Бенджамин Констэбл - Три жизни Томоми Ишикава
Я подумал, не заняться ли зарядкой, но поскольку не знал, когда меня в следующий раз будут кормить, то решил, что лучше поберечь энергию. Возможно, Бабочка предоставит пленнику умирать от жажды. Сколько человек способен продержаться без воды? Недолго. Дня два, кажется. Иногда я просто с ума сходил, а иногда обретал необыкновенную ясность рассудка. Я вспомнил себя в четыре года.
Когда мне было четыре, я потерялся в большом магазине. Мыльный пузырь лопнул, и вполне понятный в обычное время мир покупок превратился в бесконечные проходы, умопомрачительно одинаковые, с диодными лампами и серыми виниловыми полами, уходившими в никуда. Адреналин бурлил в моих жилах, и все направления перестали существовать. В другой раз я заперся в шкафу, в котором ручка была только снаружи. Абсолютный мрак удивил меня. Дверь не открывалась, и радость открытия переросла в панику. Я издал нечеловеческий вопль скорби.
Я предвидел собственную смерть.
Глава 27
Конец
– Просыпайся, – сказала она.
Решетка была открыта, на полу рядом со мной стоял кувшин воды. Бабочка держала в одной руке фонарик, а в другой пистолет.
– Просыпайся, Бен Констэбл. Пора идти.
Я глотнул воды прямо из кувшина.
– Ну же, – поторопила она.
– Сейчас возьму сумку.
Открывая дверь, она заставляла меня отходить – и снова запирала замок за моей спиной.
– У тебя есть сигареты? – спросил я.
– Нет. Можно одну из тех ирисок?
– Да. – Я полез в сумку, достал коробочку и протянул Бабочке.
– Их две. Одну тебе, другую мне.
– Я не люблю миндаль. Я сохранил твои конфеты просто на память.
– Ладно. Теперь послушай. Ты пойдешь впереди, я буду указывать направление. Что бы ни случилось, не оборачивайся. Договорились?
– Я тебе кто, Орфей?
– Делай что говорят, от этого зависит твоя жизнь.
Кажется, я не поверил. Я вообще больше ничему не верил.
Бабочка шла за моей спиной вплотную, светя фонариком по сторонам. Я подумал, что можно быстро обернуться и выхватить у нее пистолет, но решил, что не стоит шутить с вооруженными людьми. Поэтому я медленно шел вперед; нужно было размяться и согреться, прежде чем идти нормальным шагом. Спустя некоторое время я протянул руку назад и остановился. Я хотел, чтобы Бабочка ее пожала. Что-то вроде оливковой ветви.
Давай уйдем вместе. Все хорошо.
Она толкнула меня пистолетом в спину.
– Не останавливайся.
Через рубашку я почувствовал, как дуло касается позвоночника, и кое-что понял.
Мы молча сворачивали то направо, то налево, и спустя некоторое время, десять или двадцать минут, оказались в зале с семью выходами.
– Я знаю это место, – произнес я.
Она фонариком указала на нужный проем. Я слышал, как она идет. Мы подошли к винтовой лестнице с тридцатью ступеньками, и я поднялся. Бабочке, казалось, приходилось труднее, чем мне. Все это время я находился вне поля ее зрения и легко мог убежать. Я знал дорогу. Бабочка лишь притворялась злой.
Она с трудом брела позади.
– В чем дело? – спросил я.
– Ни в чем, – ответила Бабочка, сдерживаясь, чтобы голос не дрожал.
Я пошел дальше, она за мной. Но луч фонарика больше не обгонял меня. Бабочка отставала.
– Бабочка, поживее, – сказал я и сделал еще несколько шагов, а затем понял, что она остановилась. Я прислушался и услышал, как она тяжело дышит. Бабочка шмыгнула носом. «Что ты затеяла? Что это за план с пистолетом и темными туннелями?» Она привалилась к стене и вновь шмыгнула носом. Бабочка плакала. Она соскользнула на пол, и свет погас.
– Бабочка!
Она не ответила. Я слышал, как она тихо всхлипывает и быстро хватает ртом воздух.
– Бабочка!
Тишина.
– БАБОЧКА!
Я попытался вернуться к ней, но споткнулся. Тогда я достал из сумки остатки «Божественной комедии», вырвал страницу, скатал в трубку и поджег, а потом развернулся и пошел к Бабочке.
Лишь через несколько шагов я ее разглядел. Она сидела на корточках, привалившись спиной к стене и обхватив колени руками. Сняв обертку, Бабочка сунула в рот ириску, которую я ей дал.
– Бабочка?
– Иди дальше один.
– Почему?
– Я никуда не пойду. Вот. – Она открыла сумку, что-то достала оттуда и протянула мне.
