Питер Бигл - Тихий уголок
ГЛАВА 13
– Что же мне делать? – спросил он, всё ещё надеясь, что Ворон ему ответит. – Что же мне делать? Что же мне делать? – он стоял в траве, сунув руки в карманы и тесно сдвинув ноги, как если бы день был ветреным, и все повторял «Что же мне делать?», не в состоянии вспомнить, что это говорила Лора. Ноги его болели, спина онемела, и это чувствовалось при движении.
Он знал, что должен идти к воротам, если он вообще готов снова поверить в свою выдумку, что он полезен хотя бы мертвым. Лора будет там, и ей кто-то понадобится. Ясное дело, ему положено отправиться к ней и утешать её ласково, нежно и мудро. Он видел в жизни больше, чем она, и больше знал о смерти, и стало быть, естественно, слова, которые прибавят ей мудрости, также должны исходить от него. Он для этого подходил, а больше все равно никого не было.
Но он не хотел идти один, он попросил Ворона отправиться с ним вместе – хотя бы немного проводить. Но птица сказала: «Нет» и улетела. Мистер Ребек следил за Вороном, пока только мог, потому что считал, что тот красиво летает. Когда Ворон исчез, мистер Ребек почувствовал себя одиноким и ко всему безразличным. Ещё совсем недавно они сидели здесь втроём, теперь же он один стоял на склоне, и эта перемена была для него слишком внезапной. Он подумал, а могут ли нечто подобное чувствовать очень старые люди? Дети, наверное, могут – дети, засыпающие в комнате, где светло и приятно пахнет, где звенят серебро и хрусталь, – а потом, много позже, ребенок пробудится один в незнакомой постели посреди ночи в комнате, которая когда-то могла быть привычной и знакомой, но теперь уже какая-то не такая.
Даже один, без Ворона, он пойдёт и отыщет Лору – сейчас кто-то должен быть с ней. Он сделал несколько медленных шагов с холма, а затем остановился, упершись в склон ногами. Внизу, как тёмная проплешина, маячила могила. Он подумал: «Интересно, как много времени пройдёт, пока это место снова не покроется травой?».
– Она стоит у ворот, – сказал мистер Ребек. – И там в земле – глубокие колеи, где прошёл грузовик. Было достаточно просто вообразить её и её отчаянный шёпот перед насмешливо распахнутыми воротами, её крик, требование, чтобы чёрное железо её пропустило. Думать об этом было неприятно. Возникало чувство, будто он – безногий.
– Я не могу ей помочь, – он сказал это очень громко и огляделся вокруг. Насколько простирался его взгляд, нигде никого не было. Он подождал с мгновение, как если бы надеялся, что кто-то собирается на него напасть. Затем повернулся и опять зашагал к вершине пригорка по высохшей грязи бегущей туда дороги. Один раз он оглянулся и увидел глубокие шрамы, которые прорыл в земле тяжёлый грузовик. Когда снова пойдёт дождь, они наполнятся водой, а там потянется неделя за неделей, и всё забудется.
Но он не мог изгнать из своих мыслей Лору. В тот миг, когда он расслабился, когда выбросил из головы всё, чтобы подумать о том, какой сегодня хороший день, она вернулась, и словно факел зажёгся посреди его сознания. Он отвлекся было, восхитившись красотой каких-то цветов, но она снова вернулась – и теперь она была ещё прекрасней со своими тёмными волосами, в сером платьице и с глазами цвета умирающей зимы. И повторила: «Не получается. Извини, Джонатан».
– Я тут ничего не смог бы сделать, – сказал он ей. – Я – не тот человек, которого надо просить о помощи. Или ты предпочитаешь, чтобы я обещал тебе помочь, а затем разочаровал тебя? По крайней мере, я – достаточно мужчина, чтобы отдавать себе отчёт в собственной слабости. Далеко не каждый для этого достаточно честен.
Лора ничего не сказала. Вместо этого она тихо отступила на задворки его разума, где и осталась, мерцая в тени. Он снова сказал ей, что она только тратит время и причиняет ему боль своими уговорами, но она не ответила.
Даже поезда умолкли. Неподалёку была наземная железная дорога, она обегала кладбище с одной стороны, а с другой проходил туннель метро. И поэтому мистер Ребек воспринимал поезда как барьер, отделявший его от города. Ему нравился их шум. Ночью, в зыбкие минуты перед тем, как он засыпал, гулкий стук колёс и кошачьи вопли свистков давали ему возможность почувствовать себя менее одиноким. Он знал наизусть расписания и понимал, что прошло слишком много времени с тех пор, как он слышал, что мимо проходит поезд.
