Герман Кох - Звезда Одессы
Я наклонился сначала к Вилко, который приподнялся с подушек и обхватил меня обеими руками. Я почувствовал силу его рук, будто он не хотел отпускать меня больше никогда, губами он прижался к моей щеке.
— Ну ладно, ладно, — сказал я и, взяв его за запястья, потихоньку освободился из его объятий. — Спи сладко, милый.
Тамар положила очки на столик возле кроватки и расцеловала меня в обе щеки; она тоже обеими руками обняла меня за шею, но мягко и нежно, словно давала понять, что я в любой момент могу ее отпустить.
— Ты тоже хороший, — сказала она.
Потом она снова положила голову на подушку и закрыла глаза.
Шурин заметно испугался, увидев, что я поджидаю его на лестничной площадке его собственного дома. В двух словах я объяснил ему, что Вилко и Тамар открыли мне дверь. При этом я не мог отвести взгляд от пластиковой сумки в его правой руке: сбоку стояло название закусочной, а сквозь дешевый белый пластик виднелись темные очертания разнообразных поллитровок.
— И что принесло тебя сюда в этот чудный час? — с явным беспокойством спросил шурин, снимая кроссовки и влезая в синие пластиковые шлепанцы.
Не успел я ответить, как снова зазвонил звонок. Шурин сначала посмотрел на меня, словно это я ожидал еще кого-нибудь. Я пожал плечами, и он нажал на кнопку, открывая нижнюю дверь.
— Ку-ку! — раздался снизу слишком знакомый голос. — Это мы!
Шурин посмотрел на меня, тяжело вздохнул и закатил глаза.
— Беда не приходит одна, — успел сказать он.
Дальше все завертелось довольно быстро. Сначала тесть и теща, задыхаясь, поднялись по лестнице; теща несла плоский ящик, в котором стояли маленькие горшочки с рассадой.
— Я обещала Ивонне еще на этой неделе занести цветы для балкона, — сказала она, подставляя сыну щеку для поцелуя.
Потом она посмотрела на меня.
— А ты что тут делаешь? — спросила она вполне дружелюбно.
Тем временем тесть тоже добрался до площадки и помахал руками, показывая, что запыхался и пока не в состоянии поздороваться.
В кухне до сих пор было тихо, но, когда я вознамерился ответить на тещин вопрос, на площадку вышел Макс; в своей черной водолазке и черных брюках он совсем не напоминал сантехника.
— Я был… — начал я.
Воцарилась тишина; шурин, тесть и теща пытались переварить присутствие Макса Г.
— Мы были тут поблизости, — сказал я.
* * *— Ролятор… A — скалка, B — дезодорант, C — ходунок или D — конвейер? — произнес я таким тоном, словно уже потерял всякий интерес к исходу «Миллионера недели»; да, пожалуй, так оно и было.
— Ты сомневался главным образом в том, дезодорант это или ходунок, — пришел мне на помощь Эрик Менкен.
Я ничего не ответил, и ведущий обратился к «линии помощи»:
— Как вы думаете, господин Бирворт? Ролятор — это дезодорант или все же ходунок? У вас есть еще пятнадцать секунд.
— Смотри, Фред, — сказал Макс. — Старым женщинам больше не нужен дезодорант. Старым женщинам муниципалитет предоставляет жилье в нижнем этаже. Они выходят оттуда и передвигаются по улице с помощью ролятора, или, по-христиански говоря, ходунка.
Он больше не старался подражать старику: это касалось и голоса, и выбора слов. Эрик Менкен слегка забеспокоился.
— Значит, господин Бирворт, вы советуете «ходунок»? — спросил он.
— Я никому ничего не советую, — прозвучал голос Макса по «линии помощи». — Особенно ходунков.
Менкен посмотрел на меня:
— Фред, выбор за тобой. Что ты назовешь?
Настала моя очередь сделать многозначительную паузу.
— Господин Бирворт, вы еще здесь? — спросил я наконец.
— Да, конечно, — ответил Макс.
— Можно задать вам вопрос?
— Конечно, Фред. Давай.
Я пристально посмотрел на Эрика Менкена.
— Раньше у вас был черный кот.
— Да… — сказал Макс.
— Он еще жив?
На другом конце линии стало тихо.
— Да и нет, — прозвучал наконец ответ.
— Нет, я спрашиваю, потому что вы всегда играли с этим котом в одну игру. Помните?
— Разумеется, — ответил «господин Бирворт» старческим голосом, вдруг снова войдя в роль.
— Ваш кот прыгал вам на голову, когда вы просовывали ее в дверь. И вам приходилось как можно скорее отдергивать голову.
Менкен огляделся вокруг и посмотрел на меня; пятьдесят секунд давно истекли, а окончательного ответа относительно ролятора до сих пор не последовало.
— Верно, — подтвердил Макс.
— Я знаю правильный ответ, — сказал я Эрику Менкену.
— Вы выбираете ответ «С» — ходунок, — сказал ведущий, на лице которого читалось явное облегчение.
