Надежда Щепкина - Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.
Тот оказался непреклонен:
— Следствие не закончено, Вы под следствием. О какой отлучке может идти речь? Это совершенно исключено.
— Но неужели Вы всерьез до сих пор считаете, что я виновен в пропаже бриллианта? — возмутился Сергей.
— У меня нет другой версии, — ледяным тоном ответил Тарасов.
— Своим отказом Вы калечите мою творческую биографию. Я сам должен представлять свое творение критике и общественности.
Сожалею. Но разрешить отлучку я не вправе. И не вздумайте затеять самоволку. Я немедленно возьму Вас под стражу. Таковы правила, — заключил Тарасов.
Задыхаясь от бессильного бешенства, Сергей отправился к Николаю.
— Я не хочу, и не буду так жить, — рыдал в бессильной злобе Сергей. — Не нужна мне эта жизнь с удавкой на шее. Этот проклятый камень отнял у меня все, чем я дорожил — любимую девушку, доброе имя и вот теперь — возможность творить.
— Прекрати сию минуту! — прикрикнул Николай. — Потерпи немного, найдется этот камень. А с картиной я съезжу в Москву, презентую ее вместо тебя, расскажу, как ты писал мой портрет, что хотел выразить, послушаю, поспорю...
— Но это такое унижение, попрание человеческого достоинства, бушевал Сергей.
— Потерпи, Сереженька, мы с тобой переживали времена и похуже, переживем и эту напасть.
И, хотя в связи с новым назначением Николаю сложно было отлучиться, он твердо решил помочь другу. Вернулся Николай с радостными известиями: портрет был замечен, получил лестные отзывы прессы и критиков. Поступило несколько предложений приобрести полотно, но Сергей решил повременить. Он помнил печальную судьбу своей «Девственницы», которая бесследно исчезла в чьей-то частной коллекции.
* * *
— Пошли бы вы, погуляли: что дома сидеть? А мы с Настенькой и без вас управимся, — ворчала Домна Матвеевна, обращаясь к молодым.
Катя радостно подхватила идею.
— Верно, Николаша, мы с тобой ни разу никуда не выбрались, давай сходим в театр или на концерт.
Николаю не хотелось покидать недавно обретенный уют семейного очага, но перечить дамам не стал.
Однако при более подробной разработке программы вечера оказалось, что поход в театр или на концерт откладывается. Концертный сезон еще не начался, а на хороший спектакль следовало заранее запастись билетами. Решили пойти в кино, тем более на всех экранах сияли Мэри Пикфорд, Дуглас Фербенкс, Ната Вачнадзе и Иван Мозжухин.
Едва наша парочка покинула ступеньки парадного входа, как дорогу им преградил Кирилл Шумилов.
— Катя! Мне надо поговорить с тобой. Это необходимо! Это неотложно!
— Я уже выслушала тебя, Шумилов, теперь послушай меня, — прервала его Катя.
Николай из деликатности хотел отойти в сторону, но Катя плотно прижала его локоть к своему боку.
— Останься, Коля, этот разговор и тебя касается.
— Я никогда, ни за что, ни при каких условиях не вернусь к тебе, Шумилов. Даже если муж разлюбит и покинет меня, — продолжала Катя.
Почувствовав некое протестное движение у себя под локтем, она обратилась к Николаю:
— Потерпи, Коля, я знаю, что это невозможно. Это я так, чисто гипотетически. Так вот, — продолжала она. — Если супруг покинет меня, я и тогда не вернусь к тебе. Я не люблю, не уважаю и даже презираю тебя. Я благодарю тебя за то, что ты не женился на мне; наш брак неизбежно распался бы. Рано или поздно я распознала бы в тебе черты, которые мне отвратительны и сама оставила бы тебя. Я счастлива в браке, я обожаю своего мужа и восхищаюсь им.
Влепив в губы супруга звонкий поцелуй, она увлекла его прочь.
— Здорово ты его отделала, — размышлял Николай, спустя некоторое время. — Мне его даже жалко стало. Бедняга, сокровище на побрякушки растранжирил.
— Забавный ты человек, Николаша. Другой бы ликовал победу над соперником, а ты его жалеешь. Хотя может быть, я и люблю тебя поэтому. Знаешь, мне расхотелось идти в кино. Я долго просидела в четырех стенах. Давай просто побродим по городу. С тех пор как приехала сюда, я еще не нагляделась на него.
— А на него и нельзя наглядеться, сколько ни гляди.
И они пошли влажными от недавнего дождя улицами, побродили по светлым просторам Марсова поля, постояли у грозной громады Исаакия, и, поклонившись Петру на вздыбленном коне, вышли к Неве в ее царственной оправе из дворцов и храмов. Долго молчали они у парапета, глядя, как догорает золото шпиля и куполов в лучах заходящего солнца, как затухает золотой росчерк шпиля Петропавловской крепости в темнеющем небе, как меркнет светлая гладь Невы. Потом по гранитным ступеням спустились к берегу воды, прислушиваясь к шепоту волны от пробежавшего мимо суденышка и там, пользуясь сумерками и уединением, Николай долго и жадно целовал Катю, впервые не опасаясь, что она будет вздрагивать от его прикосновений и уклоняться от поцелуев.
