Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2012)
А вот совсем другой период: полуразвалившаяся мазанка юга России и ее бедные обитатели. Антон вернулся в Крым, еще удерживаемый Врангелем, в первый раз в жизни совершив поступок по своей воле, о котором потом долго будет размышлять и временами жалеть.
А вот позируют дюжий красноармеец с саблей на боку и его мощная подруга в сапогах, галифе и папахе. Что занесло Антона Клобукова в Красную армию?
Эти фотографии — не просто визуальный материал к текстам, не иллюстрации. Они играют роль сюжетного ключа. Собственно, каждую главу можно назвать историей данной фотографии.
Михаил Золотоносов считает, что Акунин непременно все у кого-то заимствует. Не знаю, в таком случае, у кого позаимствован прием сопряжения повествования с визуальной картинкой из семейного фотоальбома? Может, все-таки Акунин сам его изобрел?
Но уж что точно изобрел Чхартишвили-Акунин сам, так это трактат из клетчатой тетради.
Роман не столько заканчивается, сколько обрывается на том месте, когда после страшного погрома, устроенного красноармейцами, и показательной расправы над погромщиками (каждого десятого — ждет расстрел), в очередной раз избежав смерти, Антон думает о том, что революция не необходимая ступень в общественном прогрессе (как считали отец с матерью), но «провал назад», в историческое прошлое. Распад цивилизации. И что наступает, как после захвата варварами Рима, беспросветный мрак Средневековья. Что же делать человеку его склада в стране, охваченной варварством?
Пытаться варварству противостоять? Творить добро? Но вот он вылечил после ранения, спас от смерти бравого кавалериста-красноармейца. А потом пытался оттащить его от десятилетней девочки, которую насиловали чуть не всем героическим красным кавалерийским эскадроном. И получил чудовищной силы удар в лицо. Вот она — плата за спасение от смерти.
Заметим, что во всех значимых романах о революции яркую личность революция губит. Умирает Юрий Живаго, несовместимый с хамской новой жизнью, с этим провалом в варварство.
Должен погибнуть Григорий Мелехов — а что еще делать с ним автору? Обречены Турбины. Или, может, кто-то выживет? Но трудно представить их в советскую эпоху. Выживут сейчас — будут перемолоты в лагерях потом. В стране на всю мощь заработает отрицательный отбор.
Меж тем и создатель Живаго, и автор Турбиных выжили в советских условиях. И прожили жизнь достойно.
Приключения Антона Клобукова, тюрьмы красных и тюрьмы белых, герои красных и герои белых, жестокость красных и жестокость белых нужны автору не для того, чтобы приговорить эпоху. Но для того, чтобы вывести формулу поведения человека в нечеловеческой эпохе.
Намерения героя, понявшего, что мир переживает эпоху погружения в новое варварство, не слишком определенны: «подобно монахам раннесредневекового запустенья, забиться в какую-нибудь келью, поддерживать там слабый огонек добра и разума». Золотоносов, возможно, сказал бы, что эта мысль, как и образ варваров, разрушающих Рим, заимствована у Брюсова.
А мы, мудрецы и поэты,
Хранители тайны и веры,
Унесем зажженные светы,
В катакомбы, в пустыни, в пещеры.
Я скажу, что здесь есть перекличка мотивов, интересная для историков литературы. Антон ведь тоже если не призывал, так по крайней мере пытался найти свою правду и красоту в нашествии гуннов. Но келья — слишком широкая метафора. Ясно, что в келье автор ведет свои записи в клетчатой тетради. Но что делал Антон Клобуков кроме этого до самой середины ХХ века, автор не объясняет.
Итог жизни героя нам явлен в виде трактата, который, собственно, и вызвал такое раздражение большинства тех, кто писал о романе.
Но не следует забывать, что трактат все-таки пишет не Григорий Чхартишвили, а Антон Клобуков. И пишет для себя, из потребности найти и назвать некое трудноопределимое Качество в человеке, от которого, как он уверен, зависит судьба человечества. Не найдя подходящего термина, Клобуков изобретает новое слово «аристономия». «Это закон всего лучшего, что накапливается в душе отдельного человека или в коллективном сознании общества вследствие эволюции».
«Моральные прописи, банальности, история философии для пэтэушников» — чего только тут не было сказано по поводу рассуждений Антона Клобукова.
