Борис Кригер - Песочница
Эля. Ну, тогда я пойду. Вынести тебе что-нибудь поесть?
Глеб. Не надо. Я не люблю есть ночью, а утром после Рождества мусорки полны всякими яствами!
Эля. Завтра мы будем пировать вместе! Скажи, Глеб, ты ведь мог выбрать себе любую жизнь. Ты умен, и красив, и такой… удивительный человек. Почему же ты выбрал судьбу странствующего нищего?
Глеб. Мне кажется, нищ лишь тот, кто богатым себя не считает. Я, может быть, гораздо богаче твоего отца…
Эля. Неужели?
Глеб. Мне принадлежит весь мир, а твой отец даже сам себе, наверное, не принадлежит…
Эля. Как это верно…
Пауза.
Поцелуй меня…
Глеб нежно целует Элю в лоб, и та тихо скрывается за дверью подъезда.
Действие третье
Сцена 7
Позднее утро. Та же богато обставленная столовая в доме на набережной Парижа. Стол накрыт для завтрака. За столом сидят родители Эли. Лакей молча разливает им кофе и уходит. Отец снова читает газету.
Отец. Ну, что, когда наша рэволюционэрка вчера вернулась?
Мать. Часу в третьем ночи… Ох, не иначе все это закончится пневмонией или того хуже.
Отец. А что может быть хуже пневмонии?
Мать. Беременность… Она всю ночь прообнималась с каким-то бомжом.
Отец. Да ты что? Что же ты меня не разбудила? Я бы его застрелил! Или просто набил бы морду…
Мать. А он, похоже, мазохист. Его вчера два других бомжа отметелили, а он даже кулаки сжать не пожелал, я все в окно видела… а наша дура так ему на шею и повисла…
Отец. Что ж ты не вышла и не прекратила это безобразие? Почему не разбудила меня? Почему не позвонила в жандармерию?
Мать. Ты же знаешь, что все это бесполезно. Ей восемнадцать лет, и она не обязана нам подчиняться… А весь этот ее насморочный эпатаж придуман только для того, чтобы вывести нас из себя…
Отец. Господи! Чего ей не хватает? Миллионы девушек в ее возрасте должны вкалывать по-черному…
Мать. Да, но у миллионов таких девушек, как она, отцов не держат ежедневно на прицеле снайперской винтовки!
Отец. А, брось, все это глупости. Просто деньги имеют свою отрицательную энергию… Чем больше ты их удерживаешь, тем сильнее сопротивление окружающего мира…
Мать. Ну, что ж, по твоей теории, нам следует бросить деньги на дорожную пыль и пойти с котомкой по миру…
Отец. Ты, можешь смеяться, но иногда мне так и хочется сделать.
Мать. Мне тоже…
Сцена 8
Появляется Эля с огромной вещевой сумкой.
Эля. Я ухожу нищенствовать с Глебом.
Долгая пауза.
Отец. Ну, что ж… Это твое право.
Мать (начинает плакать). Ты с ума сошла… У тебя же насморк.
Отец. Ты хоть нас познакомь, что это за человек… Глен…
Эля. Не Глен, а Глеб. Он русский. Находится во Франции нелегально. Так что твоя готовность отдать меня бомжу, лишь бы он был с французским гражданством, хотя и похвальна, но все же напрасна, как и многое из того, что ты для меня делаешь… Прости меня, папочка. Я многое поняла за эту ночь. Мне тебя очень жалко…
Мать (почти кричит). У вас с ним что-то было?
Эля. Нет, мама, пока не было, но обязательно будет. Я его люблю и буду любить вечно! Хотя то, о чем ты спрашиваешь, не имеет никакого значения.
Отец. А что же имеет значение?
Эля. Любовь.
Отец. А что же, любовь к этому делу отношения не имеет? Просвети меня, старого болвана…
Эля. Мне кажется, тебе этого не понять… Я и сама только начинаю вникать… Глеб не пойдет к нам в дом. Он не хочет привыкать к теплу. Так что если вы хотите его увидеть, сами идите на набережную…
Отец (откладывая газету). Ну хорошо, пойдем… А как же Сорбонна?
Эля. Для того чтобы учиться увлеченно и взахлеб, вовсе не обязательно платить старым лгунам, заживо погребенным в стенах престижных университетов. Причем платить так много, что этих денег хватило бы, чтобы уберечь от голодной смерти минимум пару деревень в какой-нибудь истерзанной голодом стране. Для того чтобы учиться, вовсе не надо следовать назойливым традициям людей, настолько серьезно относящихся к жизни, что всё, что они видят в этой самой жизни, – это только свою собственную смерть, и мне их искренне жалко, потому что они действительно умирают, так и не пожив.
Отец и мать смотрят на Элю в недоумении, а та гордо выходит.
Сцена 9
Не успевают родители открыть рта, как Эля с рыданиями врывается обратно.
