Александр Крыласов - Дневник нарколога
Нужно отдать Юлии должное, в понедельник она поднималась как штык и отправлялась в Газпром. Ни разу Рома не слышал от нее ни малейшей жалобы на головную боль или тошноту, похмельную слабость или разбитость, на которые так любят ссылаться мужики в надежде забить на работу и поправиться холодным пивом. По странному стечению обстоятельств у Юлии Игоревны страдали только лоб, локти и колени, все остальные части тела оставались невредимыми. Утром ей нужно было только начесать челку на глаза, надеть деловой костюм, и ни одна живая душа из всего газового холдинга не могла и догадаться, что вчера их топ-менеджер таранила все, что только под лоб попадется. Так полагала сама Юля, ее бывший муж считал иначе, он позвонил Игорю Сергеевичу и сообщил, что мадам Чихачева — кандидат на вылет. Руководство холдинга уже не может закрывать глаза на то, что его сотрудницы разминаются красненьким в женском туалете. Тесть позвонил Роме и наказал провести разъяснительную работу и хоть волоком, но доставить Юлю к наркологу. Носков, вернувшись с работы, устроил супруге форменный разгон, так он даже на своих двоечников не орал.
— Прости, — повторяла Юленька, — прости, я больше не буду.
— Пойдешь завтра и закодируешься, — поставил вопрос ребром Рома, — иначе развод.
К наркологу Юлия Игоревна на следующий день так и не попала. Сначала у нее случилась запарка на работе, потом неожиданно спустило колесо. Ну, а затем на дорогах образовались такие пробки, что ехать на другой конец Москвы было совершенно бессмысленным. Газовая леди дала мужу честное пионерское, что с алкоголем покончено навсегда и она вполне может обойтись без посторонней помощи. Носков в который раз ей поверил и решил, пока каникулы, съездить проведать родителей. Вернувшись через неделю, он застал знакомую картину: его женушка спала вдрабодан пьяная, сидя на унитазе, на ее лбу багровела шишка, а от душевой кабины остались одни воспоминания. Носков проявил мужской характер, он запер супругу в ее спальне и всю субботу не выпускал. В воскресенье утром Юля ползала по паркету на израненных коленях, стучалась по нему же многострадальным лбом и вымаливала у Ромы прощение.
— Прости! — рыдала Юленька. — Если ты уйдешь — моя жизнь закончится. Я без тебя пропаду. Не бросай меня, Ромушка.
У Ромушки у самого на глаза навернулись слезы, он погладил жену по мягким, безвольным волосам, и они ударились в сладостные мечты. Как снова поедут в Париж, но уже не станут пить до зеленых чертей, а облазят все закоулки французской столицы. Потом они полетят в Италию и побывают в Венеции и Риме. Затем рванут в Испанию и прокатятся от Севильи до Гранады. Маятник их грез раскачивался все сильней, и вот они уже засыпали под шум Ниагарского водопада и просыпались с первыми лучами солнца в Кенийской саванне. А что, собственно, мешает им путешествовать? Денег у них завались, здоровьем Бог не обидел, нет ни детей, ни домашних животных, препятствующих свободному передвижению по миру. Зачем они три лета подряд торчали в душной Москве и строили дурацкий коттедж? Зачем тратили деньги на машины и новую мебель? Не лучше ли было потратить их на путешествия? Может, именно из-за недостатка свежих впечатлений Юля и нажирается до поросячьего визга, незащищенной душой чувствуя всю фальшь этого мира? Муж и жена плакали, прижавшись щекой друг к другу, и слезы, мешаясь на брудершафт, служили лучшим средством для укрепления брака. Когда слезы иссякли, было решено, что завтра Рома отвозит Юлю к знакомому наркологу, она кодируется на три года и их жизнь из ада превращается в рай. Носков довез супругу до наркологического центра, чмокнул в щеку и порулил в школу. Вечером, подъезжая к дому, решил звякнуть врачу, узнать, как там у супруги дела:
— Здравствуйте, Евгений Палыч. Здравствуйте, спаситель вы наш. Как там с Юлей все прошло? Без осложнений?
— А Юлия Игоревна до меня так и не дошла, — огорошил доктор.
— Как не дошла?!
— Посидела немного в приемной, потом сказала, что забыла дома телефон, и укатила на такси.
— Ну, это ей даром не пройдет! — рассвирепел Роман Станиславович и, горя праведным гневом, устремился к лифту.
В квартире пахло вином и обманом.
— Ты же обещала больше не бухать! — загремел он с порога.
— Обещала, — не стала возражать супруга.
— А сейчас ты не пьяная?
— Не пьяная.
— А какая же ты?
— А никакая, — хрипло расхохоталась задутая и довольная собой Юля.
