Алексей Колышевский - Афера. Роман о мобильных махинациях
Перво-наперво он самым подробнейшим образом допросил Картье и Шедина. Шедин говорил правду, к тому же Беклемищев испытывал к нему известную коллегиальную симпатию как к бывшему сослуживцу. Картье лгал, но ложь его столь удачно дополняла правду Шедина, что выглядела абсолютно правдоподобной, а Беклемищеву только того и надо было. Как спел однажды Высоцкий, «он выволок на свет и приволок подколотый, подшитый материал» и спустя три дня доложил господину Евтушенко о том, что все изложенное в записке является сущей правдой, а Сидорова необходимо немедленно «изолировать» из опасения, что тот может скрыться.
– Не надо никого изолировать, мы публичная компания и закон уважаем, – заявил Евтушенко в ответ на ретивость своего верного пса. – Ты бы, генерал-лейтенант, лучше в оба глядел. Скажешь, не твоя вина, что такое неслыханное воровство было допущено прямо у нас на глазах?
– Виноват, господин Евтушенко, – преданно глядя в глаза боссу, чеканил начальник СБ. – Прошу вашу санкцию на арест Сидорова и Штукина, как непосредственного взяткодателя.
Евтушенко был человеком не злым, но очень не любил, когда кто-то запускал руку в его карман.
– Ступай, я подумаю, – сказал он, качнув головой на поклон Беклемищева, и погрузился в невеселые размышления. Он не хотел выносить этот вопрос на заседание совета директоров, так как видел: ему предоставился прекрасный шанс продемонстрировать всем свою железную волю и решить этот вопрос королевским решением «Казнить. Нельзя помиловать».
На следующий день сотрудники Следственного комитета при прокуратуре РФ арестовали Сидорова и Штукина и заключили их в следственный изолятор Лефортовской тюрьмы. Круг замкнулся. Картье победил и ни разу не вспомнил поговорку «Somebody won, game is not over».
5
Лена плакала, перед ней стоял стакан с водой. Картье нервно курил на кухне штукинской квартиры. Он ожидал чего-нибудь этакого, но ее слезы делали погоду в его душе пасмурной и насыщенной электричеством. Вот-вот готова была разразиться настоящая гроза, он сдерживался из последних сил. Виртуозная комбинация, придуманная им, чудовищный план, воплощенный в жизнь, принесли свои плоды. Во всяком случае, Картье считал его полностью реализованным, а к Лениным эмоциям уговаривал себя относиться лишь как к досадным издержкам, к побочному действию при радикальном лечении, без которого никак было не обойтись.
– Жалость, будь она трижды проклята, – плюща в пальцах сигарету, заговорил Картье. – Какого черта, милая? Ведь мы все это не раз проговаривали, и ты как будто не была против. Теперь тебе только и осталось, что принести в загс справку об аресте и возбуждении уголовного дела против твоего мужа, и вас немедленно разведут. Справку я для тебя организую, это просто. Да что ты ревешь-то, в конце концов?!
– Не кричи на меня. – Лена, всхлипывая, давясь слезами, сделала несколько глотков воды, и ей как будто стало немного легче. – Да, я не была против, но я не могла себе представить, что все произойдет именно так. Ведь он же ни в чем, ни в чем не виноват, ты же это знаешь! То, что ему собираются пришить, – это неслыханная клевета!
– Вот как? – Картье вдруг стало страшно, что сейчас она, чего доброго, скажет, как она на самом деле всегда любила одного лишь Костю и теперь сделает все от нее зависящее, чтобы восстановить справедливость и даровать узнику свободу. Поэтому он выбросил недокуренный окурок прямо в форточку и, уже не расслышав негодующего вопля какого-то почтенного гражданина, которому этот окурок угодил аккурат за шиворот, опустился перед ней на колени, протолкнул голову под ее руки, лбом уперся в живот:
– Еничка, милая моя, солнце мое, счастье мое, ты хочешь, чтобы в твоем животике кто-нибудь поселился? Давай поговорим о нашем будущем, зачем вспоминать о прошлом да еще и так убиваться. Да, человеческий организм забавная штука, он блокирует в памяти модули, помнящие о неприятностях, и заставляет память воспроизводить лишь приятные картины прошлых дней. Ты сейчас просматриваешь их непрерывной чередой. Подозреваю, что давным-давно начались повторы. Зачем ты все время заставляешь меня возвращаться к мысли, что ты все еще любишь его?! – дико ревнуя и уже не в силах сдерживать себя, прорычал Картье, и это окончательно привело Лену в чувство. Она вздрогнула, очнулась, увидела, что он стоит перед ней, что он в ярости и вот-вот чуть и расплачется сейчас (у него дрожал подбородок, такого она еще не видела).
– Что с тобой, Витечка?
