Полумрак - Книга Натаниэля
– Ну да, ну да. – сказал он. – Образец святости, а бороду не бреешь.
– А чем тебе борода не нравится?… – Господь погладил бороду.
– Да так, – Натаниэль пожал плечами. – Просто у Тебя в бороде крошки еще от четырех хлебов остались. С рыбою.
– Неправда!
Натаниэль махнул рукой.
– И потом, – сказал он, – Ты слышал про женское божественное начало? Мать-природа там, Земля-матушка, великая родительница, раздвинувшая ноги для того, чтобы родить саму себя?…
– Ну?…
– Что – ну?…
– Ну слышал.
– Ну так это же Ты, так?…
– Ну допустим Я. – Господь насторожился. – А что не так?…
– Ну я Тебя поздравляю, – сказал Натаниэль, – ну что не так. Ты бородатая женщина. Можешь в цирк на полставки устроиться.
Господь вздохнул и снова погладил бороду.
– 'ни символ плодородия. – сказал Он. – 'ни растут.
– Это Ты только что придумал. Не было ни у кого бородатых богинь.
Они снова замолчали.
– У викингов были. – сказал вдруг Господь.
– У кого?… – не понял Сатана.
– Ну у этих. С рогами. Они все были маленькие и бородатенькие.
Натаниэль задумался.
– Не, не, у них жены были, – сказал он уверенно, – круглые такие жены, румяные. Жен ты слепил из поднявшегося теста, чтобы они были аппетитными. А мужей ты вылепил из глины и грязи, и они все время месили эту глину и не мыли лица, пока жены месили тесто.
– Да?…
– Точно.
– Ты уверен?… – Господь обескуражено замолчал.
– Уверен.
– Из теста?…
– Да. Из соленого теста. Они пекли булочки и коптили салаку.
– А осталось?…
– Что осталось?…
– Тесто осталось, нет?…
Натаниэль склонил голову к плечу.
– А Тебе зачем?… На холоде стоит.
Господь шмыгнул носом и укрылся одеялом как плащом.
– А пожрать че-нибудь есть?… – спросил Он.
Бонус
Иуда Искариот помедлил еще секунду и, вдохнув зачем-то полной грудью, спрыгнул с осинового сука.
Веревка нежно скользнула по его горлу и перед глазами Иуды поплыли быстрые цветные круги. За белым последовал желтый, за желтым – красный, за красным не было ничего.
Совершенно ничего. Иуда моргнул. Ничего. Полная, абсолютная темнота. Он поднял руки и ощупал шею – ни веревки, ни следов от нее не было.
Еще раз моргнув, Иуда опустил руки и осторожно выдохнул. Затем вдохнул.
Темный воздух был очень сухим и пах холодным дымом. Пальцы Иуды коснулись чего-то мягкого и сухого, он стоял на этом чем-то коленями.
«Пепел», понял Иуда, поднеся пальцы к лицу. Он попытался встать, но ненадежный грунт подался под ним и теперь он стоял на одной, по колено увязшей, ноге. Иуда присел на вторую ногу и попытался освободиться.
Когда ему это удалось, его глаза уже слезились от сухого воздуха и кромешной тьмы, а в ушах начало звенеть от тишины и ужаса. Иуда попытался закрыть глаза, но не смог и продолжал таращиться в черное никуда.
Вдруг к тонкому звону в ушах добавилось бормотание – оно становилось все громче и пронзительней и Иуда уже не был уверен, что ему кажется.
Обернувшись, Иуда увидел тусклое пятно серого света, ползущее справа налево.
Он замер, не отрывая от пятна текущих глаз. Тусклый свет прорезал ослепительно белый луч и над верхушкой холма, на котором увяз Иуда, поднялась шевелящая губами голова очень тощего старика с безумным блеском в глазах и сияющим обручем вокруг клочковатых редких волос. Старик, не переставая бормотать, уставился на Иуду, Иуда уставился на старика.
Сияние вокруг морщинистого лба освещало не только своего носителя, но и изрядную часть местности – стали видны черные холмы и барханы, грандиозные и уходящие за пределы светового круга. Пепел оказался смешан с чем-то, что Иуда сперва принял за мелкую гальку. Пеплом же был покрыт безумный старик, в бороде его запуталось множество белых галечек.
Иуда запустил пальцы в пепел и в руке его остался маленький мягкий цилиндрик.
Престарелый светильник сидел, не двигаясь – шевелились только сухие губы – и глядел на Иуду почти дружелюбно. Иуда посмотрел на цилиндрик – на цилиндрик тонкими, неизвестными ему, литерами был нанесен тетраграмматон. Иуда отряхнул руки, от которых теперь исходил неприятный запах пожара, и прислушался к бормотанию старика. Он подумал, что старик говорит на неизвестном ему языке, но не смог отличить ни отдельных слов, ни даже отдельных звуков – голос старика напоминал шум болельщиков, собравшихся поспорить – какая волна придет к берегу моря первой. Тем не менее старик явно обращался к Иуде.