«Лора остановила поезда, – подумал он. – Или, по крайней мере, заставила их двигаться бесшумно, чтобы я мог свободно сосредоточиться на чувстве вины». Он знал, конечно же, что это – неправда. Несомненно, поезда ходили себе, как обычно, он их просто не слышал. Дорога расширилась и стала мощёной, и он пошёл дальше, говоря себе: «Я очень легко могу уяснить себе её точку зрения. Она не может вообразить, чтобы живой человек оказался не в состоянии выходить через кладбищенские ворота, когда ему вздумается. Она видела, как люди проделывают это каждый день. Они там, несомненно, и теперь ходят, пока она стоит на коленях у ворот. Они шастают туда-сюда так уверенно, что даже шага не замедляют, минуя ворота. Даже Кампос – а Кампос здорово похож на меня. Ей не понятно, почему это для меня такая неразрешимая проблема. Ну, я тоже по-настоящему только и понимаю, что место это – не просто место, где я живу, или место, где я ночую, оно – моя кожа, а человек выбирается из собственной шкуры с преизрядными трудностями, да ещё и сильную боль испытывает. Я боюсь боли, боль – это холод, старость и чувство собственной бесполезности. Надо бы помочь Лоре это понять».
Он подходил к участку кладбища побогаче. А дальше мало-помалу опять тянулись более скромные сооружения. Последний мавзолей был его старый любимец – большое цилиндрическое здание со ступеньками, образованными тремя концентрическими мраморными кругами, ведущими к маленькой стеклянной дверце, и наверху – крест. В целом это сооружение напоминало мистеру Ребеку голову и плечи Рыцаря: купол – как шлем, думал он, дверь – как рот, а три ступеньки – что-то там, защищающее горло. Вокруг здания бежал барельеф, он закрывал рыцарю лоб. Там вырезаны были изображения мечей, увитых виноградными листьями. Должно быть, это – талисман, если рыцари носили талисманы. Или – дар богатой леди. Возможно, рыцарь всего на миг застыл на месте или уснул, и мир вокруг него вдруг поднялся, словно куча опавших листьев. Это вполне могло случиться. Это было одним из свойств мира, который пугал мистера Ребека. Закроешь ненадолго глаза, а когда откроешь снова – ты уже по плечи в земле и опавших листьях. Приходится всё время бодрствовать и двигаться.
«Вольные звери быстро становятся зверями в клетке», – мысленно сказала ему Лора.
– Нет, не так, – раздраженно ответил он. – Страх остановился у здешних ворот. Если я отсюда уйду, страх снова на меня обрушится, но здесь он меня преследовать не может, здесь я в безопасности, и ничто не способно причинить мне вред.
– Если тебе здесь нечего бояться, – сказала Лора из ужасного далёка, – значит, ты не мужчина.
– А разве я на это когда-либо претендовал? – спросил он, чувствуя, что выбросил главный козырь – мужество – это не что-то такое, что надеваешь, снимаешь и надеваешь снова. Это – не награда за смелость. Нет мужества, которым меня одарят, если я только достаточно храбр, чтобы покинуть кладбище. Я не человек и не призрак. Ради тебя я хотел бы быть первым, а ради себя самого – стать вторым. А пока всё таково, каково есть, я ни тебе, ни себе не могу помочь. Постарайся не корить меня. Это вовсе не моя вина.
Сзади прогудел патрульный автомобиль, и он поспешно отступил на обочину, пропуская машину. Они всё ещё действовали ему на нервы, и он всё ещё пытался отворачивать лицо от водителя, но не думал уже больше о том, чтобы бежать и прятаться, увидев одну из чёрных машин с эмблемой дубового листа на борту. Он брёл по дороге, протягивая время от времени руку, чтобы погладить колючую зелёную хвою маленьких сосенок, которые росли на этом участке, лишь немногие из них тут уже были, когда он только-только пришёл и поселился на кладбище.
– Всё равно, – сказал он, хотя Лора в его мыслях ничего не говорила. – Это – не просто идея покинуть кладбище. А если я не смогу вернуться назад? А если мне больше не удастся здесь жить? – Желая быть честным, он добавил: – Конечно, я не вижу, почему бы и нет. Если бы я оказался достаточно сильным, чтобы однажды миновать ворота, я должен быть способен проделать это и во второй раз. Но предположим, чтобы продолжить дискуссию, что я не могу вернуться. Что я тогда буду делать? Как мне тогда жить?
Он обнаружил, что обращается с мольбой к молчаливой женщине, которую не видит.
– Я бы не стал жить в другом месте, Лора. Просто слишком много времени, слишком много времени я спал на мраморе да играл в шахматы с призраками. Как я смогу разговаривать с людьми – я, который рассказывал анекдоты покойникам и пел с ними песни. Привыкну ли я снова обедать в ресторанах после того, как меня кормил Ворон? Что мне делать с собой? Как зарабатывать деньги? Где жить? Мне некуда пойти отсюда, если вдруг окажется, что я не могу вернуться. Кто снова научит меня спать в постели и переходить улицу? Ради Бога, Лора, как я смогу жить в мире, где не умирают?