Эля. На набережной никого нет! Палатки убраны! Он ушел без меня! Он меня обманул! Единственный человек, которому я поверила, так жестоко меня обманул…
Мать (пытается обнять дочь, та уворачивается). Эля, может, оно и к лучшему… Любовь с первого взгляда – это, конечно, хорошо, но ведь так, с первого взгляда, человека не узнаешь… Мало ли отчего он бродяжничает?
Отец (делает вид, что его эта сцена не волнует и углубляется в чтение французской утренней газеты). Вот тут, кстати, пишут о вчерашнем мероприятии с бомжами на набережной…
Эля. Я не понимаю… Он не мог так поступить… За что? Почему он мне не сказал честно, что я ему не нужна? Проклятый насморк…
Отец (продолжает, уткнувшись в газету). Вот тут, кстати, пишут, что никто не пустил бомжей к себе в дом, что, впрочем, объяснимо…
Эля. Я ненавижу себя! Я жалкая, изнеженная кукла! Что мне стоило остаться с ним! Он гнал меня, а мне нужно было остаться… Ведь это была проверка, и я ее не выдержала! Ему не нужна размазня в пути. Он добрый. Он понимал, что я все равно сломаюсь, не выдержу такого образа жизни… Но все равно это жестоко. Он мог сказать…
Отец (продолжает, уткнувшись в газету). В газете пишут, что многие, правда, вынесли нищим еду и теплые вещи… А некоторые даже провели часть ночи в палатках бомжей! Слушай Эля, там не было корреспондентов? Было бы неплохо, если бы в газетах написали, что дочь русского олигарха Статского провела ночь, согревая парижских бомжей… Это подняло бы престиж нашей семьи в глазах французской общественности!
Мать (снова пытается обнять дочь). Коля, что ты такое говоришь… Ты разве не видишь, что девочка влюблена, а этот ублюдок ее предал?
Эля. Я его ненавижу! Он просто посмеялся надо мной… Я для него недостаточно хороша…
Отец (продолжает, уткнувшись в газету). Боюсь, что нет… В газете пишут, что под утро жандармы устроили проверку документов и арестовали всех нелегалов… Так что, по-моему, он не виноват!
Эля. Что? Что? Папа! Пойдем немедленно в жандармерию! Мы должны его спасти! Мы должны его отыскать!
Отец. А ты фамилию его хоть знаешь?
Эля. Его зовут Глеб… Это значит «представленный Богу». Он и действительно словно Богу представленный, а мне он сказал, что мое имя значит «Бог – мой свет».
Мать. Коля! Ну что же ты сидишь? Поезжай с Элей в жандармерию…
Отец. И что я им скажу? Я не хотел вам говорить, но мы и сами здесь на нелегальном положении, а высылка нас в Россию сами знаете чем чревата…
Эля. Так он меня не предал! Так он любит меня, и всему виной насморк? Я иду его искать и обязательно найду…
Эля решительно выходит.
Мать (вдогонку). Постой, у тебя же насморк!
Отец. Ну и что ты на это скажешь?
Мать (счастливо). Это самый счастливый день в моей жизни… Моя дочь по-настоящему влюблена… А настоящая любовь, в отличие от насморка, не склонна оставлять нас в покое…
Отец. Если б я не был миллионером, я бы тоже обязательно стал нищим, хотя, впрочем, наша родина рано или поздно нам всем в этом поможет, и насморк тут ни при чем!
Действие четвертое
Сцена 10
Снова набережная. На поребрике сидит Глеб.
Из дома выбегает Эля и бросается к нему в объятия.
Эля. Глеб! Миленький! Как я испугалась, что больше никогда тебя не увижу! Я сначала подумала, что ты… Ну, это не важно! А потом отец прочел в газете, что жандармы ловили на набережной нелегалов… Как же тебе удалось от них убежать?
Глеб. А я им и не попался… Если бы я попадался на каждую уловку мэрии любого затрапезного городка, то большую часть своей вольной жизни проводил бы в тюрьмах, а это хотя и способствует духовному становлению, все же должность бродяги мне нравится гораздо больше… Но это дело вкуса. Ведь я страдаю клаустрофобией, и когда меня запирают в тесное пространство – мне плохо.
Эля. Да? А я наоборот… Я люблю забиться в уголок, как мышка…
Глеб. Тогда тебе не стоит бродяжничать, потому что единственный уголок, в который мы можем забиться, – это местный уголок вселенной…
Эля. Ты не хочешь, чтобы я с тобой ушла?
Глеб. Милая моя мышка… Я давно привык не испытывать сильных желаний. Конечно же, я хочу быть с тобой, но я слишком много времени провел на ветру и не уверен, что все еще способен на тепло…
Эля засовывает руку под одежду Глеба и отдергивает в ужасе.
Эля. Ты же совершенно ледяной! Как покойник! Ты простудишься и умрешь! Я этого не перенесу! Я брошусь в Сену…