Тут взгляд Ромы упал на пол, и он увидел, что газовая леди попирает нетрезвыми ногами его ноутбук, точнее то, что от него осталось.
— Ты что, раздолбала мой ноут? — онемел Носков. — Ал кашка ты позорная.
— Неудачник! — заверещала в ответ Юля. — Жалкий учителешка! Твоего в этой квартире только то, что на тебе надето. Ни на что ты не годен, ни на что. Размазня. Слизняк. Суслик близорукий. Только знаешь, что воздух портить да ворчать, как старый дед. Убирайся с глаз моих долой, видеть тебя больше не желаю.
Юля, покачиваясь и хрустя останками ноутбука, потащилась за новой бутылкой, а Рома быстро покидал в сумку несколько любимых вещей, вышел на лестничную клетку и тихонько прикрыл за собой дверь.
Долгожданная встреча
Как-то торча в «Одноклассниках», Артем Герасимов обнаружил там своего давнего знакомого Петюню Скорощупкина. Двадцать лет назад они вместе учились в архитектурном институте и с той поры не виделись. Петруха был самой колоритной личностью на их потоке. Белокурый красавец, косая сажень в плечах, кандидат в мастера спорта по боксу, всегда навеселе, всегда с гитарой, всегда в окружении красивых девушек. Он был везунчик от природы: пил больше всех, но в вытрезвитель попадали другие, трахался без конца, но залетали не от него, к учебникам не прикасался, но экзамены сдавал лучше всех. Глядя на его голливудский профиль, даже преподаватели-звери стеснялись ставить ему плохие оценки и предрекали большое будущее. Заморыш Герасимов всегда смотрел на Скорощупкина, как дехканин на великого визиря. И вот удача, можно встретиться через столько лет и предаться воспоминаниям.
Герасимов готовился к этой встрече, как к первому свиданию: надел белоснежные льняные брюки, долго выбирал рубашку в тон и ботинки. Остановился на замшевых испанских мокасинах и ненадеванной итальянской рубашке поло. С собой взял семь тысяч рублей, этого должно было хватить для вечера воспоминаний. Артем пришел за десять минут до назначенного часа и стал прикидывать, в какое кафе они забурятся. Рядом все время отирался какой-то потрепанный мужик в несвежих шортах, мятой рубахе и стоптанных сандалетах. Мужчина нарезал несколько кругов вокруг палатки и взял две бутылки крепкого пива «Охота». Герасимов вспомнил слова своего соседа по лестничной клетке Кондрашкина, нарколога по профессии. Тот утверждал, что, если дядя берет себе «Балтику № 9» или крепкую «Охоту», это уже диагноз. Мужик выдул бутылку в один присест, достал пачку сигарет, положил ее на одну ладонь, в другую взял коробок спичек, хлопнул руками, и зажженная сигарета оказалась у него во рту. Мама дорогая, так ловко прикуривать мог только один человек на свете — Петр Скорощупкин.
— Петя, — раскрыл свои объятия Герасимов.
— Артемка, — расплылся в улыбке Скорощупкин, демонстрируя отсутствие переднего зуба, — хорошо выглядишь. Начальником заделался?
— Да нет. Работаю дизайнером в архитектурной фирме. А ты где горбатишь?
— А я, Тема, оказался законченным лузером. Отовсюду меня выперли. В настоящее время служу рядовым охранником в мебельном магазине, но и оттуда, видимо, скоро попрут.
— За что?
— За беспробудное пьянство.
— А ты не пробовал лечиться? — намекнул Артем. — У меня сосед нарколог. Могу посодействовать.
— Я не пью — я дезинфицирую душевные раны, — скривился Петр и откупорил вторую бутылку. Несколько глотков, и она оказалась пустой.
Тема поднял брови и поинтересовался:
— Куда пойдем, в какое кафе?
— В какое кафе? — удивился Петя. — Возьмем «Охоты» и здесь набухаемся.
— Я «Охоту» не пью.
— У всех свои недостатки. А меня обычное пиво уже не вставляет. У тебя деньги есть?
— Конечно.
— Дай тысячу.
— На.
Скорощупкин сгонял к палатке, взял еще бутылку «Охоты» и две банки «Черного русского», сдачу почему-то не отдал.
— Это ты мне взял? — Артем опять поднял брови, и в этот вечер они уже не опускались. — Я такую дрянь не пью.
— А, типа аристократ, — ухмыльнулся Петюня, — ну, ничего не пропадет, я сам выпью.
Напротив них на скамейке сидели две женщины с колясками и благостно улыбающийся старичок с клюшкой. После того как Петруха за двадцать минут уговорил три посудины, дамы решили оставить мужчин в гордом одиночестве. Скорощупкин с досадой вытряс последние капли из банки на асфальт и запросил еще тысячу. Герасимов полез в карман.
