Анатолий Агарков - Три напрасных года
Развели один большой костёр, поделили три ведра ухи на четыре экипажа и славно поужинали. Потом гитара, песни. Эх, не та пошла молодёжь, не музыкальная. Ни голоса, ни слуха…. Вот Ваня Оленчук…. Один только мог….
Эта ностальгия от старости у вас, Антон Егорович. Засиделись в пограничном флоте — пора домой.
На баке 68-го топот, свист и уханье с кряканьем — шабаш на Лысой горе — командиры на палубу высыпали. Васька Мазурин вприсядку пошёл. Это он умеет — чемпион погранотряда по танцам. Ну, и пляскам, наверное. Мы свою самодеятельность свернули, лицезрим сундуковскую. Впрочем, Переверзев там тоже не в статистах. Эх, как развезло народ….
Угомонились командиры, парни потянулись по кубрикам. Поднимались сходней на 66-ой и ютами, ютами…. Чтоб не мешать веселью. А мне плевать: я — дембель, главный старшина, кавалер всех отличников и специалист первого класса, кандидат в члены КПСС, занесён в Книгу Почёта части…. Почему я должен прятаться от подвыпивших сундуков? Поднимаюсь по сходне на свой родимый….
— Как крыса крадёшься, салабон — Герасименко курит на шпиле 68-го. — Подь сюда, на базар.
Меня будто кнутом обожгло — сыромятным по голой спине. Я плечами передёрнул:
— Проспись, сундук.
— Что-о?
Из-за рубки, застёгивая на ходу ширинку брюк, вырулил замполит:
— Главстаршина Агапов, к мине.
Подошёл к леерам. Ну? Доклада ждёшь — главный старшина по вашему приказанию…. Перебьёшься. Ограничимся тем, что прибыл…. Ну?
— Твоё поведение, Агапов, не нравится командованию группы.
А я не девушка, чтоб своим поведением…. Но молчу — это тоже в мыслях.
— Ты ведёшь себя, мало что, вызывающе, просто акты неповиновения являешь. А это жестко должно пресекаться. Здесь граница, и соответствующий порядок…. Если надеешься на неких покровителей, то напрасно — за нарушителей дисциплины никто вступаться не будет. Что молчишь? Язык меж ягодиц застрял? Ну, так я тебя сейчас расшевелю. Боевая тревога для старшины Агапова. Химическая атака! Газы! Одеть защитный комплект! Что стоишь? Вспышка, справа…. Вспышка слева….
Разошёлся старлей на баке 68-го, руками машет, слюной брызжет…. Я стою на палубе своего катера и молча внимаю. Вспышка справа…. вспышка слева. В бригаде на ремонте видел на борту «Шмеля», как годок-комендор гонял толпу молодых, облачённых в противогазы. Вспышка справа…. Вспышка слева. Бедолаги, путаясь в длинных полах химкомплекта, бегали вокруг надстроек, спасаясь от ядерных всполохов.
— К бою! — визжит замполит.
Да хоть обкакайся! Сейчас завалюсь — рухну на спину и ноги раздвину!
Наконец Переверзев взял себя в руки. Тяжело дыша:
— Завтра, нет послезавтра, о твоём поведении узнают в бригаде, и я сдеру с тебя награды, как лыко с липки — дембельнёшься ты у меня….
Надо отвечать. И я, борясь с собственным голосом:
— Кто вам, товарищ старший лейтенант, сказал, что я липка и дам себя ободрать? Как честный человек и кандидат в члены КПСС о вашем недостойном поведении собираюсь информировать капитана Тимошенко и кавторанга Крохалёва сразу по прибытию в базу.
— Так ты её не увидишь….
Переверзев спустился в каюту и сундуки следом.
Наша перепалка не осталась незамеченной. Я черпнул ведро за бортом и занялся водными процедурами, готовясь ко сну — на ют собрались дембеля и годки.
— Слушай, а что он тут верещал про базу? — допытывал Захар. — Мол, не дойдёшь.
— Зё, — предложил Зё. — Айда к нам ночевать.
— Ну, так мы и отдали своего дембеля сундукам, — высунулся Витя Иванов. — Вахту поставим, бдеть будем. А как тревогу сыграем, все поднимайтесь — голубую кровь мочить.
— Да бросьте, — остужал горячие головы. — Мы просто поговорили — старлей зубами поскрипел, я свои показал. Никаких больше шагов он не предпримет. Ему война со мной дороже обойдётся — работу потеряет. А для меня дембель неизбежен, как крах капитализма — подумаешь, значки….
Весь следующий день командиры отсыпались. Мы с Захаром ушли в тайгу орехи щёлкать да лясы точить. Увлёкся Санёк сочинительством, только все темы об интимных отношениях с женщинами. Изголодался парень…. Может, и я страдал, знай, что это такое. Единственный опыт — тогда в вагоне с Леной…. Пьян был и мало чего помню. Переписку храню, в смысле, письма её. А переписка оборвалась нынешней весной. Не пишет спартанская царица, приветов не шлёт, о встречах не загадывает. Успокоилась, должно быть.