– Возьми, но не смотри, пока не выберешься наверх.
Это был полиэтиленовый пакет с записными книжками.
– Положи в сумку.
Я подчинился.
– Что с тобой?
– Я умираю.
– От чего?
– От цианида.
– Каким образом?
– Яд был в конфете. В миндальной ириске.
– И ты хотела, чтобы я ее съел?
– Да.
– Почему?
– Не знаю. Наверное, потому что ты слишком много знал. Почему ты так удивляешься? Я несколько дней угрожала тебе пистолетом.
– Да, но он игрушечный.
– Нет. – Бабочка помахала пистолетом, и я забрал у нее оружие.
Пистолет оказался дешевой пластмассовой игрушкой; я понял это, когда она ткнула стволом мне в спину. Я несколько раз нажал на курок, и пистолет щелкнул, как степлер.
– Ты никого не убивала, так? – спросил я. – Просто выдумала.
– Пистолет ненастоящий. Нужно было что-нибудь быстро придумать, чтобы ты не забрал меня с собой. Больше ничего не пришло в голову.
– Что ж, это сработало.
– До определенной степени.
– Ты правда умираешь?
– Да, если яд действует правильно.
– Но ты съела конфету только что. А раньше? Отчего ты отстала и заплакала?
– Я испугалась. Подумала, что ты не обернешься, и тогда придется выйти наверх.
– А при чем тут, обернусь я или нет?
– Потом узнаешь.
– Ты правда их всех убила?
– Какая разница?
– Большая, твою мать.
– Я не стану отвечать. Спроси о чем-нибудь – другом.
– Ты нашла меня в саду, когда я заснул, да?
– Я забрала твой ключ от номера и выключила мобильник, чтобы ты не ответил, если бы позвонил ночной портье. Извини. Надеюсь, ты сумел вернуться в отель, и тебе не пришлось ночевать на улице.
– Зачем ты так долго держала меня под замком, если в итоге собиралась умереть в туннеле?
– Я больше ничего не смогла придумать, чтобы вывести тебя отсюда. И это был не первый вариант. Я надеялась изобрести что-нибудь получше, но увы. Послушай, Бен Констэбл.
– Что?
– Обними меня.
– Ладно.
Я в таких вещах плохо соображаю. Я сел на пол рядом с Бабочкой, в темноте, и она положила голову мне на грудь. Она тяжело дышала и дрожала. Я погладил ее по голове.
– Ты правда умираешь?
– Да.
Я одновременно и страдал и ничего не испытывал. Я больше не собирался попадаться на удочку. Я стал циником.
– Жаль, что я не могу спасти тебя, Бабочка.
– Не беспокойся, – сказала она. – Я и не хотела, чтобы ты меня спасал.
– Ну ладно, тогда прости, что испортил твою подземную утопию.
– Ты не должен был об этом знать.
– А как же счастливый финал?
– Я умираю в твоих руках. Чего еще ты хочешь?
– Чтобы ты встала, и у нас были новые приключения. Мы можем пуститься на подвиги, как ты говорила.
– Ветряные мельницы… – Бабочка вновь заплакала. – Великаны на самом деле ветряные мельницы. Кажется, пора мне бросить рыцарство.
– Они настоящие. Клянусь.
– Зачем ты это говоришь?
– Сомневаюсь, что тебе стоит умирать в здравом уме.
– По-моему, на последнем этапе мало шансов разобраться с многолетними психологическими проблемами.
– Пожалуй, ты права.
– Ты напишешь обо мне книгу?
Бабочка крепко вцепилась в меня.
– А ты хочешь?
– Да.
– Можно использовать в ней твои письма и записные книжки?
– Книги, которые я украла, лежат в пакете, который я тебе дала, – голос у нее оборвался.
– Спасибо.
– Кажется, гаснет свет, – хрипло произнесла Бабочка.
– Наверное, скоро принесут праздничный торт.
– До моего дня рождения еще далеко. А твой когда?
– Скоро.
– В этом году ты переспал с тридцатью женщинами?
– Ну, мой день рождения еще не настал… нет, не переспал.
– Ну, может быть, в следующем году, – прошептала она.
– А как тебе такой финал? Давай договоримся: я пойду домой и в книге напишу, что был с тобой, когда ты умерла, но на самом деле ты не умрешь и поселишься под землей. И я никогда не проговорюсь ни одной живой душе и не стану искать тебя, и ты будешь свободна и счастлива. А я останусь жить с твоей ложью, пока наконец не поверю в нее. Клянусь, я на это способен. Не умирай, Томоми Ишикава. Не надо снова умирать, пожалуйста.
Я прижал ее к себе, но она не издала ни звука, не шевельнулась.