– Эээ… – попытался сказать Иуда, чтобы как-то начать разговор, но буква застряла в пересохшем горле и ему пришлось громко откашляться.
Старик вскочил, высоко вскинув руки, и побежал вниз по холму, не переставая бормотать ни на секунду.
– Стой! – закричал Иуда, не желая оставаться в темноте. Он кинулся за мечущимся в середине собственного светового пятна стариком, не удержался на ногах и мягко покатился вниз по склону с осыпающейся волной. Когда он очутился у основания, яркий старик уже вскарабкался на следующий гребень и через пару секунд исчез. Отплевываясь от мягко кружащегося пепла, Иуда полез наверх, надеясь снова увидеть свет.
Улегшись животом на краю гигантской пепельной гряды, Иуда отер глаза рукавом и, прищурившись, начал высматривать старика. Гигантский солнечный зайчик будто метался по склонам холмов, до которых старик явно не мог добежать за прошедшее время. Иуда попытался отдышаться.
Внезапный запах горячего воска сорвал его с верхушки и он, не в силах остановиться, снова понесся вниз вместе с лавиной странного местного грунта – навстречу кругу из пяти свечей, оплывших и отбрасывающих пятиконечную тень в центр круга.
Свалившись со склона, Иуда закрыл глаза и потряс головой.
– Да, спасибо, – сказал чей-то тонкий голос снизу, – а теперь, если ты закончил, могу я попросить кое о чем?…
Иуда замер.
– Отлично, – сказал голос, – добро пожаловать. А теперь если ты не против, слезь с меня, мать твою.
Иуда откатился в сторону, чуть не сбив одну из свечей, и уставился в густую тень. Кто-то неизвестный тихо отплевывался и явно ругался на неизвестном Иуде резком языке.
– Ничего страшного, – сообщил неизвестный, садясь и вытряхивая из волос пепел, – я всего лишь спал и ты всего лишь чуть не сломал мне шею, не надо так убиваться.
– Я… – сказал Иуда. У него начала кружиться голова.
– Свечку передай.
– Что?…
– Дай свечку!
Иуда протянул неизвестному свечку. Тот поднес ее к лицу, блеснули два круглых стеклышка, в воздух поднялось облачко сизого дыма и незнакомец с наслаждением вздохнул.
– Ну рассказывай, – сказал странный после секундного молчания.
– О чем? – спросил Иуда с готовностью.
– Обо всём, – вздохнул незнакомец. – Только покороче, вечностью не надо злоупотреблять.
– Раньше начнешь – раньше кончишь! – вырвалось у Иуды внезапно. От неожиданности он захлопнул рот и так сильно лязгнул челюстью, что у него закружилась голова.
– Ну да, примерно, – равнодушно согласился незнакомец.
Его неподвижное лицо повернулось к Иуде. Над узкими, испачканными пеплом скулами, там, где у нормальных людей (у нормальных людей с узкими, испачканными пеплом скулами, во всяком случае) пролегли бы две неглубоких тени с блестящими искорками глаз, плясали два круглых язычка пламени. Иуда легко согласился с самим собой, что ему очень, очень страшно и с легким сердцем рассказал всё.
Совершенно всё.
Он уложился примерно в сорок секунд.
– Тридцать? – недоверчиво уточнил незнакомец. – Что, весь шум за тридцать сребреников?…
Он вздохнул не очень громко, но так проникновенно, что с ближайшего склона сорвался и сошел на Иуду маленький поток шуршащего пепла.
– Скоро по карманным кражам работать будем, – сказал незнакомец горько, – по носовым платкам.
– Я… – начал Иуда.
– Заткнись. – сказал незнакомец, устало потирая лоб, – просто помолчи минутку.
Они помолчали.
– По штопаным, – сказал незнакомец наконец и выдохнул дым. – Ладно.
Он щелкнул пальцами, небольшой уголек описал дугу и, упав, светил из темноты еще пару секунд.
– Нет, правда, а тут-то ты что делаешь?
Иуда пожал плечами. Незнакомец снова вздохнул.
– Я даже не представляю, где я, – сообщил Иуда, надеясь помочь.
– А, это, – застекленный помахал рукой, – у нас тут временные трудности. – он снова прикурил от свечки. – А так это Геенна.
Иуда закашлялся.
– Временные трудности? – переспросил он.
– Да, – незнакомец зевнул. – Трудности. У нас трудности с коммуналкой, довольно грязно у нас и в общем мы отстали от плана.
– Мы? Ты и тот старик с люстрой?
– Нет. Мы здесь только я.