– Я люблю тебя. Я, понимаешь?! А ты любишь миражи прошлого! Нету там ничего, в прошлом-то! Ты от него ушла ко мне, ты моя и телом и душой, мы как две половинки, неужели ты все еще не увидела, не поняла этого? Таким бог награждает, поэтому все так и срослось удачно да замечательно для нас. А если его награду отвергнуть, если попытаться поиграть в мораль, которая для каждого своя, а может, ее и вовсе нет, то он свою награду отзовет, и мы оба так пожалеем о том, что сделали по собственному недомыслию, что только и останется нам с тобой, что выть на луну, да и то по отдельности. Нет нас, значит, ничего нет, ничего не нужно: ни денег, ни бизнеса, ни куража этого московского, ни-че-го. Почему тебя тянет туда, где было плохо, Лена? Что у тебя со мной? Неужели только секс и больше ничего?
– Нет, – спокойно ответила она. – Не только секс, Витечка. И ради бога успокойся. У нас с тобой страсть, а с ней иногда тяжело совладать, вот и трясет на ухабах. Ну, конечно же, мне его жаль. Я все понимаю, но в тюрьму-то за что?! Что он такого сделал?
Он порывисто вскочил, поднял ее, обнял, принялся гладить по голове, по мокрому от слез лицу, приговаривая:
– Это такая страна, Ленка, это такая страна. Здесь сперва сажают, а уж потом думают, какую статью вменить. Вот видишь, насколько вы всегда с ним были далеко друг от друга? Ты считаешь его непогрешимым, но ведь он там, в тюрьме, и, воля твоя, дыма без огня не бывает. Значит, что-то было, что-то он такое натворил втайне от тебя, от нас. Я слышал краем уха…
– Что? – встрепенулась она. – Что ты слышал?!
– Так… Ничего конкретного… Лефортово непростая тюрьма, там много сидят по разным редким статьям, например за шпионаж…
– Шпионаж! Но как такое может быть?!
Он понял, что перегнул палку:
– Это я просто ради примера… Там сидит много бизнесменов по обвинениям в экономических преступлениях. Знаешь, ты напрасно считаешь, что я такой вот бездушный мерзавец и мне наплевать, что мой друг, коллега и начальник сейчас мается на нарах. Я узнавал насчет внесения залога, но мне сказали, что по такой статье внесение залога исключено. То есть его не выпустят. А больше мне ничего не сказали. Одно только ясно как божий день – его посадят. – Картье добавил твердости в голос: – И все можно потерять, всего лишиться, если сейчас раскиснуть и не взять бизнес в свои руки. Надо срочно ликвидировать «Smart-soft», немедленно! И уж относись к этому, как хочешь, но тебе совершенно необходим мировой судья.
– Зачем? – не поняла его Лена, которая чувствовала себя худо и неважно соображала.
– Затем, что тебе с Костей надо как можно быстрей развестись. Иначе и тебя могут…
– Что?! Что «могут»?!
– Лена, это такая страна, – повторил Картье, – лучше все обрубить сейчас, пока не пришли и все не забрали. У бывшей жены это будет сделать весьма затруднительно. Лена, это действительно нужно сделать немедленно. У меня есть тут один «мировой» на примете, я сам пользовался его услугами. Лучше всего будет сейчас поехать к нему, а потом в офис, вызвать юриста, финансового директора. Пусть немедленно закрывают компанию. Едем?!
– Господи, да что же это? Как же…
– Ты снова за свое?! – вскричал Картье. – Ну сколько можно-то?!
– Едем, Витечка, – голос ее дрожал. – Я очень хочу, чтобы все это поскорей закончилось.
– Слава богу, это зависит только от нас, – улыбнулся Картье.
6
Все и впрямь свершилось быстро, дня в три. «Smart-soft», славная компания с добрым именем, с почтенной историей, была смята, скомкана, словно бумажный листок, и выброшена в мусорную корзину. Ее счета были обнулены, ее имущество испарилось, но это, разумеется, лишь на бумаге. На деле же вывеску «Smart» поменяли на вывеску «R-1», без ложной скромности унаследовавшую все активы уничтоженной компании. Лена развелась с узником, которого благодаря личному вмешательству Беклемищева упрятали столь хорошо, что даже свиданий ему было не положено, и родители Кости, вмиг постаревшие, тщетно пытались добиться встречи с сыном или, по крайней мере, передать что-то через адвоката. Адвокат был назначен тюремщиками «из своих»: записок не передавал, отделывался односложными предложениями вроде «ведутся следственные действия», «с подзащитным все в порядке», «подзащитный чувствует себя хорошо».
– Как же хорошо? – волновалась мать Кости. – У него гипертония, ему уход нужен!
– Все в соответствии с процессуальными нормами, – невозмутимо отвечал адвокат, – ваши опасения беспочвенны.
