Джоди Пиколт - Одинокий волк
Это не Кара, — говорит Эдвард. — Это я. Моя кофта, мои костлявые коленки, даже моя книга на траве. Мэдлен Лангл «Складка времени» — если поищете в сети, то увидите ту же самую обложку. — Он проводит пальцем по заглавию. — Много лет назад, когда я это увидел, то подумал: неужели в издательстве перепутали надписи, или уже тогда, сразу после моего отъезда, отец вычеркнул меня из своей жизни? — Он сверлит меня неожиданно колючим, напряженным взглядом. — Другими словами, не верьте всему, что написано.
Внутри дома все выглядит так, будто перевернули стеклянный шарик со снегом. На полу, на диване, в волосах открывшей двери женщины белеют крошечные перышки.
Ой, — вскрикивает она, — неужели уже два часа?
Я звонила Джорджи Нг из больницы, чтобы узнать, когда удобно побеседовать с Карой. Но, глядя на двух крошечных орущих дьяволят-близнецов, которые гоняют по перьям в одних носках, я задумываюсь над тем, существует ли в этой семье удобное время хотя бы для чего-нибудь.
Только я переступаю порог, как перья прилипают к моей серой юбке, как металлические опилки к магниту. Сколько же придется их отчищать? Джорджи держит в руках пылесос.
Прошу прощения за... за это. Дети есть дети, верно?
Не знаю, у меня нет детей, — отвечаю я.
И правильно, — бормочет Джорджи, выхватывая разорванную подушку у одного из малышей. — Неужели я невнятно сказала, что хватит? — вопрошает она. Потом с извиняющейся улыбкой поворачивается ко мне. — Вам лучше подняться наверх, чтобы побеседовать с Карой. Она в своей комнате, первая дверь справа от лестницы. Она знает, что вы должны прийти. — Она исчезает за углом, продолжая сжимать пылесос и бросаясь в погоню по горячим следам. — Джексон! Не смей запихивать сестру в машинку!
Осторожно обходя пух, я поднимаюсь по лестнице. Странно видеть в Джорджи Нг женщину, о которой упоминается в книге: бывшую журналистку, которая влюбилась в Люка Уоррена после репортажа за его страсть к волкам и которая слишком поздно поняла, что эта страсть не оставила места для нее. Я подумала, что сейчас она счастливее: у нее внимательный муж, другая семья. Кара не первая, кто разрывался между родителями после развода, но разница в образах жизни — чудовищная.
Я тихонько стучу в дверь.
Войдите, — приглашает Кара.
Признаюсь, мне хочется посмотреть на девочку, у которой хватило духу заставить окружного прокурора выслушать ее. Кара выглядит юным, стройным, немного нервным существом. Ее правая рука прибинтована к туловищу, как сломанное крыло.
У нее темные вьющиеся волосы до плеч и милые черты — она напоминает птенца, которого вытолкнули из гнезда.
Здравствуй, — приветствую я. — Меня зовут Хелен, я временный опекун твоего отца. — По ее лицу пробегает тень, но слишком быстро, я не успеваю понять, что это означает. — Твоя мама сказала, если мы побеседуем здесь, это будет менее...
Противно? — подсказывает она.
Она предлагает мне сесть за стол, а сама садится на кровать. Комната выкрашена в практичный синий цвет, на кровати стеганое одеяло со свадебными кольцами, одинокий белый комод. Это больше похоже на комнату для гостей, которые здесь тоже не частые.
Знаю, как это для тебя тяжело, — начинаю я, доставая записную книжку. — Мне жаль, что приходится задавать тебе эти вопросы, но нам нужно поговорить о твоем отце.
Понимаю, — отвечает она.
До аварии вы жили вместе, верно?
Она кивает.
Последние четыре года. Сначала я жила с мамой, но когда у нее родились близнецы, временами было тяжело чувствовать себя пятым колесом. Я хочу сказать, что люблю маму, люблю Джо, мне нравится, что у меня есть младшие брат и сестра, но... — Она замолкает. — Папа говорит, для волков начало и конец каждого дня — чудо. А тут каждый день начинается с чашки кофе, газеты, ванной и заканчивается сказкой на ночь. И дело не в том, что мне не нравится жить здесь или я не благодарна им. Дело... в другом.
Значит, ты зависима от адреналина, как и твой отец?
Не совсем, — возражает Кара. — Иногда мы с папой брали фильм на прокат и ели на обед попкорн, и нам было так же хорошо, как и тогда, когда я ходила с ним на работу. — Она теребит край одеяла. — Это как телескоп. Мой папа, что бы он ни делал, сосредоточивает все внимание исключительно на том, чем занят в настоящую минуту. Моя же мама видит все под широким углом.
Наверное, было тяжело, когда он сосредоточивал внимание на волках, а не на тебе.
Она секунду молчит.
