Алиса Бяльская - Легкая корона
— Кислоту в чай?
— Да ты попробуй, лизни. Вкус как у лимона.
Он протянул мне щепотку соли на тыльной стороне ладони, и я лизнула. И правда лимонный вкус.
— Пойдем в комнату.
Мы лежали на диване, моя голова у него на плече. Играла музыка, что-то вдруг напомнившее мне Новый год, программу «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Мне даже показалось, что запахло мандаринами.
— Слушай, что это играет?
— Оркестр под управлением Поля Мориа.
— Вот не ожидала, что наедине с собой ты слушаешь пластинки эстрадных оркестров.
— Да, я люблю иногда, под настроение. Это расслабляет.
Какое-то время мы лежали молча, он играл моими волосами.
— Ты знаешь, я вчера был на похоронах. Одна знакомая певица покончила с собой. Похороны были странные. Кладбище вдруг оказалось в густом березовом лесу, могилы прямо посреди берез, представляешь? И небо было такое голубое, без единого облачка. И под этим голубым небом несли гроб, показавшийся мне вдруг удивительно маленьким. Народу было немного, какие-то девочки хиппейные просветленно плакали. Мы пили водку. Пели птицы.
— Сколько ей было лет?
— Двадцать семь. Страшный возраст, многие его не переживают — Джанис Джоплин, Джим Моррисон, Хедрикс, Саша Башлачев.
— А что случилось? Ну, почему она…
— Кто знает, может быть, от тоски, от безысходности. Кончились силы бороться, что-то доказывать. Но есть версия, что из-за трагической любви.
Он надолго замолчал. Я вдруг поняла, что ничего о нем не знаю.
— Сереж, а ты любил когда-нибудь по-настоящему?
— Да, конечно. У каждого в жизни бывает большая трагическая любовь. Но не все кончают с собой.
— И что случилось?
— Ну, мы мучили друг друга довольно долго. Сходились и опять разбегались. А потом она ушла. Живет сейчас в Сокольниках, вышла замуж, у нее двое детей. Мне легче представить себе, что я лечу на Марс.
— Почему?
— У моей Даши двое детей. Не понимаю. Мы как-то встретились случайно, не так давно. Я пожаловался, что мне негде жить, я тогда не мог жить дома. Она позвала к себе, сказала, что муж в командировке. Что она зовет меня по-дружески, что у нее дома дети и она надеется, что я это понимаю.
Он неожиданно поднялся с дивана, сделал несколько шагов по комнате и остановился напротив меня.
— Я хочу выпить. Отцу хороший коньяк подарили на работе. Будешь коньяк?
Я кивнула, хотя коньяк ненавидела.
— Принеси стаканы с кухни. Они в шкафу, над раковиной.
Я была рада возможности перевести дух. Ревность к неизвестной женщине, о которой он говорил с неподдельным чувством, затопляла меня. Я одновременно хотела и боялась узнать, чем у них там все кончится. Громов поглощал коньяк большими глотками.
— А дальше? — спросила я вслух, хотя на самом деле с замиранием сердца думала: «Когда это недавно? Уже после знакомства со мной или до?»
— Вечером все было прекрасно, пили, вспоминали прошлое. Она мне постелила на диване и ушла спать к себе в спальню. Я пошел в ванную и увидел, что висит мужской халат. А раньше, когда я ходил руки мыть, никакого халата там не было. Понимаешь? — Он посмотрел на меня со значением.
— Ну, и что — халат? Что такого особенного в халате?
— Она специально его там перед сном повесила. И я подумал, что это намек, что она ждет, что я приду к ней ночью, несмотря на все, что она говорила до этого. И вот стою у нее под дверью, как мудак, в этом халате и гадаю: постучать или нет? А вдруг она просто как радушная хозяйка подготовила его, чтобы мне было что утром надеть, а я все не так понял.
— И что?
— Ничего. Всю ночь не спал. Лягу, полежу, потом встаю, иду к ее двери. Постою послушаю, опять пойду лягу. Утром, когда она собиралась на работу, притворился, что сплю. А потом ушел, и все. Она же специально этот халат повесила, знала, что я буду гадать, мучила меня!
— Так надо было войти, и все — что особенного, в конце концов?
— Это ты у нас девушка решительная, Элси.
Я встала и стала кружиться по комнате под музыку. Я чувствовала на себе его взгляд и продолжала танцевать.
— Ты потрясающая девка. А эти твои красные сапоги — это нечто. Откуда ты только берешь все эти шмотки? Молодая, сильная девка в красных сапогах. Иди сюда.
КОНФОРМИСТ
Никита взял меня в оборот. Он был вхож во множество редакций, где публиковали его снимки. Но просто за фотографии ему платили мало, все предпочитали фоторепортажи — картинки с подписями. Статьи Никита писать не умел, и ему пришло в голову, что мы можем работать вместе: он будет снимать, а я писать.
— Вот скоро будет фестиваль «Рок против наркотиков». Кого только не будет — Оззи Осборн, Мотли Крю, Уайтснейк… Давай сходим, соберем материал, потусуемся, — предложил он.
— Нас никто к Осборну за кулисы не пустит.
