Ионел Теодоряну - Меделень
— Выздоровеет, господин доктор? — спросил один из них.
— Наследники? — пошутил доктор, пристально вглядываясь. — Не беспокойтесь. Ему не долго уж осталось.
В сопровождении Аники доктор отправился дальше; коляска ждала его у ворот с Ионом на козлах.
— Мразь! — сплюнула Оцэлянка, с ненавистью глядя ему вслед мокрыми от слез глазами.
* * *Дед Георге пытался улыбнуться уголком рта и краем глаза; улыбка получилась вымученной и печальной на осунувшемся лице со страдальческим выражением глаз.
Госпожа Деляну тихо опустилась на край лавки.
— Ты чего-нибудь хочешь, дед Георге?
— Барыня, — еле слышно прошептал он, шевеля худыми пальцами, — зачем мне сделали еще укол?
— Так надо было, дед Георге. Это принесет тебе здоровье.
— Целую руку… только, по мне, пусть лучше придет батюшка.
Глаза деда Георге печально смотрели на госпожу Деляну, которая тихонько отвернулась.
— Хорошо, дед Георге, пускай придет батюшка… раз ты этого хочешь.
Тяжелый вздох нарушил воцарившееся молчание.
— Болит, дед Георге?
— …
Глаза старика, устремленные на светлые окна, наполнились слезами.
— …Я тебе приведу ее попозже, дед Георге.
Комната, в которой Ольгуца сразу же, по запаху, находила фрукты из сада Оцэлянки, теперь пахла йодом, эфиром и спиртом.
— Хороша цуйка, господин Деляну!
— Выдержанная, старая.
— Иногда и старость бывает хороша! — подмигнул доктор. И, повернувшись к Ольгуце: A la votre, mademoiselle![47]
Ольгуца невидящим взглядом посмотрела на него и опять уткнулась носом в книгу, прижавшись щекой к щеке Моники.
— Моника, ты заметила? Клиент бреет себе лоб! Хочет выглядеть умником, — прошептала она, делая вид, что читает.
Профира вышла из комнаты, неся пустой поднос, с отвращением взглянув на доктора: он съел все закуски.
— А чем же развлекаются наши барышни, если не секрет? — осведомился доктор, усаживаясь рядом с девочками на диван.
— Les malheurs de Sophie,[48] — ответила Моника, еще теснее прижимаясь к Ольгуце.
— Les malheurs?[49] А! Нет! Надо изменить название ради таких читательниц. Я предлагаю: Les bonheurs de Sophie.[50]
И доктор втянул носом воздух. Ольгуца нахмурилась.
— Так, значит, ваша Софи несчастлива? В чем же ее беды?
— Как в чем? — спросила Ольгуца, глядя ему прямо в глаза.
— Vous avez la parole.[51]
— Наша Софи, — сказала Ольгуца, откинув назад волосы, — была такой же девочкой, что и мы…
— Красивой, послушной, любящей книжки, — продолжил ее слова доктор.
— И благовоспитанной, — добавила Ольгуца.
— Словом, радостью для родителей, — заключил доктор.
— Откуда вам это известно?
— А что мне неизвестно?! Мне обо всем рассказывает мой мизинец.
— Да-а? Тогда скажите, пожалуйста, вашему мизинцу — вот только которому? — на левой руке, на правой… или на ноге?
— Вот этому!
Ольгуца долго и сосредоточенно рассматривала протянутый мизинец.
— Пожалуйста, передайте ему, что он лжет, а в наказание подстригите на нем ноготь.
Ногти у доктора были коротко острижены, а вернее — съедены. Только на мизинце правой руки, по-видимому, из эстетических соображений оставался ноготь.
— Ха-ха! А почему вы думаете, что он лжет, сударыня?
— Потому что наша Софи вовсе не была радостью для родителей!
— Трудно поверить!
— Вот послушайте и тогда сами увидите.
— Je suis tout oreilles.[52]
— Приходит однажды в гости к ее родителям какой-то господин…
Господин Деляну внезапно пересел на диван к Ольгуце.
— Софи как раз играла на рояле. Что делать? Она встала навстречу гостю, ведь она была воспитанной девочкой, и гость, вместо того чтобы беседовать с ее родителями, как полагается взрослому человеку, принялся разговаривать с ней.
— Ольгуца, я предлагаю нам всем сесть за стол, — вмешался господин Деляну.
— А мы не будем ждать маму?.. И тогда, — упрямо продолжала Ольгуца, — Софи не выдержала и прямо сказала ему: «Господин гость, вы мне несимпатичны, потому что вы бреете себе лоб, чтобы казаться умным, потому что от вас пахнет аптекой и потому что вы мне мешаете».
Напряженная тишина.
В этот момент отворилась дверь, и с притворным оживлением вошла госпожа Деляну.
— Приятное известие: письмо от Дэнуца.
