Бенджамин Констэбл - Три жизни Томоми Ишикава
– Не знаю. Просить счастливого финала совсем неразумно?
– Например?
– Например, что мы выйдем отсюда, и ты обратишься за помощью к какому-нибудь гениальному психологу и поймешь, что впереди целая жизнь, и она прекрасна и удивительна, и, быть может, ты даже влюбишься в этого психолога, потому что он чертовски красив и умен и любит тебя…
– А что будет с тобой, Бен Констэбл?
– Ну, я вернусь домой, став капельку умнее, но не мудрее. Напишу книгу и исполнюсь самодовольства. И мы с тобой будем иногда встречаться за кофе, разговаривать и смеяться.
– Великолепно. Какая скукотища. А если добавить элемент, который никто не предвидел? Например, человека, который все спланировал.
– Мне действительно казалось временами, что я впутался в какой-то более крупный заговор. Я не хотел это признавать, но не раз ощущал, что кто-то ходит за мной по пятам или странно смотрит на меня.
– Я несколько раз ходила за тобой.
– Правда?
– Я хотела узнать, найдешь ли ты сокровище.
– Бабочка, вот это уже страшно.
– Всего несколько раз! Иначе бы у тебя опять разыгралась паранойя.
– Паранойя?
– Ну, люди странно смотрят, какой-то заговор… – Бабочка погладила воображаемую бороду и рассмеялась.
– Я подумал – может быть, тебя держат заложницей, и ты оставляешь подсказки, чтобы я пришел на помощь.
– Нет. Извини, – сказала она. – Послушай, а как насчет мрачного поворота сюжета? На протяжении целой книги ты надеешься, что мои записи – это выдумки, но на самом деле я – убийца, и я тебя убью…
– А кто напишет книжку, если я умру?
– В том-то и интрига – ты умрешь здесь, под землей, а я вернусь наверх, пойду к тебе домой, сяду и напишу книгу от начала до конца, но от твоего лица. Я напишу ее под именем Бена Констэбла; в финале он станет свидетелем смерти Томоми Ишикава, так что никто и никогда не станет искать меня, и я буду жить спокойно. На самом деле, может быть, даже начну писательскую карьеру под псевдонимом. Кому придет в голову, что Бен Констэбл на самом деле – женщина?
Я рассмеялся.
– Отвратительный финал. Он никуда не годится.
– Извини, такая уж у меня фантазия.
Некоторое время мы молчали, а потом я кое-что вспомнил.
– Слушай, был ведь еще кое-кто.
– Кто?
– Чарлз Стритни.
– А, исполнитель моей посмертной воли. Надо же, ты решил, что его так зовут.
– Откуда он узнал, что я в Нью-Йорке? Ты отследила IP-адрес по моему письму?
– Что такое IP-адрес?
– Сетевой адрес, который имеют все компьютеры, имеющие выход в Интернет. Он заложен в письма, которые ты посылаешь.
– Как интересно. Нет, я знала, что ты в Нью-Йорке, потому что оставляла тебе подсказки, предполагающие, что ты туда отправишься. Потом ты исчез и наконец прислал письмо, сообщая, что приехал. Все очень просто.
– А, да. – Я вспомнил письмо, которое отправил. – Я подумал, что, возможно, Стритни – спец по компьютерам.
– Не удивлюсь. Он – мой высокоорганизованный двойник. Я искала кого-нибудь попокладистее, чем эта неуклюжая Беатрис.
– Почему неуклюжая? Кажется, она сделала почти все, что ты хотела.
– Не совсем. Ей недостает воображения.
– Она мне понравилась. Кстати, на следующей неделе Беатрис приезжает в Париж. Может быть, уже приехала.
– Ты хочешь с ней увидеться?
– Это некоторым образом зависит от тебя.
Томоми Ишикава посмотрела по сторонам.
– Посмотрим. Я пока не составила план.
Она снова помахала пистолетом.
– Пожалуйста, отойди от решетки.
Я сидел довольно далеко, но все-таки встал и отошел подальше, в угол. Бабочка просунула руку через прутья и забрала кувшин и пустой стаканчик из-под йогурта.
– Я принесу еще, – сказала она.
После многих часов, проведенных в темноте и в одиночестве, я совсем обезумел. За несколько (сколько?!) дней я съел всего пару стаканчиков йогурта. Томоми Ишикава дважды приходила, чтобы вынести ведерко, налить воды или просто полюбоваться на меня. Каждый раз она включала фонарик, размахивала пистолетом и приказывала отойти от решетки, и я повиновался, поскольку не хотел получить пулю. Впрочем, рано или поздно она должна была отпустить меня. Я это знал, и Бабочка тоже. Мне наскучило сидеть одному.
