Евгений Попов - Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Они и прислушались. Но тревога их была напрасной. За стеной мерно дула прежняя пластинка, но под нее уже плясами трепака, пол ходил от топота за стеной, слышались ритмичные выкрики.
— На семьдесят восемь оборотов, сволочи, пустили, - пробурчал муж.
— Малюленька! - Шелковые круглые глазки ее наполнились слезами. - Ну почему мы с тобой все время ссоримся?.. Давай попробуем не ссориться. Я ж тебе не мешаю рисовать твои картиночки, а зачем ты меня дразнишь?
— Картиночки? - насторожился он.
— Ну не картиночки. Картины, - зачем ты опять цепляешься? Давай лучше вообще никогда не ссориться.
— Ну что ж, давай, - не отказался он.
Облако
- Прогресс прогресс! Какой ты хороший, прогресс! Какой ты молодец, прогресс, что решил наконец разбудить нашу сонную землю! Повсюду тянутся необходимые башенные дома, упруго наполненные теплыми динамичными жильцами, и эти прыжки - через полпланеты ли или в космические сферы, и эта общность - стран, народов, рас; трогательное шествие под знаменами к сияющим целям и вершинам! Прогресс! Я люблю тебя, прогресс, и не стыжусь своих скупых слез...
Такую ликующую песнь мысленно пел я, идя по улице родного города, но не захватив с собой по рассеянности спичек.
Очнулся я в каком-то грязном клубящемся облаке, со свистом рассекающем окружающее материальное пространство, режущем глаза сухой пылью, душащем рот, уши, нос. Я немедленно вступил в схватку со стихией, и вскоре моя борьба увенчалась успехом. Я оказался у истоков облака.
— Товарищ! У вас не найдется спичек прикурить? - спросил я скромно одетого в ватную телогрейку и серые
полуботинки трясущегося мужчину, который, несмотря на ясный белый день, с нечеловеческим воодушевлением мелпыльный асфальтовый тротуар, вздымая к небесам уже упомянутые клубы.
— Товарищ, - вынужден был повторить я, ибо совсем не слышал меня этот простой человек, настолько он увлекся своим целенаправленным трудом.
— Эй, мужик, да ты что, глухой, что ли? – вконец обозлился я.
При последних моих словах он немедленно отставил метлу, прислонив ее к бетонной поверхности нового дома, и почесался. Пыль улеглась, и он стал разговаривать.
— А вот это - другое дело, - сказал он.
— А что такое? - поинтересовался я.
— А то такое, что - "мужик". Мужик - это правильно, а товарищ - неправильно. Какой я вам, к свиньям,
товарищ, когда вы меня видите первый раз в жизни?
— Но послушайте - ведь это же общеупотребительная форма обращения в нашей стране, - возразил я.
— Не знаю, что и в какой стране, - сухо ответствовал мужик. - А только знаю, что смысл должен соответствовать содержанию. Кабы мы с тобой поговорили, выпили чуток, то я тебе, может, и стал бы "товарищ", а может, и не стал. А пока ты мне "прохожий", я тебе - "метущий".
Ты должен был мне сказать: "Эй, метущий, нету ли у тебя спичек?" И я б тогда тебе сразу ответил, что есть. На, прикури...
Я и прикурил от пылающего этого огня сигарету "Ту-134".
- И меня угости, - сказал мужик.
Я и угостил Мы в задумчивости пошли к отдыхающей метле.
— Я люблю "Ту", но у меня нету "Ту", - сказал мужик. - Видишь вот- мету вместо "Ту", - пошутил он. - А у меня ведь мягкое интеллигентное лицо. Видишь? - показал он.
— На вид вполне приличный человек, - одобрил я.
— Все из-за невыносимого характера, - сказал мужик.
— Совершенно верно, наверное, - сказал я.
— Точно, - подтвердил он. - Я, видишь ли, как-то раз задумался: а что все это значит?
— Что "все"? - насторожился я.
— А вообще – все! - широко улыбнулся интеллигентный мужик. - Я, видишь ли, раз в газете прочитал:
"Подвергай в с е (курсив мой) сомнению".
-Ну?..
— Вот и началось. Был я тогда, в незапамятные времена, исполняющий обязанности руководителя в незапамятные времена, а прочитав такую фразу, сразу же самочинно установил у нас трехчасовой рабочий день, потому что обнаружил - у них работы на три часа, а потом все никто ничего не делают. Я и с начальством вел все шито-крыто, но подчинение не оправдало моего доверия, потому что из трех часов они стали работать пять минут, а это стало сильно отражаться на качестве выпускаемой продукции.
Я был вынужден покинуть производство.
— Дальше?
— Дальше у меня была жена Анюта. Я сказал ей, что поскольку в наших отношениях не на сто процентов наличествует то, что называется "любовь", то я от нее ухожу и буду приходить ее любить по субботам, что будет вполне соответствовать проценту искренности любви в наших отношениях. Анютка подала на развод...
Следующим номером моей программы было - проблема отдыха, где я был затейником-культмассовиком в парке культуры и отдыха имени не помню кого...
— Имени Горького, - сказал я.
