Тим Лотт - Блю из Уайт-сити
Перед следующей лункой течет небольшой ручей. Я, Колин и Тони без труда перебрасываем через него мячи, а Нодж промахивается, и мяч падает прямо в ручей. Небо над нами становится все темней. Вдали слышны раскаты грома.
Мы идем к ручью. Каким-то непонятным образом мяч попал не в воду, а на плоский камень посередине ручья. Ручей не больше полуметра глубиной, но течение быстрое, и очевидно, бить отсюда нельзя.
— Похоже, об этом придется забыть, — говорю я. Хотел сказать с сочувствием, а получилась издевка.
— Не думаю, — упорствует Нодж.
Он наклоняется и начинает снимать ботинки.
— Что ты делаешь?
— Продолжаю игру.
— Ты же не можешь. Мяч на середине этого поганого ручья.
— И что?
Он уже снял ботинки. Закатывает брюки до колен и берет длинную металлическую клюшку. Мимо камня, на котором лежит мяч, метнулась серебристая рыбка. Капельки воды брызнули на поверхность белого мяча.
Нодж осторожно заходит в воду. Мы с Тони обмениваемся недоуменными взглядами.
— Вы двое просто не можете не соревноваться. И это все портит, — говорит Тони с сарказмом, повторяя слова Ноджа у первой лунки.
Нодж молчит. Он недостаточно высоко засучил брюки, так что вода окатывает их, придавая бледной ткани яркость. На неровном дне ручья трудно удержаться. Нодж добирается до камня, на котором лежит мяч, и пытается расставить ноги по обе стороны от него, но теряет равновесие и, пытаясь справиться с течением, роняет клюшку — она тут же идет ко дну. Клюшка лежит на глинистом дне, течение чуть заметно ее колеблет. Нодж наклоняется, достает ее и начинает вытирать о свою майку. На майке остаются широкие полоски грязи. По лицу Ноджа видно, что он собран и сосредоточен до предела. Все молчат: мы боимся его разозлить.
Он снова широко расставляет ноги около камня — на этот раз его положение кажется более устойчивым — и пытается примериться к мячу, делая короткие, неуклюжие пробные замахи. Мне вдруг приходит в голову, что у него может получиться, что ему на выручку может прийти его всегдашнее везение.
Наконец он замахивается для настоящего удара. Майка и брюки намокли и все в грязи. Течение слегка покачивает Ноджа из стороны в сторону. Он заносит руку не слишком далеко назад. Не отрываясь, смотрит на мяч, который иногда шевелится под порывами легкого ветра.
Теперь Нодж замахивается сильнее, собираясь сделать «свинг». Глаза отрываются от мяча, смотрят вверх. Но замах слишком широк, на противоходе Ноджа отбрасывает назад, и клюшка лишь едва касается мяча. Нодж, пошатываясь, валится в воду. Судорожно пытаясь удержать равновесие, он размахивает клюшкой в воздухе, но это его не спасает. Голова перевешивает, и он чуть ли не кувырком летит в ручей, ноги торчат над водой. И тут же выныривает, отплевываясь грязью и речным планктоном.
Всех охватывает ступор, а Тони вдруг не выдерживает и начинает смеяться, поначалу тихо, потом все громче. Не так громко, как обычно, ведь все произошло неожиданно, но достаточно громко для того, чтобы спугнуть окрестных птиц. Это было настолько заразительно, что и я заржал, чуть не захлебнувшись смехом, затем к нам присоединился Колин со своим идиотским девчачьим хихиканьем, и наше дружное трио заливалось до тех пор, пока мы не стали задыхаться. Я сложился пополам. Тони сел на траву, чтобы отдышаться, а у Колина хихиканье перешло в громкие всхлипы, напоминающие истерику.
Наконец мне удается сосредоточиться, и я вижу, что лицо Ноджа сковала маска обиды и неприступности. Я наблюдаю, как мышцы его лица примеряют разные выражения, одно сменяет другое, а потом, вслед за предыдущим, также растворяется под натиском нового. Сначала это шок от холодной воды, в которую он упал, шок исчезает, словно слизанный невидимым языком, и на смену ему приходит нечто вроде стыда от перенесенного унижения. Во время этих трансформаций по лицу стекают капельки воды и жидкой грязи.
Унижение очень скоро сменяется откровенной, неукротимой яростью. Грудь вздымается, рука сжимает клюшку, лицо наливается краской. Как будто сдерживая силы, что могут вырваться наружу и всех нас смести. Но это продолжается несколько секунд, Нодж не может позволить себе подобного чувства: оно не вяжется с его образом зрелого, мудрого, в высшей степени здравомыслящего мужчины. Он подавляет его с видимым усилием, и лицо принимает нейтральное выражение.