— Обойдемся. Там же будет настоящий фестиваль. Говорят, партер будет стоячий, пиво будут продавать. Все как на Западе. Поснимаю народ, а ты напишешь про атмосферу, с кем-нибудь поговоришь из публики, там наверняка будет куча знаменитостей. Мне папашка обещал достать билеты на лучшие места, там ты кого-нибудь сможешь поймать и поговорить.
Я не знала, что ответить. На этот фестиваль я собиралась идти с Громовым.
— Ладно, я подумаю. Понимаешь, я совсем не люблю хард-рок, у меня голова от него болит.
Никита был дипломатом, он на меня не давил.
В Доме кино был показ «Конформиста» Бертоллучи. У меня были билеты, и я позвала с собой Громова, он Бертоллучи любил. Громов не явился. Прождав его три четверти часа, я ушла, мне не хотелось смотреть такой фильм не с начала, да и настроение было поганое. Ночью я ему позвонила.
— Ну, как тебе фильм? Понравился? Не «Последнее танго в Париже», конечно, но, наверное, на втором месте среди его картин, — Громов был весел и говорил как ни в чем не бывало.
— А ты что, его уже видел?
— Конечно, это же старый фильм, 70-го, что ли, года. Я без ума от Доминик Санда, такая роковая блондинка с большой грудью и красными губами.
— Значит, ты не собирался приходить? Мог бы сразу сказать, я бы позвала кого-нибудь другого.
— Я тебя клятвенно заверяю, я собирался, и еще как! Я вышел из дома, сел в метро с твердым намерением посмотреть на Доминик Санда и ее грудь. Но тут произошла совершенно невероятная история. Ты не поверишь.
Он замолчал, ожидая, что я начну его расспрашивать.
— Ну и что случилось? Вагон сошел с рельсов, перевернулся дверями вниз и ты не смог выйти?
— Совсем наоборот. Хотя переворот и произошел, но не вагона, а моего сознания, — опять многозначительная пауза.
— Ну, Сережа!
— Представь себе, сижу в вагоне, мечтаю о груди Санда — да и Стефания Сандрелли хороша, хоть и брюнетка… Вдруг — я даже запомнил остановку, это была «Киевская» — в вагон заходит Она. Можешь себе представить толпу, которая набивается в вагон на «Киевской»? Но Ее сразу было видно, она выше всех на полголовы. Светлые прямые волосы, огромные голубые глаза, рот крупный и яркая красная помада. Я чуть не обмер. Думаю: «Что такая богиня делает в метро? Как она сюда попала?»
— Да. Девушки по вызову обычно метро не пользуются.
— Не завидуй. У нее лицо породистое, видно, что она не проститутка. В общем, еду и смотрю на нее через вагон. Наконец она выходит, я — за ней. Иду следом и думаю: «Идиот, что ты делаешь? Зачем ты идешь за ней? Если она тебя сразу не отошьет, то у тебя все равно денег нет, чтобы ее удержать. Она не из твоей лиги женщина». Все понимаю, но ноги идут сами собой. Уже стемнело давно, мы где-то у черта в заднице, кругом никого.
— И тут она поворачивается, и оказывается, что это переодетый мужик, и он как даст тебе ногой по яйцам, выхватил сумку и убежал, — я злобно рассмеялась. Мне сейчас было не жалко отдать левую руку, только бы хоть кто-нибудь ему врезал.
— Я же тебе говорил, что агрессивность в женщине отталкивающа. Возвращаясь к моему маленькому приключению — я в конце концов решил, что все это глупо, повернулся и пошел назад к метро. Час, наверное, искал — там и спросить было не у кого. Прямиком поехал домой, весь в раздрае. И только дома вспомнил, что, собственно, намеревался идти смотреть «Конформиста».
— Заметь, не сам по себе смотреть, а со мной, которая тебя ждала.
— Со мной или без меня, «Конформист» от этого хуже не стал. Ну, что ты скажешь о Доминик Санда? Ты, кстати, знаешь, что именно она должна была играть в «Последнем танго», но забеременела и Бертолуччи взял никому не известную Марию Шнайдер?
Дальше началась лекция о кино, перемежающаяся восхищенными восклицаниями о груди Санда, ногах Сандрелли, попке Шнайдер и знаменитой сцене с маслом из «Последнего танго в Париже».
Господи, за что мне это? На «Рок против наркотиков» я пошла с Никитой. Музыка была ужасающей, конечно. Все эти Бон Джови, Мотли Крю, «Скорпионе» и даже Оззи Осборн грохотали, скрежетали, завывали высокими голосами, почему-то принятыми в хард-роке. Но атмосфера была праздничной; можно было валяться на траве, пить пиво и просто радоваться тому, что никто тебя не строит, не лупит по голове дубинкой, не тащит в отделение. Никита беспрерывно щелкал фотоаппаратом, а я под видом сбора материала для статьи ходила и выискивала в толпе Громова. Ежеминутно мне казалось, будто я его вижу, тогда сердце прыгало у меня в груди, я начинала готовить выражение лица и слова, которыми объясню, почему я с Никитой. Но нет, я так его и не нашла.
