Елена Колина - Сага о бедных Гольдманах
– Пойдем ко мне, – позвал Олег.
Аня смешалась, привычно забегала глазами, но что-то уверенно вело ее в тот вечер. Мягко улыбнувшись, она предложила:
– Лучше ты приходи к нам завтра вечером... придешь?
– Мама, папа! – крикнула Аня из прихожей. – Я Лизу встретила!
Из спальни высунулась Дина.
– Случайно... – прошептала Аня. – Ой, мама... Маня умерла... Лиза сказала, давно, несколько лет назад...
Дина молча развернулась и ушла обратно в спальню. Аня услышала короткий сухой звук, как будто пробка вылетела из бутылки. Один звук, и потом стало тихо. Рыдает она или поперхнулась? Аня бросилась к матери. «Закрой двери», – без всякого выражения отозвалась Дина. Она всегда говорила невыразительным голосом.
Утром Дина не вышла, не вышла и днем, а из спальни не доносилось ни звука, ни шороха. Додик, не решаясь войти, переминался у закрытой двери, озабоченно цокал языком. Аня там же вертелась, чуть не плача.
– Мама Маня для Дины была больше, чем мать, ты-то уже этого не помнишь... – бросками перемещая себя по кухне, объяснял Додик. Он то дергал себя за ухо, то почесывал нос, то перебирал руками.
«Нервничает... – с нежностью подумала Аня. – Маму жаль, но как же теперь быть, вечером придет Олег, а она заперлась...»
К вечеру Дина появилась на кухне. Она была тщательно причесана и подкрашена, ни одной неровной смазанной линии. Дина всегда красилась изумительно твердой рукой, а у Ани все дрожало, смазывалось, то один глаз подведет ярче, то мазнет помадой по подбородку.
– Если ты еще когда-нибудь посмеешь упомянуть в моем доме Лизу... эту дрянь, это чудовище... – она говорила тихо и размеренно, и с каждым ее словом Ане становилось страшнее и страшнее, – тогда ты... можешь... искать себе другое пристанище. Поняла?
Аня кивнула, неловко дернув головой, как кукла на веревочке.
– Додик! – громко позвала мужа Дина. – Иди пить чай. – У нее подрагивали уголки губ.
6 октября
Поднимаясь по лестнице, Олег лениво размышлял, начнут ли они прямо с секса или девица еще немного поломается, предложит сначала чаю... Лучше бы сразу, у него были еще планы на вечер.
В прихожей Олега встречали Додик в толстой вязаной кофте, накинутой на белую рубашку с галстуком, Дина в чем-то скромно-дорогом и Аня. Господи, вот дура-девица! Зачем ему ее родители?!
Олег воспринял Анино приглашение однозначно: девочки всегда звали его, когда родителей не было дома, это никогда не оговаривалось открыто, но подразумевалось само собой. За годы учебы он побывал во множестве ленинградских квартир, правда, не таких богатых, как эта, но зато там не толкались никакие родители.
Секс с самыми скромными на узких, детских еще кушетках, с самыми смелыми в родительских спальнях, торопливый секс в гостиной на молниеносно расставленных диванах... Ему казалось, что диванные гобеленовые обивки стоят у него перед глазами – в крапочку, в точечку, в пупырышку... А девушки всегда украдкой поглядывали на часы: «Давай скорей, вот-вот придут с работы родители, бабушка из магазина, брат из школы... Скорей, скорей!»
Аня волновалась, Олег заметил это, как обычно замечал все, что происходило вокруг и каким-то образом его касалось. Она улыбалась, но руки сжимали край нарядной блузки, когда она отняла руки, белая кружевная блузка оказалась мятой и влажной. «Как будто корова жевала» – так всегда говорила его мама. Мама не носила дома таких нарядных вещей, у нее было два нарядных платья, серенькое и синенькое. И повседневных платьев тоже было два, серенькое и синенькое. Отец не ходил по дому в галстуке, то есть, возможно, ходил, но где-то в другом месте, не по их с мамой общему дому. Мама не жаловалась, носила серенькое и синенькое, они у нее бывали нарядными по очереди.
«Как будто тебя заперли в ящике буфета», – подумал Олег, незаметно окидывая взглядом обитую дубовыми панелями прихожую с множеством встроенных шкафов.
– Как у вас хорошо! – улыбнулся он.
Чай пили в гостиной. Чай оказался не просто чаем, были еще легкие закуски, а стол Дина сервировала доставшимся ей от теток столовым серебром. «Папа, я познакомилась с одним человеком, он красивый и так слушает хорошо, все понимает, не такой, как все...» – нашептывала Аня днем. Неужели весь парад устроен из-за этого, удивлялась она, ведь столовое серебро доставалось только для самых важных гостей, к которым никак нельзя было причислить ее нового знакомого. Родители не могли знать, насколько он для нее важен... или могли? Дина всегда все про нее знала.
Олег вертел в руке изящную фарфоровую чашечку. Такие чашки выпускались Ленинградским фарфоровым заводом, у них с мамой было две точно таких же – маме подарили на сорок лет ее подруги-учительницы, каждая по одной чашке. Они с мамой поставили чашки в буфет и никогда не доставали, а чай пили из старых кружек.
«Богатые», – думал Олег без неприязни и без заискивающего уважения, просто отмечал для себя. «О господи...» – думала Дина. «Ну и что особенного девочка в нем нашла? Хотя красивый, конечно, парень, держится уверенно, в Анечку влюблен...» – убеждал себя Додик.
– Папа, а вы с Олегом похожи! – воскликнула Аня и, поймав Динин холодный взгляд, сникла и машинально договорила: – Только папа лысый...
Олег, незаметно всмотревшись в Додика, подумал: «Да девчонка-то права, что-то у меня с этим мужиком есть общее...» Вытянутый, обаятельный в своей некрепкой, не кряжистой стройности, с тонкими светлыми волосами, Олег действительно напоминал Додика, как улучшенная, породистая копия походит на несовершенный оригинал.
Додик умел улыбаться так, что отказать ему было невозможно. Как дружеские, так и необходимые продуктово-вещевые связи он заводил моментально и без напряжения, казалось, просто из интереса к людям. Возможно, именно так и было, потому что нужные связи легко переходили в дружеские и наоборот – люди оказывали ему услуги с удовольствием. Правда, и он радовался, когда мог выручить, положить в хорошую больницу, устроить путевку в санаторий, обеспечить свадебный стол. Пляжные знакомые, вернувшись из отпуска, стремились дружить, случайные попутчики звонили, бесконечные знакомые знакомых передавали приветы. И Додик звонил, просто поболтать, поздравить с праздником, ну и, конечно же, если что-то требовалось. Оказавшись в чужом городе, Додик легко справлялся с любой ситуацией, жизнеобеспечивающие знакомства возникали у него мгновенно. Стоило ему просунуть лысую голову в любое окошечко и улыбнуться, как любая персона «за» – за официальным окном, за прилавком – немедленно понимала: этот человек вовсе не «за», он с ней. Кассирши выдавали ему дефицитные билеты на поезд, в театр, куда ему было угодно. А у Олега в улыбке так приподнимались кончики губ, что мурашки бегали по телу...