— При всем уважении к знаниям моего бывшего учителя французского, — сказал я, — в данном случае я тем не менее полностью полагаюсь на свою интуицию.
Теперь Эрик Менкен против собственной воли смотрел точно так же, как в передаче, где он рассуждал о необходимости дать немощным ребятишкам еще больше кресел-колясок.
— Поэтому я выбираю ответ «В» — дезодорант, — заявил я.
Судя по отсутствию «эфирных помех» в динамиках, соединение с «линией помощи» было прервано; Менкен таращился на меня и ловил ртом воздух.
— Но твой бывший учитель из коллежа имени Эразма говорил…
— К черту моих бывших учителей! — сказал я с большим жаром, чем собирался. — Я хочу сказать, что в этом вопросе больше доверяю самому себе. Господин Бирворт, при всем моем уважении к нему, уже стар.
И тогда Эрик Менкен нагло заулыбался, так нагло, что не могло быть никакой ошибки: своей ухмылкой он лишний раз давал мне понять, что единственный правильный ответ — «С», ходунок. Канцелярский нож явно не имел больше значения.
— Мое последнее слово — дезодорант, — сказал я.
— Ты можешь вообще не отвечать, — заметил Менкен. — В этом случае ты унесешь домой сто двадцать восемь тысяч гульденов. Но если ты неправильно ответишь на этот вопрос, то уйдешь с шестнадцатью тысячами. Подумай хорошенько.
В этот момент я бросил взгляд на зрительскую трибуну: она не была, как обычно, заполнена родственниками участника, следящими за его успехами. Ни одного знакомого лица, никого, с кем я, хотя бы отдаленно, мог быть знаком. А еще я видел, что место у выхода в коридорчик, где всего несколько минут назад расхаживал взад-вперед Ришард Х., опустело.
— Ответ «В», — сказал я. — Дезодорант.
5
При первом ударе открытой ладонью в правое ухо я устоял на ногах, но потом, когда Ришард Х. со всей силы всадил колено мне в диафрагму, я почувствовал, как воздух вырывается из легких и возвращается не сразу; я медленно присел на корточки. Одной рукой я пытался найти опору, а другую прижал к уху.
Я ощущал неясную боль — даже не боль, а скорее шум в правом ухе: он наполнял голову пением и изнутри давил на глаза, словно искал выхода. Теперь надо мной поднялся башмак Ришарда Х., который приземлился на моих ребрах. Я открыл рот и ничком упал в грязь.
— Вставай, — донесся сквозь шум его голос.
Левой рукой я искал опору между пучками травы в мокрой земле, но не успел подняться, как Ришард Х. два раза подряд пнул меня ногой в живот.
— Ты хуже дерьма, понял? Хуже дерьма!
Боль стала пересиливать шум у меня в голове, она шла из диафрагмы и отдавалась в плечах и в затылке; что-то жгучее медленно продвигалось через легкие или по пищеводу, подступая к самому горлу; я смог сглотнуть это один раз, но потом оно все-таки оказалось в грязи, рядом с моим ртом.
Еще один пинок — и появилось ощущение, будто я на несколько сантиметров поднялся над землей. Глаза наполнились слезами — или кровью? — но я не рискнул поднести руку к лицу, боясь дать Ришарду Х. повод отшвырнуть ее пинком. В этот момент я понял, что он ходит вокруг меня, так как почувствовал носок его башмака у себя на затылке. Он коснулся меня легонечко, несколько раз подряд, как делают бильярдисты, прицеливаясь.
— Погоди-ка… — это был голос Макса Г.
Сквозь слезы я увидел, как он покинул свое место у кустов и приблизился на несколько шагов. Выудив из нагрудного кармана черной рубашки пачку «Мальборо», он достал сигарету и закурил ее.
Тем временем Ришард Х. приподнял меня за волосы, вытащил из-за брючного ремня серебристый пистолет и приставил его к моему лбу.
— Хуже дерьма, — прошипел он. — Ты не стоишь даже того, чтобы спустить тебя в сортир.
Замахнувшись, он ударил меня по носу стволом. Я услышал, как внутри что-то сломалось. На пистолет и на тыльную сторону руки Ришарда Х. брызнула кровь.
— Мать твою, грязный плакса! — прокричал он.
Пистолет с новой силой припечатался к моему лбу.
— Я… — произнес я; во всяком случае, так думал я сам, но прозвучало лишь подобие сдавленного писка.
Мне невольно пришла на ум сцена из фильма, названия которого я не мог вспомнить: человек, стоя на коленях в лесу, просит пощады, ко лбу его приставлен пистолет. В фильме казнь так и не состоялась, персонаж, просивший пощады, произнес слова, заставившие их отступиться, а потом устроил страшную месть. Я задумался о том, что мог бы сказать сам — нечто такое, из-за чего Ришард Х. снова засунул бы пистолет за брючный ремень. Но в голову ничего не приходило.
