Надежда Щепкина - Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.
— Ты меня целуешь, а я тебя не могу. Это несправедливо. Я тоже хочу тебя целовать.
— Так целуй, кто тебе мешает?
— Не могу. Ты должна избавить меня от обета.
— От какого еще обеда? — недоумевала Оля.
— Не от обеда, а от обета, зарока, клятвы. Ты помнишь ту знаменательную пощечину, которую я так справедливо заслужил? Так вот тогда я поклялся, что никогда больше не поцелую тебя.
— Ой! — засмеялась Оля. — Целуй меня где, когда и сколько хочешь!
Получив разрешение, Сергей немедленно приступил к делу, приговаривая:
— Я буду целовать тебя и утром и днем и вечером. И даже ночью. Особенно ночью. Даже если за каждый поцелуй буду получать увесистую пощечину из этих милых рук. Так что, Оленька, на вечные времена? И в горе и в радости? — спросил он.
— Пока смерть не разлучит нас, — подтвердила она.
ЭПИЛОГ
Оля не сокрушалась по поводу утраты драгоценности, считая что выполнила завещание своей прародительницы: в семье Мураловых нет дочерей. Зато растут два славных парнишки. Дети Мураловых стали величайшей гордостью и сокрушительным разочарованием их родителей. Разочарованием — потому что ни один из сыновей не унаследовал даров, которыми наградила природа их родителей.
Все попытки отца засадить сыновей за мольберт закончились крахом. И певческим талантом они оказались обделены. Оставалось надеяться, что родительские дарования прорежутся во внуках.
А гордиться есть чем. Старший, Олег преуспел в кружке технического творчества при Дворце пионеров, мастеря радиоприемники и азартно участвуя в радиоиграх. Несмотря на юный возраст, ему уже присвоена четвертая взрослая категория. Именной позывной он не получил только по малолетству.
Ну а младшего, Игоря, ставшего признанным форвардом окрестных дворовых футбольных команд, пришлось определить в детскую спортивную школу, где он делает большие успехи.
По иронии судьбы таланты Мураловых почему-то проявились в детях Мокрухиных. Старшая Настя учится в детской художественной школе. На отчетных выставках школы непременно экспонируются ее работы. Старший сын Руслан учится в детском хоровом училище при капелле и подает большие надежды.
Ну а младший Аскольд еще не определился с пристрастиями по малолетству, но, судя по тому, сколь зычно он выражает протест по поводу мокрых пеленок, можно предположить, что в семье Мокрухиных растет второй певец.
Сергей Муралов выполнил несколько живописных работ, которые были приобретены ведущими музеями страны. Особый успех и всеобщее признание ему принес портрет «Убивец». Портрет был продан за хорошие деньги. Впрочем, все они ушли на поддержку семьи соседа по камере. Однако свое главное творение Сергей так не начал, помня о его «неактуальности».
Ольга Муралова по-прежнему поет в капелле. Однако ее частые отъезды на гастроли нарушают обычный уклад семьи. Едва за матерью хлопнет дверь, начинается дикая вольница. Тратить драгоценное время на уборку постелей считалось чуть ли не преступлением. Грязная посуда складывалась сначала в раковину, а потом в ванную. Сергей заранее предупреждал на работе, что у него загул. Школа — необязательна. И начиналось феерическое действо. Летом и осенью — велосипедные путешествия с ночевкой у костра, рыбалка, грибная и ягодная охота. И, конечно, обожаемый футбол.
Зимой — коньки, лыжи, зимняя рыбалка, прогулки верхом. И непременно хоккей.
Но перед приездом матери назначался вселенский аврал. Все мылось и чистилось до призрачного сияния. Мать была стержнем семьи, и огорчать ее не полагалось.
Огрехи в школе ликвидировались совместно: отец помогал старшему, старший — младшему.
Ольга как-то призналась Кате:
— Хозяйственные у меня мужички! Мне никогда не удается содержать дом в таком порядке, как это делают они.
Катя, которая однажды зашла к брату во время загула, усмехнулась в сторону, но хитрецов не выдала.
В семье Мокрухиных не все было гладко. Причиной тому стало несчастье в семье Замятиных. Семен и Леокадия несколько лет лелеяли надежду на ребенка, и когда они совсем отчаялись, родилась прелестная Леночка. Отец души не чаял в своих Лилечке и Лялечке. Но беда пришла вскоре после родов — беременность и роды протекали тяжело, что обострило застаревшие хвори, и Лика умерла от туберкулеза легких. Семен впал в абсолютную прострацию. Он почему-то считал себя виновником смерти жены. Даже хоронить Лику пришлось Мокрухиным и Мураловым. Ребенок мог погибнуть, если бы Катя, которая в это время кормила своего младшего, не взяла Леночку под свою опеку, благо молока у нее было вдоволь.