— Правильно. Имени Горького. Там я заметил, что не очень-то кого интересует, чтоб ездить на качели вверх-
вниз, а также чтоб соревноваться ударом молота. И я тогда взял - е-мое!! - и поставил им там три киоска. Первый киоск - рассыпуха, второй киоск - рассыпуха, третий - тоже рассыпуха. Все остались очень довольные, а я тогда стал вот вынужден мести тротуар.
— Средь бела дня?
— Средь бела дня я мету тротуар. И в этом тоже есть основание. Понимаешь, когда тротуар выметается ранним
утром, то человечество не ощущает суммы труда, затраченного в чистоту, воспринимая чистоту как нечто само
собой разумеющееся. А когда вот так вот окунется он в грязь, да понюхает, да поморщится, сколько ее, грязи, то и призадумается - ведь верно это? Ведь это же верно, товарищ?
— Призадумается, - сказал я. - Это он точно - призадумается. Да ты, брат, я вижу, полный новатор и бунтарь? Все сразу перестроил?
— А чего там долго ждать, - сказал мужик, заканчивая курение. - И так долго ждали.
— Кого ждали?
— Все ждали. Человечество.
— Чего ждали?
— Всего ждали. Все-го. - Мужик широко развел свободные от метлы руки.
— Понятно, - сказал я.
— А ты сам-то кто будешь? - спросил он.
Я задумался.
— Журналист я, - сказал я.
— Это не ты написал "подвергай все сомнению"??
— Что ты, что ты, Господь с тобой, - испугался я.
- Ну и прощай тогда, - сказал мужик, сызнова принимаясь за работу.
— Но тебе в жизни еще повезет, - сказал я.
— А то как же иначе, - не удивился мужик. - Обязательно все должно быть...
И так махнул метлой, что я сначала подскочил, а потом, вновь ввинченный в грязное облако, со страшной силой куда-то полетел и вскоре оказался дома, где, сидя за зеленой лампой, все это и записываю неизвестно для чего. На стенах ряд произведений классиков: Шекспир, Достоевский, Большая Советская Энциклопедия. Жена в махровом халатике умильно бродит где-то рядом, временами окликая меня для вдохновения чарующим голоском чудного тембра. Думает, наверное, что гонорар большой ожидается, стерва! Я люблю ее и не стыжусь своих скупых слез. Она - как прогресс. Я люблю свою жену, и я люблю прогресс. А что - разве я не имею на это права? Нет, вы скажите мне, разве я не имею на это права? Разве зря гибли отцы? Разве я не имею на это права?
Водоем
А ведь сначала и Бублик показался нам порядочным человеком. Он перекупил за хорошие деньги двухэтажный домик и возделанную территорию у соломенной вдовы посаженного в тюрьму расхитителя народного богатства Василя-Василька, который продавал налево кровельное железо, метлахскую плитку, радиаторы водяного отопления. Что он и нам "по-соседски" предлагал, однако мы его слушать-то слушали, но не связывались, предпочитая идти честным путем. Потому что все мы - старожилы Сибири. И чтоб я в родном городе не достал какой-нибудь там метлахской дряни? Так это было бы смешно и отчасти шло вразрез с политикой улучшения жизни и принципами освоения окраинных районов громадной Родины. Мы не кулаки какие там, но сейчас все так живут, и куда лучше прежних дураков-кулаков, которые не ко времени зарвались, выскочили вперед, не ведя за собой никого. За что и были строжайше, но справедливо наказаны.
Но - Господи! Господи! Боже ж ты мой! За что? Столько трудов-то было-то положено! Возили по субботам баллонный газ. Это Козорезов умница. Спасибо, позаботился - выделил машину, человека... Малина - кустами, клубника - грядками... Эта пряная нарядная красота, смягчающая глаз и утишающая душу... Эта пряная нарядная красота...
И самое главное - водоем. Господи! Водоем! Этот вечно обновляемый хрустальными подземными водами водоем, он ведь просто услаждал нас в душные наши летние ночи. В ласковых водах его гурбились веселой стайкой озорные пацаны. Анаши девушки, невесты, словно сама Юность, лежали, кошечки, на хрустком кварцевом песочке. Готовясь к экзаменам или просто предаваясь обычным девичьим мечтам - о будущей трудовой жизни, семье, браке, воспитании детей, правильных отношениях между полами.
А вокруг мы, родители. Женщины что-нибудь вяжут из мохера или рассказывают, кто где отдыхал на юге или чего купил - какую обновку для семьи. В кустах тальника полковник Жестаканов с профессором Бурвичем в шашки сражаются. Митя-Короед спорит с физиком Лысухиным о соответствии количества градусов чешского пива натуральному алкоголю. Кто кроссворд решает, кто - производственные вопросы. А я... я гляжу на все это, и, честное слово, сердце и радуется, и переворачивается. Голодные военные годы вспоминаются, когда я был оставлен по брони, и после - как я под номером 261 стою с супругой вьюжным черным утром в арке около кинотеатра "Рот-фронт" за мукой. Залубенела нога моя, совсем не чувствую ногу в худом валенке: после растирали, гусиным салом мазали. Как вспомню, так, честное слово, вот лично бы вот этими самыми пальцами душил бы всех этих болтунов и злопыхателей, обожравшихся шашлыками и опившихся пепси-колой! Этих бы всех вонючек на мое место в очередь сорок седьмого года! Вот тогда бы я посмотрел, что б они запели, сопляки!
