность, но другие могут не понять. Что, если бутик прогорит? Я не могла вынести даже мысли об этом. И в первую очередь меня беспокоила реакция Габриэль на неудачу.

Это был наш первый деловой спор. Мы почти не разговаривали друг с другом в течение нескольких дней.

Перед тем как вернуться в Довиль, Габриэль сказала мне, что очень на меня рассчитывает и что теперь я отвечаю за парижский бутик. Однако я все еще сомневалась, считая, что нам обеим необходимо сосредоточиться на Париже. Chanel Modes расширялась. Шляпки Габриэль появились в модных журналах, а нам пришлось открыть еще одну мастерскую и нанять почтенную женщину по имени Анжель в качестве главной швеи, чтобы она контролировала работу остальных.

И вот теперь моя сестра решила, что хочет продавать скучные свитера?

Центром моды был Париж, а не какой-то маленький курортный городок на побережье Нормандии.

ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ

Я ошиблась. Насколько можно ошибиться. Как никогда.

Чтобы успокоить меня, Габриэль сразу же написала, что новый бутик пользуется успехом с момента открытия.

Морис с Эдриенн отправились в Довиль помогать, и, вернувшись, тетя рассказала мне подробности:

– Однажды днем мы с Габриэль оделись одинаково, даже туфли были одной модели!

Оказалось, они вдвоем встали у дверей бутика и приглашали прохожих войти. Бой и Морис сидели на скамейке перед зданием, и не успели они опомниться, как вокруг собралась толпа друзей по Жокейскому клубу, услышавших новость про магазин. Это, разумеется, вызвало любопытство других курортников, и они останавливались узнать, что происходит. Среди них были спортсмены и аристократы, которые маялись от безделья.

– Это было похоже на праздник! – восклицала Эдриенн. – Как в Булонском лесу воскресным днем! Проходившие мимо дамы заходили в бутик, рассматривали шляпки и кардиганы, раскупили почти все!

Вскоре я увидела все собственными глазами. Магазин в курортном городке стал еще одним местом на этой земле, которое мы смело могли назвать своим. К тому времени вернулся Лучо, и большую часть времени я проводила в Довиле, оставив Анжель заведовать бутиком на улице Камбон.

Мы поселились в фешенебельном отеле «Нормандия», и по утрам, пока мужчины возились с лошадьми, я вместе с Эдриенн прогуливалась по пирсу в творениях Габриэль – мягких кардиганах с поясом, которые она так любила, в тон мягким же юбкам. Мы шли с гордо поднятыми головами, устремив взгляды вперед, с легкими улыбками на губах. На нас обращали внимание и явно гадали, кто мы такие.

Андрэ приехал к нам на каникулы. Мы с Габриэль купили ему собаку, которую он назвал Бруно, и часто брали его с собой на пикники на пляж. Ему уже исполнилось девять, черты лица стали утонченнее, он вытянулся и удивлял нас, общаясь с Боем на прекрасном английском.

После обеда мы посещали поло-клуб. Казалось, я никогда не устану смотреть, как играет Лучо. Было очевидно, что поло для него не просто спорт. Нечто небесное, слияние душ человека и животного. Когда он был со своими лошадьми, в нем чувствовались удовлетворение, спокойствие, которые, по его словам, он обретал только в пампасах.

По вечерам, переодевшись, встречались за ужином. Иногда устраивались танцы. Танго было настолько модно в Париже, что город стали называть «Танголенд», и Довиль не остался в стороне. Был даже поезд, Tango Special, в котором убирали сиденья, чтобы пассажиры могли танцевать во время поездки из Парижа в Довиль и обратно.

– Это не танго, – сказал однажды вечером Лучо, когда мы наблюдали за парами на танцполе в «Нормандии», и его красивое лицо исказилось. – Это преступление. Оскорбление Аргентины. Кощунство. Посмотри на них, они слишком много думают о своем следующем шаге.

Он повел меня к ним, притянув ближе, чем обычно, крепко прижал к себе так, что я невольно повторяла все его движения.

– El tango está entre paso y paso^[66], – шепнул он. – Дело не в шагах, а в том, что происходит между мужчиной и женщиной. Речь идет о тоске и желании, страсти, чувствах, инстинктах.

Внезапно он сделал шаг назад, инерция оттолкнула меня, но он все еще держал мою ладонь, затем резко привлек меня обратно, его руки обняли меня за талию.

– Это должно быть возбуждающе, чувственно, – сказал он, дыша мне в шею. – Позже, когда мы останемся одни, я научу тебя настоящему танго.