Вы когда-нибудь плавали летом, когда солнце прячется за тучей? — спрашивает она. — Вам знакомо ощущение, когда вы вдруг понимаете, что замерзаете в воде, и думаете, не лучше ли выйти на берег и обсохнуть? Но вот неожиданно выглядывает солнце, и вам снова тепло. И когда вы рассказываете, как весе ло поплавали, вам даже в голову не приходит вспоминать эти тучи. — Кара пожимает плечами. — Вот так и с папой.
Как ты можешь описать ваши отношения?
Он знает меня лучше других, — тут же отвечает она.
Когда ты видела его в последний раз?
Вчера утром, — отвечает Кара. — И мама обещала, что отвезет меня в больницу сразу после вашего ухода. — Она поднимает на меня глаза. — Не обижайтесь.
Даже не думаю. — Я постукиваю ручкой по блокноту. — Мы могли бы поговорить об аварии?
Она замыкается и здоровой рукой прижимает перебинтованную крепче к себе.
Что вы хотите знать?
Возник вопрос о том, пила ты в тот вечер или нет.
Выпила бутылочку пива до того, как ушла...
Откуда ушла? — уточняю я.
С этой глупой вечеринки. Я пошла с подругой, но встревожилась, когда увидела, как все напились, поэтому позвонила папе. Он приехал в Бетлехем и забрал меня. — Она смотрит на меня честными глазами. — Не я сидела за рулем, как подозревает полиция. Он никогда бы не посадил меня за руль.
Папа злился на тебя?
Он был разочарован, — негромко признается она. — А это намного хуже.
Ты помнишь момент аварии?
Она отрицательно качает головой.
Врачи со «скорой» сказали, что ты вытащила отца из машины, прежде чем та загорелась, — говорю я. — Невероятно смелый поступок.
Кара просовывает здоровую руку под ногу. Ее пальцы дрожат.
Мы могли бы... могли бы больше не вспоминать аварию?
Я тут же возвращаюсь к более безопасной теме.
Что в папе ты любишь больше всего?
То, что он никогда не сдается, — отвечает она. — Когда окружающие говорили, что он сошел с ума, если хочет отправиться жить со стаей диких волков, он отвечал, что у него получится, а когда он вернется, то будет знать о волках больше любого другого на этой планете. И он оказался прав. Когда к нему привозили раненого или изможденного волка, — а один раз даже принесли волка, которого какая-то идиотка из Нью-Йорка держала в квартире, как домашнего любимца, — он никогда не говорил, что этот волк не жилец. Даже когда они умирали, он все равно пытался их спасти.
Вы с отцом когда-нибудь обсуждали, как бы он поступил, если бы оказался в подобной ситуации?
Кара качает головой.
Он был слишком занят жизнью, чтобы говорить о смерти.
Как ты считаешь, что сейчас должно произойти?
Ясно же, что я хочу, чтобы он поправился! Знаю, будет тяжело, но я уже почти закончила школу и могла бы поступить в местный колледж, а не уезжать за пределы штата, чтобы помочь ему во время реабилитационного периода...
Кара, — перебиваю ее я, — твой брат считает по-другому. Как ты думаешь, почему?
Он полагает, что избавит отца от страданий. Жизнь с черепно-мозговой травмой — не настоящая жизнь. Но дело в том, что так думает только Эдвард. Отец никогда бы не расценивал шанс жить как страдание — насколько бы мизерным этот шанс ни казался, — напряженно говорит она. — Эдварда не было шесть лет. Мой отец, столкнись они на улице, даже не узнал бы его. Поэтому мне очень сложно поверить, будто Эдвард знает, что лучше для моего отца.
Она, как и католики, категорична в своих убеждениях. Интересно, каково это — оказаться объектом этой безоговорочной любви?
Ты разговаривала с врачами отца, верно? — спрашиваю я.
Кара пожимает плечами.
Они ни в чем не разбираются.
Как сказать... Они разбираются в медицине, — возра жаю я. — И имеют опыт лечения людей с такими черепно-мозговыми травмами, как у твоего отца.
Она смотрит на меня долгим пристальным взглядом, потом встает с кровати и подходит ближе. На одну неловкую секунду мне кажется, что Кара собирается меня обнять, но она протягивает руку поверх моего плеча и нажимает клавишу на ноутбуке.
Вы когда-нибудь слышали о парне по имени Зак Данлэп? — спрашивает она.
Нет.
Я поворачиваюсь в кресле, чтобы видеть экран. Там сюжет из программы «Сегодня» о молодом мужчине в ковбойской шляпе.
В две тысячи седьмом году он попал на вездеходе в аварию, — объясняет Кара. — Врачи признали у него смерть мозга. Родители решили пожертвовать его органы, потому что он заявлял, о чем имелась соответствующая отметка в правах, что хочет быть донором. Но когда пришли отключать его от аппарата, медсестру, одну из его двоюродных сестер, толкнули и она провела лезвием ножа по его ступне. И нога дернулась. Поскольку другая медсестра утверждала, что это всего лишь рефлекс, кузина загнала ноготь под ноготь Зака, и тот отдернул руку. Через пять дней он открыл глаза, а еще через четыре месяца после аварии вышел из больницы.