Братва с катеров вновь пошла с бредешком на щук. Набрели на «казанку» с рыбаками и быстро столковались — поменяли два ящика тушенки на ящик водки. Валя Тищенко был инициатором, а тушенка с первого звена. Эта информация для присяжных, потому что дальше события развивались по худшему криминальному сценарию. Подсудное, скажем, дело сотворилось. Годки собрались в кубрике 66-го — но где им выжрать ящик водки. Позвали молодёжь. Всё пока тайком, крадучись. Сундуки затаились в каюте Герасименко, выжидали — будто по их злому умыслу вершились эти дела.
Вернулись мы с Захариком их тайги, разошлись по катерам. Через час летит — губа располосована.
— Кто тебя?
— Боцман Тищенко.
— За что?
— Да пьяный он совсем.
— Да хоть больной…. На дембеля руку поднять?! Сиди здесь, пойду разбираться.
Прошу «добро» и спускаюсь в кубрик ПСКа-66. Здесь накурено — топор вешай, вонь перегара…. Все говорят — никто не слушает. Зё спит не на своём рундуке.
— Тищенко где?
— Да здесь, я здесь.
— Пойдем, выйдем.
— Говори, у меня от народа секретов нет.
— Саньку Захарова за что?
— Я — ни за что. Они со Шлыком сцепились. Я их что, разнимать обязан? Сунул одному, чтобы оба успокоились.
— И что — на душе стало спокойней, а в кубрике тише?
— Слушай, Антоха, чего ты хочешь?
— Ты поднял руку на дембеля — и я сейчас хочу твоей крови. Идём на берег.
— Хорошо. Только сначала сравняемся. Выпей.
Передо мною поставили кружку с водкой и бутерброд с тушенкой. Я подумал — справедливо и выпил. Из дымного полумрака выполз Мишка Самосвал, обнял меня за плечи:
— Зря ты, Валёк, на Антоху бочку катишь — один останешься.
— Нет, своего дембеля мы в обиду не дадим, — обнял меня за талию Витя Иванов.
— Да я теперь и сам чувствую, что погорячился. Прав Антоха: дембель это святое. — Тищенко протянул мне ладонь. — Мир?
Лобызаться с ним не хотелось, и водку пить, и оставаться в этом бардаке…. У меня уже голова кружилась.
— Значит, завтра: ты Захару извинения, а я тебе — руку….
И ушёл.
Луч фонарика полоснул по глазам и вырвал меня из ночных грёз к реальности. Реакции своей позавидовал сам — впрочем, сказалось напряжение двух последних дней. Выбил из рук слепящий фонарь — он упал и погас. В кромешной темноте спрыгнул с гамака, махнул через стол и включил плафон. Ночным гостем был удивлённый Герасименко:
— Да ты трезвый!
Когда водка кончилась, и угомонились моряки, командиры кинулись по кубрикам и пассажиркам, отмечать проштрафившихся — таковыми оказались все. Стали искать зачинщика.
На следующее утро Валя Тищенко больной с похмелья, а больше перепуганный, приполз ко мне. Захарка — не проблема, ему дисбат на Русском острове корячился за махинации с тушенкой.
— Антоха, скажи, что на водку дембеля скинулись — иначе мне кердык.
Эх, как не хотелось давать Переверзеву козыри против себя, но и боцмана жалко. Валёк ты Валёк, хороший же парень, только без царя в голове…. Такие легенды за ним ходили.
В самоволке пьяный попался патрулю из танковой дивизии — ласты завернули, поволокли в караулку. По дороге офицерик отстал, Валя к солдату:
— Слышь, браток, пусти руку.
— Я-то отпущу, да тот-то не отпустит.
«Тот-то» был чуркой. Валя, как рука волю почуяла, так навернул второму конвоиру, что у него сапоги выше бестолковки вспарили. Убежал боцман — не догнали.
Другой случай про Тищенко мне Вадим Белов поведал — сам смеётся, а под глазом «фонарь». Обеспечивал он в тот день командирское присутствие на катерах — понятно, что в базе. Чует — ребята поддают, а потом засобирались куда-то. Вадим прилёг в каюте — люк открытый. Слышит, Тищенко:
— Вахта, командир на борту?
Вахтенный что-то мямлит. Боцман осторожно по трапу спускается, шторки раздвигает заглянуть — есть кто? Белов к нему, Валя драть. За комингс руками зацепился, а Вадим на ногах повис. Боцман подтянулся, и чуть было не выволок обоих на свет лунный, да спохватился — увидит командир, узнает. А Белов уже знал и отпустил ноги боцмана — на свои встал. Только рот открыл сказать — куда, мол, боцман собираешься? — а в лицо башмак прилетел. Лягнул Валёк обеспечивающего и драть. С палубы в пассажирку рыбкой сиганул, на баночку, и одеяло натянул. Белов спускается:
— Спишь, боцман?
— Сплю.
— А ноги помыл?