Я нашел в сумке металлическую ручку и попытался вырыть ход. Потратил уйму времени. Ручка начала стачиваться, а я процарапал дырку глубиной примерно в полдюйма и шириной в два. Не знаю, куда именно я намеревался прокопаться. Вряд ли ручка могла помочь.
– Бабочка! – крикнул я.
Наверное, она ушла. Я не помнил, закрылась ли дверь.
– Бабочка, я знаю, почему ты сошла с ума!
Я подождал, но она не ответила.
– Потому что ты ешь один йогурт! Нельзя питаться только йогуртом и водой! Поэтому ты сошла с ума!
Тишина.
Сны созданы не для того, чтобы их помнить. Людям не дано специальной способности удерживать в памяти сны, и природе все равно, запечатлеваются они где-то или нет. Как и все мысли в темноте, они просто приходят, а потом забываются.
– Конечно, могло случиться и по-другому.
Я открыл глаза. Бабочка сидела у решетки, держа одновременно фонарик и пистолет, словно в каком-нибудь полицейском сериале. Она целилась мне в голову и не выпускала из виду.
– Не наводи на меня пушку, – попросил я.
– Извини. Я пытаюсь свыкнуться. Не знаю, что еще сделать, кроме как убить тебя. Ты же не можешь сидеть тут вечно.
– Бабочка, почему ты не представляешь для себя счастливой жизни? Ты никогда об этом не думала, что ли?
– Жизнь не бывает счастливой, – ответила она.
– Неправда. Попробуй стремиться к чему-нибудь хорошему. Я не утверждаю, что будет легко, но это настоящая цель.
– Слишком поздно. Надо было начинать с самого детства. Я не могу просто выйти из подземелья и изменить свое прошлое. Я опасна для себя и для других. И держать тебя здесь я тоже не могу, ты прав. Но все чуть не случилось по-другому!
– В смысле?
– Ты приходил ко мне домой второй раз. Ты должен был прийти и забрать компьютер – ты забрал, но потом пришел еще раз. Зачем?
– Прости. Я забыл зарядку, – объяснил я. – Зарядку от твоего ноутбука. Без нее он не включался. Пришлось вернуться.
– Теперь я понимаю. Ты чуть не изменил всю историю.
– Каким образом?
– Я была дома.
– Нет.
– Да. Я пришла за вещами. Я приняла душ и складывала барахло в сумку, полуголая, как вдруг услышала твой голос за дверью. Не знаю, с кем ты там говорил. Я испугалась, схватила сумку и залезла в гардероб, и тут ты вошел. Мы чуть не столкнулись. Ты стоял в полушаге от меня и с кем-то разговаривал.
– Ни с кем я не разговаривал.
– Но я слышала, как вы говорили.
– Ты ничего не могла слышать, потому что он не умеет говорить.
– Ты только что сказал, что с тобой никого не было.
– Да, кроме кота.
– Зачем ты пришел с котом?
– Ты кое-чего обо мне не знаешь.
– Чего же? – с интересом спросила Бабочка.
– У меня есть воображаемый кот.
– Да брось.
– Правда.
– Ты врешь.
– Нет.
– Он всегда был?
– Нет. Появился лет восемь или десять назад.
– И как же у тебя завелся воображаемый кот?
– Это долгая история. Но завести его может практически каждый.
– Каким образом?
– Просто думай о коте.
– Я думаю.
– Примерно так Кот и выглядит.
– Его зовут Кот?
– Да.
– Ну ты псих, Бен Констэбл. Я люблю тебя.
– Спасибо. Кстати о психах, на себя посмотри. Ты держишь меня тут несколько дней. Я хочу домой, в душ, как следует поесть, лечь в собственную постель. Отопри дверь, Бабочка. Нельзя сажать людей в клетку, нельзя их убивать.
– Вариантов нет, Бен Констэбл, – сказала она. – И разговоры не помогут.
Несколько мгновений она светила мне в лицо, а потом выключила фонарик и ушла.
Отросшая щетина колола шею, и я больше не страдал от голода. Теперь я хотел пить. Мечтал о воде. Когда я не спал, то разговаривал с Котом. Он составлял мне компанию и был внимательным слушателем. Я пытался объяснить ему положение Бабочки, и он признал, что ситуация сложная, но помочь ничем не мог. Мы вспоминали места, в которых побывали, и я рассказал Коту, куда еще хотел бы съездить. Мы много путешествовали. Я сказал: хотя я и не знаю, какой сегодня день, но, вероятно, Беатрис успела уже приехать и уехать. Наверное, она сочла меня грубым из-за того, что я не отвечал на письма и звонки, как будто игнорировал ее. Интересно, захочет ли она и дальше поддерживать связь. Но что толку гадать? Одни события происходят, другие нет. Я принял молчание Кота как знак согласия.