— Дай посмотреть, — вскочила Ольгуца.
— Сядем за стол… Ну, как вы тут? — спросила госпожа Деляну у доктора.
— Прекрасно! Мы уже друг друга подкалываем. Как говорится: «Qui s'aime se taquine».[53]
Господин Деляну закусил ус и громко чихнул.
* * *Из распечатанного конверта на тарелку госпожи Деляну высыпалась пачка фотографий.
— Дэнуц! Смотрите: Дэнуц! — обрадовалась госпожа Деляну.
— Покажи, мама.
— Острижен! — опечалилась госпожа Деляну, пристально вглядываясь в изображение новоиспеченного гимназиста.
Один только доктор ел свой омлет с брынзой и петрушкой.
— Мама, смотри: на обороте что-то написано.
— «Монике от Дэнуца», — прочла госпожа Деляну выведенную каллиграфическими буквами надпись… Пожалуйста, Моника!
Задыхаясь от волнения, Моника взяла фотографию, не глядя положила ее на колени, судорожно глотнула и провела салфеткой по зардевшимся щекам.
— «Папа от Дэнуца».
— Эге-ге! Похож на редиску! Ах ты, головастик!
— Это для меня. А вот и «Ольгуце от Дэнуца».
— Мама, а это для кого?
— «Для деда Георге…» — быстро прочла, слишком поздно спохватившись, госпожа Деляну.
— Молодец, — обрадовалась Ольгуца. — Я отнесу деду Георге.
Все насторожились и помрачнели. Только доктор улыбнулся, многозначительно подмигнув госпоже Деляну.
— Постойте, — вмешался он. — Дайте и мне фотографию. Разве я не друг молодости?
— Пожалуйста, ешьте омлет, — резко ответила Ольгуца, пододвигая тарелку.
— Вот и хорошо! Давайте завтракать, — встрепенулась госпожа Деляну.
— Что он пишет, мама? Прочти письмо.
— «Дорогая мама, я очень без вас скучаю, без вас всех, без деда Георге и без Али…»
Долгая пауза.
— Право, Алис! Пусть каждый сам прочтет после завтрака.
Если бы за завтраком не было доктора, омлет так бы и остался нетронутым, и кухарку это нисколько бы не удивило.
— Мама, я пойду к деду Георге, отнесу ему фотографию, — объявила Ольгуца, сурово глядя на доктора, который направлялся в гостиную.
— …
— Лучше немного позже, Ольгуца. Дед Георге ушел в лес. Ты пойдешь к нему вместе с папой, когда он вернется.
— Ты пойдешь, папа?
— Разве я тебе не обещал? Мы вдвоем нанесем ему визит!
— Покачаемся на качелях?
— Ой!
— А клиента оставим дома, да?
— Безусловно.
— Браво, папа! — вздохнула с облегчением Ольгуца. — Я его терпеть не могу. Ты видел, как он ест?
Госпожа Деляну протянула Ольгуце письмо Дэнуца.
— Прочти его вместе с Моникой. Там говорится о каких-то банках! — попыталась она улыбнуться.
Услышав слово «банка», произнесенное госпожой Деляну, Ольгуца вздрогнула. Взяв за руку Монику, она потащила ее в свою комнату, где еще не успели развести огонь, потому что Ольгуца утверждала, что и так жарко.
— …
Госпожа Деляну расплакалась.
— Бедная Ольгуца! — покачал головой господин Деляну.
Ольгуца читала вслух письмо Дэнуца; сидя рядом с ней, Моника следила взглядом за неровными строчками, которые ей очень хотелось погладить и поцеловать.
«…Мальчики смеются надо мной, потому что я говорю не так, как они, и даже прозвали меня «господин Што, Конешно». Мне это все равно, только досадно, что они говорят глупости! Мамочка, правда ведь, надо говорить «што, штобы, конешно», а не «что, чтобы, конечно»?..»
— Жалко, меня там нет, я бы им показала «что, конечно»! — вскинулась Ольгуца, горя желанием отомстить за брата.
— Они не правы, Ольгуца. Дэнуц говорит очень хорошо! — встрепенулась и Моника, пылая гневом.
— Конечно! Они просто дураки! Знаешь, им медведь на ухо наступил! — снисходительно пояснила Ольгуца.
«Но и я тоже в долгу не остался», — продолжал Дэнуц.
— Молодец! — одобрила Ольгуца.
Моника была совершенно согласна с ее похвалой.
«Вчера, когда я входил в класс, один мальчик говорил о мальчиках из другого класса: «У них, чертей, окно!» Тогда я сказал, что он говорит неправильно, что надо было сказать: «У них свободный урок». Все засмеялись и сказали, что он прав и что я упрямый Што, Конешно. Я ничего им не ответил…»
— Очень плохо! — возмутилась Ольгуца.
— А что оставалось делать бедному Дэнуцу? — вступилась за него Моника.