И, наконец, на нем появляется улыбка. Довольно убедительная, широкая и спокойная, объявляющая, что этот нелепый инцидент снимет напряженку и двусмысленность ситуации. Символично, что в ту же секунду из-за туч выходит солнце, заставляющее Ноджа прищуриться. От этого надетая на лицо улыбка слегка перекашивается, и я вижу, как он усилием мышц придает ей прежний вид. Все это время я молчу. Нодж, похоже, окончательно пришел в себя и теперь притворяется, что смеется сам над собой.
— Клюшка подвела, — только и говорит он.
Колин с Тони снова заливаются смехом, Тони протягивает ему руку, чтобы помочь выбраться. Я недоверчиво улыбаюсь. Я знаю Ноджа лучше, чем Тони и Колин, и думаю, что он по-прежнему злится. Более того, злится он именно на меня, хоть я и не понимаю, за что. Скорее всего, он подозревает… я, конечно, не вижу его насквозь, но иногда мне и самому кажется, что я вижу его насквозь. Вот от этого-то он и бесится.
Теперь Нодж отстает, в лидерах я и Тони, мы идем вровень, опережая Ноджа на одно очко. Еще три лунки, и конец игре. На восьмой лунке Нодж догоняет нас, так что все должна будет решить последняя — девятая.
Внешне падение Ноджа в воду разрядило атмосферу. Мы спокойно разговариваем друг с другом, обсуждаем удары, направление ветра, какой клюшкой бить. Но это только видимость. Сделанные ставки давят все сильнее, злоба клокочет внутри. Мы трое напряжены до предела, а Колин и вовсе сник, хотя ему-то терять нечего: он уже вне игры. Просто его парализует любой конфликт — отпечаток детства с орущими друг на друга родителями.
Колин первым готовит мяч к удару. Это не по правилам — обычно первым бьет тот, кто набрал больше очков, — но, поскольку он не претендует на победу, для него сделали исключение. Он долго возится с мячом, как будто не может сосредоточиться, потом умоляюще смотрит на нас троих и говорит:
— Может, закончим, пусть будет ничья?
Все молчат.
А Колин добавляет, предпринимая последнюю попытку спасти ситуацию:
— Ведь это всего лишь игра, в конце концов.
Мне хочется взвыть. Тони и Нодж смотрят в сторону, переминаясь с ноги на ногу.
— Колин, — говорю я, доставая из сумки деревянную клюшку номер три. — Кто сказал тебе эту глупость?
— Но это же правда, — настаивает он, словно надеясь, что именно его слова сделают это правдой.
— Ничто в жизни не является игрой, — расставляю я точки над «i».
Девятая лунка — самая далекая на поле, до нее не меньше 400 метров, с кучей препятствий на пути и лесом справа и слева. Она рассчитана на пять ударов, но мне удалось забить мяч за пять ударов только однажды. Если Тони сделает грамотный «свинг», он получит большое преимущество, но здесь многое зависит от везения, а это уже по части Ноджа. Я надеюсь, что в экстремальной ситуации мне удастся сохранить спокойствие и собранность. Сейчас никак нельзя позволить себе проиграть. Меня достали оба — и Нодж, и Тони, — и я смогу им ответить. Это взрослая игра. Под названием дружба. Продолжение «казаков-разбойников», «Монополии», «пряток», то же самое, просто в другой форме.
Я бью. Мяч безнадежно отклоняется от нужной траектории и замирает в сантиметре от зияющей заячьей норы.
— Вот черт!
Я швыряю клюшку на землю, она втыкается вертикально в грунт. Тони пытается сдержать улыбку, лицо Ноджа ничего не выражает. Колин обдирает кору с поваленного дуба метрах в двадцати от меня.
Следующий — Тони, у него удар получается великолепный, мяч метра на три перелетает «бункер». Нодж бьет чуть хуже, но тоже неплохо. Колин отчаялся и играет кое-как.
Я пытаюсь вторым ударом поравняться с Ноджем, для этого мне нужно закинуть мяч на двадцать метров влево. И вот мы уже на одной линии. Когда я подхожу к своему мячу, Нодж мучительно решает, какой клюшкой бить. В конце концов выбирает металлическую: она надежней и ею бить легче, чем деревянной, но, опасаясь близости «бункера», он задевает клюшкой землю. Удар получается слабый. Нодж что-то недовольно бормочет.
В двадцати метрах от меня Тони делает очередной удар, вроде неплохой, однако ветер резко меняет направление мяча, посылая его направо в соседний перелесок. Он поник головой. Теперь ему уже не выиграть.
Мой следующий удар удается на славу: прямой, через центр «фервея» ко второму, последнему заграждению. Нодж тоже бьет отлично, мяч приземляется метрах в двадцати от моего, где-то в двухстах метрах от края «грина». По огорченному возгласу справа я понимаю, что Тони опять промазал. Это значит, что он вышел из игры.