Меня же как раз заставила обратить на роман пристальное внимание героическая (не побоюсь этого слова) попытка Григория Чхартишвили вернуть в литературу вопрос о предназначении человека, предложить подумать над неким кодексом поведения, к которому следует стремиться. Скажут: такой кодекс предложен давным-давно и явлен в Скрижалях Завета, переданных Моисею, а потом подредактирован Иисусом Христом в Нагорной проповеди. Всем нам стремиться и стремиться, чтобы достичь высот христианской морали.
Так-то оно так. Но почему-то многих выдающихся умов наличие евангельских рецептов не отвращало от желания найти еще и свой ответ на вопрос, что такое человек, зачем он живет, есть ли в его существовании некий смысл и куда он движется. И среди них не последнее место занимали русские писатели.
Правда, в наше время в литературе все эти вопросы стали почитаться почти что неприличными. Модно стало, вслед за Набоковым, потешаться над «Литературой Больших Идей». А уж желающих явиться с молотком, по набоковскому рецепту, и хорошенько «трахнуть по Бальзаку, Горькому, Томасу Манну» (как это предлагается в «Предисловии» к «Лолите») обнаружилось столько, сколько ее автору не могло и присниться. Пришел черед и самой этики.
В фильме Александра Зельдовича по сценарию Владимира Сорокина «Москва» все те ничтожества и мерзавцы, что составляют криминальный мир, сросшийся с богемой, один за другим в самую неподходящую минуту произносят знаменитую фразу Канта насчет звездного неба над нами и нравственного закона внутри нас, тем самым превращая ее в немыслимую и карикатурную банальность.
Но значит ли это, что Кант действительно нелеп и карикатурен, что никакие нравственные законы внутри нас и в самом деле не существуют и человека ничто не должно удерживать от подлости, предательства, негодяйства (да и понятий таких нет)?
Антон Клобуков то ли атеист, то ли агностик и этическую конструкцию воздвигает не на Нагорной проповеди, а на некоем подобии кантовского «категорического императива».
Первым и главным признаком аристонома, согласно трактату в клетчатой тетради, является нацеленность на развитие, на самосовершенствование. Речь идет не о толстовском нравственном самосовершенствовании, а о стремлении к расцвету собственной личности. Во всяком человеке, утверждает автор трактата, есть нечто ценное, заложенное природой, каждый человек несет в себе некий дар — к раскрытию его и следует стремиться.
Идея замечательная, но, замечу, совершенно утопическая. Смахивает на обещания теоретиков коммунизма, что в будущем обществе каждый будет заниматься тем трудом, к которому у него есть призвание и талант. Но оставляет в стороне вопрос, как быть тем, у кого никакого дара нету.
Но не будем придираться. В конце концов, слово «аристос» и означает «лучший». Люди неравны, как бы этого ни хотели теоретики равенства. И наряду со стремлением уравнять всех в обществе будет всегда действовать противоположная сила — выделить лучших.
Аристоном, согласно клетчатой тетради, должен также обладать «самоуважением, ответственностью, выдержкой и мужеством, при этом относясь к другим людям с эмпатией». Каждое из этих качеств иллюстрируется на примере литературных героев и конкретных людей. Например, князь Мышкин, согласно рассуждениям Антона Клобукова, недоаристоном: у него отсутствует самоуважение.
Достоевский бы не согласился, конечно: для него смирение героя, даже добровольное унижение — и есть высшее моральное достижение. Но Антон Клобуков стоит на своем: «...для аристонома немыслимо ни самовозвеличивание, ни самоуничижение».
Вообще это небезынтересная игра: рассмотреть литературных героев с точки зрения их соответствия требованиям аристономии. По-моему, она заслуживает читательского обсуждения в большей степени, чем какие-то фактические промахи, которые иной раз с наслаждением мусолятся в Сети. Впрочем, отдадим должное сетевому сообществу: оно отреагировало на роман в целом заинтересованнее да и тоньше, по-моему, чем профессионалы.
А вот интересный вопрос: сам-то Антон Клобуков аристоном? Увы — нет. В той части романа, которая описывает жизнь молодого Антона, он не проявляет ни особого стремления к развитию, ни ответственности перед своим даром (а этот дар у него обнаружился — швейцарский профессор говорит: «Я чувствую в вас задатки выдающегося анестезиолога»), ни вообще ответственности. Бердышев посадил его на место распорядителя своего фонда в Швейцарии — а тот даже не интересуется делами фонда, работают за него другие, а он подписывает бумажки, даже не подозревая, что скоро придется закрываться: деньги кончаются.