После того, как Семен остался совсем один, он сник, опустился, опять пристрастился к алкоголю.
Появились прогулы и промахи в работе, которая не допускала ошибок.
В тревоге за друга, Мокрухины собрались на семейный совет с участием всех членов семьи за исключением грудничка Алика. Вердикт был единогласным: взять Сенечку в семью, не дать пропасть хорошему человеку. Пришлось потесниться: Николай оставил Сенечке свою миниатюрную мастерскую, окончательно перебазировавшись в издательство. Для него это была потеря: он лишался возможности поработать дома. Но чего не сделаешь ради друга!
Насте пришлось перебраться к бабушке, но для них это не было тягостью: бабушка и внучка очень дружили. Кате пришлось отказаться от карьерного роста (предложение возглавить секцию в Палате она решительно отклонила). Поручить управление разросшимся семейством одной Домне Матвеевне было жестоко, поэтому Катя, по-прежнему осталась в роли консультанта с неполным рабочим днем. Кроме того, в помощь Домне Матвеевне пригласили помощницу, однако хозяйка доверяла ей лишь самые простые операции. Дородная дама эта за избытком свободного времени устремляла томные взоры на Сенечку, но встретила такое возмутительное равнодушие, что ей пришлось переключиться на поиски иного предмета для обожания.
В конце концов, все утряслось, притерпелось и покатилось по наезженным рельсам. Действительно тесно и шумно становилось по воскресеньям, когда к обеду в гости являлась семья Мураловых. Чтобы немного разрядить обстановку, мужчины двух семей, включая и Олега, соорудили домик-пряник со студией и обсерваторией на берегу Финского залива, куда на летние и зимние каникулы выезжали обе семьи.
Неожиданно над Николаем разразилась гроза, поставившая крест на его служебной карьере. Издавали «Тараканище» Чуковского. Иллюстрировать книжку поручили молодому способному художнику, который из озорства или по недомыслию изобразил рыжего и усатого Тараканища в момент его триумфа, развалившимся в кресле-троне с курительной трубкой в руках. А далее, после гибели таракана — на спинке трона в лучах славы сидел воробей, на красной ковровой дорожке валялась злополучная трубка, а вокруг ликовало зверье.
Цензура усмотрела скандал: весь тираж приказали снять и уничтожить. Художник был арестован, редактор исключен из партии и уволен. Руководитель издательства получил выговор по партийной линии, с занесением в личное дело, за политическую близорукость; а Николай, будучи беспартийным, отделался снятием с поста Главного худрука издательства. Корнею Ивановичу пришлось долго и унизительно объясняться в различных кабинетах.
Реакция Кати на известие о разжаловании мужа оказалась неожиданной:
— Это же великолепно! Административная работа не давала тебе заниматься творчеством! Наконец у тебя появится возможность всерьез заняться станковой живописью.
— Но я остался без зарплаты, — возражал Николай.
— Пустяки! Проживем на мою и Сенечкину зарплату, а когда эта кутерьма поутихнет, ты снова получишь заказы.
Николай с благодарностью и восхищением взирал на спутницу!
— Не только твои сослуживцы завидуют мне. Я сам себе завидую, что у меня такая жена.
Вскоре он получил вожделенный заказ — иллюстрировать сказки Пушкина.
В семье Мокрухиных никогда не упоминали имени Шумилова, но время от времени оно мелькало на страницах в сочетании с названием престижных комиссий и организаций, где тот был членом или руководителем. Частная жизнь этого человека нашим героям была неведома, и они не пытались узнать о ней.
Однажды Николай Мокрухин просматривал новинки на витрине книжного магазина. Его заинтересовал увесистый томик с названием «Записки о былом», автор М. С. Левинская. Он купил томик и поспешил в запасники Эрмитажа, где нашел Марию Сергеевну все в том же так называемом кабинете, но едва узнал ее. И дело не только в том, что она на этот раз была хорошо и со вкусом одета и причесана. Весь облик ее дышал довольствием и радостью.
Николая она сразу узнала и встретила очень приветливо.
— Как же я могу забыть вас, Николай Федорович, когда вы повернули всю мою жизнь по другому руслу? Это вы заставили меня взяться за перо. Сначала выходило коряво, но нашлись добрые люди, помогли — и вот видите, у вас в руках моя первая работа. Сейчас взялась за большой труд — исследование творчества художника Левицкого. Материалы на диссертацию тянут. А знаете, я ведь тогда имела на вас виды, но быстро поняла, что это затея безнадежная, вы-то как?