* * *
Завтракая перед уходом на службу, Николай признавался матери:
— Маменька, я безмерно, безгранично, отчаянно счастлив! Нет таких слов, чтобы выразить мои чувства. Люди еще не придумали такие слова. И этим я всецело обязан Вам! Мы с Катей сблизились после того, как Вы согласились нянчить Настеньку. И это Вы вернули жену, когда она хотела покинуть меня.
— Дурашка ты мой маленький! При чем здесь я? Если бы я ее не остановила, ты бы тут же опомнился и вернул беглянку. И не могла она не полюбить тебя — такого красивого, умного, доброго. А вот Настенька — это особая статья. Хочу тебе кое в чем признаться. Мечтала я кроме сыночка еще и дочку иметь. Да вот как свет мой Федор Кузьмич скончался от ран в Японскую, мечте моей и не дано было сбыться. Плакала я не только по покойнику, но и по своей нерожденной дочке. А тут мне Бог внученьку послал, да такую ласковую, такую сладкую... Настенька — моя награда, свет моих очей, радость жизни моей. Ой, что это я разболталась? Пойди, жена тебя зовет.
— Сядь-ка, папочка, перед дорожкой, я тебе кое-что хочу сказать, — позвала его Катя. — Ты усердствовал последнее время: я беременна.
Очки и портфель Николая полетели на пол.
— Это точно? Ты не ошиблась?
— Да где уж... — махнула рукой Катя и была подхвачена в вихре пламенного танца племени. — Стой! — кричала она. — Осторожно! Поставь меня на пол! Я теперь существо хрупкое.
— Маменька! — кричал Николай. — Идите к нам скорее. Мы с Катенькой скоро ребеночка родим!
Домна Матвеевна хотела что-то произнести, но от волнения слова застряли где-то в пути. Из горла вылетали какие-то нечленораздельные звуки. Утратив надежду справиться со своим речевым аппаратом, она махнула рукой и зарыдала.
— Маменька, ну что у Вас глаза на мокром месте? — досадовал сын. — Радоваться надо, а Вы плачете.
— А я и радуюсь, — наконец обрела дар речи мать, утирая нос и щеки уголком фартука.
Глава 11. НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИ
Сергей понуро брел в реставрационную мастерскую, которая стала единственной отдушиной в его безрадостной жизни. Он был одинок. У сестры и друга своя жизнь, в которой для него не было места. После эксцесса с «Портретом художника» браться за новую работу рука не поднималась. И только в мастерской он находил дело по душе и общество близких по духу людей.
Вдруг позади себя Сергей услышал звонкий, веселый, задорный речитатив каблучков. Звук этот он не мог спутать с тысячей других еще с тех пор, когда трепетно ждал его в зимнем саду князя Запрудского.
Повернуться бы... обнять... прижать... забыть все, что наболело... Но он отогнал искушение и ускорил шаг. Вслед понеслось жалобное: «Сережа!»
Он остановился, не оборачиваясь и встретил тревожные, умоляющие глаза. О, эти глаза! Он сотни раз тонул в их пучине.
— Сережа, я погибаю, у меня беда, спаси меня! Мне не к кому больше обратиться.
— Я вижу, — у меня появился шанс получить очередную пощечину, — злорадно усмехнулся Сергей.
Глаза потухли, плечи поникли, Оля повернулась и торопливо пошла прочь.
Сергею стало стыдно. Он привез девушку в Питер и обещал позаботиться о ней, а значит, несмотря на ссору, отвечал за ее судьбу.
Наверное, ей не просто обратиться к нему за помощью, да и причина, видимо, нешуточная.
— Оля, прости, сорвалось! — окликнул он девушку. — Я сделаю все, что смогу.
Она подняла на него глаза, в которых стояли не пролившиеся слезы, помолчала немного, как бы собираясь с духом, и выдавила скороговоркой:
— Шумилов требует, чтобы я спала с ним, иначе он сообщит куда следует, что я княжна Запрудская.
Сергей онемел. Его лицо стало не белым, а зеленым от ярости. Сквозь стиснутые зубы он прошипел:
— Я убью его.
— Нет, это не нужно, Сережа. Если ты его убьешь, тебя казнят. А как же я? Что со мной будет? Придумай что-то другое.
— Ладно, — согласился Сергей. — Пусть эта мразь живет. Но я сделаю так, что он никогда не посмеет приблизиться к тебе или причинить тебе вред.
Сергей был у подъезда РАБИСа, как раз вовремя — Шумилов покидал подвозивший его автомобиль. Муралов улучил момент, когда автомобиль отъехал, а Кирилл не успел войти в подъезд. Он подскочил и со всего размаха ударил кулаком Шумилова по физиономии. Тот едва не упал:
