Джудит Леннокс - Зимний дом
— О нет! — сказал Джулиус Фергюсон. — Я не выношу больницы. С тех пор как моя покойница… — Он нашел взглядом Элен. — Пусть меня отвезут домой. Элен присмотрит за мной. Правда, Цыпленок?
Элен ночевала в доме священника одна. Она не могла уснуть, представляла себе, как отец час за часом лежит в саду на дорожке, как ему больно и холодно. В пять часов утра она встала и принялась за уборку. Девушка видела, что стало с домом за те несколько месяцев, пока ее не было: на книжных полках пыль, в углах лестницы комочки пуха, на высоких потолках паутина.
Закончив уборку, Элен написала письмо миссис Сьюэлл. Поняв, что она не сумеет попрощаться с Гусси и Томасом, девушка заплакала. Она сложила руки на груди и слегка покачала ими, тоскуя по тяжести младенческого тельца. Она почувствовала досаду на отца, но вспомнила бледного беспомощного старика, лежавшего на больничной койке, и досаду тут же пересилило чувство вины. Внезапно Элен захотелось уйти из дома; мрачные голые комнаты, холодные коридоры и даже тиканье часов заставляли ее ощущать безотчетный страх. Элен сполоснула лицо водой из-под крана, взяла письмо и пошла к почтовому ящику.
Поднялся ветер, с полей несло мелкую черную пыль. Когда Элен добралась до почтового ящика в конце аллеи, пыль засыпала ей глаза и волосы. Она протерла глаза и увидела, что над полями несутся смерчи, ломая молодые пшеничные колосья. Для фермеров и арендаторов это могло стать катастрофой. Элен посмотрела на почерневшее небо, и ей стало еще страшнее. Казалось, земля сомкнулась и отрезала ее от остального мира. Налетевший шквал задрал ей юбку; ноги закололо тысячами острых иголок. В воздух поднялись тучи пыли, затмив встающее солнце. Небо почернело и стало зловещим, зеленая трава потемнела. «Глотал остервенело он прах от ног своих», — вспомнилась ей строка из Мильтона. Застыв на месте, Элен следила за этой противоестественной ночью, опустившейся на Болота.
Поскольку множество мелких фирм обанкротилось, печатный станок почти перестал приносить прибыль. Джо искал другую работу. Он обходил гаражи, стройплощадки и доки, злясь на себя за то, что так и не нашел своего призвания. Но работу искали сотни таких же молодых людей, как и он, многие стройплощадки закрылись, а профессия докера была семейной и передавалась из поколения в поколение. По вечерам Джо работал в пивной, понимая, что ему крупно повезло. Днем он все чаще принимал участие в акциях Национального движения безработных трудящихся — маршах, демонстрациях и пикетах у биржи труда. НДБТ поддерживалось коммунистами, и потому у Лейбористской партии не было официальных связей с этой организацией, но многие лейбористы тайно поддерживали членов движения, сочувствовали их требованиям, предоставляли еду и ночлег участникам «голодных маршей», а также позволяли использовать для собраний свои помещения.
В июне в Англию вернулась Вивьен, и Фрэнсис решил устроить вечеринку в честь этого события. Вернее, бал-маскарад, уточнил Фрэнсис, и Джо, который унылыми вечерами разносил пиво унылым и скучным людям, предвкушал, как славно он проведет эту ночку, как напьется до положения риз. Фрэнсис позаимствовал автомобиль у кого-то из своих новых богатых друзей, и в одно прекрасное субботнее утро они поехали в Лонг-Ферри. Селена и Гай отправились в Суффолк поездом. Робин сидела на переднем сиденье рядом с Фрэнсисом, а Джо, как обычно, спал на заднем.
Он проснулся, когда машина проехала ворота Лонг-Ферри-холла. Автомобиль резко затормозил у дома, подняв тучу пыли. В воздухе пахло морской солью. Джо протер глаза.
Фрэнсис выпрыгнул из машины, помог выйти Робин, взял ее под руку и воззрился на дом.
— О боже… Вы только гляньте, какое запустение! — сказал он.
Джо обвел взглядом двор и увидел, что между плитами пробились крестовник и щавель, сточные канавы заросли мхом, а на розах, оплетавших величественную входную дверь, цветов меньше, чем колючек. На старинных каменных химерах, украшавших крышу, плясали зайчики, но пыльные окна неохотно отражали солнечные лучи. Лонг-Ферри-холл напоминал состарившуюся красавицу, давно забытую, но все еще гордую и элегантную.
Фрэнсис объяснил, что маскарад будет на тему готических романов. Лонг-Ферри-холл следовало окутать тайной и паутиной. Это будет нетрудно, думал Джо, глядя на дом. Воздух был холодным и влажным, а когда Фрэнсис раздвинул плотные шторы, из комнаты в кухню шмыгнула какая-то маленькая мохнатая тварь. Джо надеялся, что это была мышь.
Они перерыли кофры и сундуки, шкафы и комоды. Селена осматривала дом глазом художника, предлагала и распоряжалась, а Фрэнсис и Джо лазили на стремянки и перила, развешивая гобелены и драпировки из черного муслина, привезенного Селеной из Лондона. Робин вырезала гирлянды из цветной бумаги, а Гай резал на кухне хлеб и готовил толстые сандвичи, мрачно цитируя Байрона и Шелли.
В пять часов на дворе остановился «роллс-ройс» Ангуса. Пока Вивьен, повизгивая от радости, по очереди обнимала каждого, Ангус выгружал вино.
— Я заказал выездной банкет, — сказал он. — Официанты вот-вот будут здесь.
Но официанты заблудились в суффолкских пустошах и прибыли только в семь. Фрэнсис снова начал рыться в шкафах и передавать Джо, Робин, Селене и Гаю заплесневевшие, побитые молью одеяния из черного шелка и алого бархата. Робин надела длинное черное платье в обтяжку; подол пришлось подколоть английскими булавками. Наряд дополняла накидка из прозрачной сероватой ткани. Робин напоминала в нем летучую мышь, маленькую, черную и мрачную. Пудря лицо, чтобы оно казалось интересно-бледным, и крася губы самой темной помадой, какую удалось найти, она предвкушала возможность провести весь вечер с Фрэнсисом. В последние недели Фрэнсис отчаянно пытался найти спонсора для «Разрухи». Внезапно Робин поняла, что взяла непосильный для себя темп. Работа, добровольная деятельность, светская жизнь… Иногда Робин казалось, что она исполняет сложный цирковой номер, и если не сумеет сосредоточиться, хрупкие стеклянные шары попадают на землю.
Тут дверь открылась и в комнату вошел Фрэнсис. Он положил ладони на плечи Робин, и девушка увидела его отражение в зеркале трельяжа. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь маленькое окошко, его волосы казались седыми, а лицо — бледным и загадочным. Она нагнула голову, прижалась щекой к его руке и вдохнула запах его кожи. Губы Фрэнсиса прикоснулись к ее макушке, а рука начала ласкать грудь. Другая рука в это время расстегивала крючки, только что с таким трудом застегнутые.
— Вечеринка…
— Вечеринка подождет, ладно? — Фрэнсис пинком закрыл дверь.
