Юлия Вознесенская - Женский декамерон
— Хороший человек — понятие относительное, — усмехнулась Лариса. — Один мой знакомый считал, что хороший человек начинается с кандидата наук, а до этого он мелкая сволочь.
— Раззнакомилась с таким знакомым? — весело спросила Эмма.
— Конечно! Так что давайте завтрашнюю тему определим немного старомодно, зато точнее: о великодушных поступках женщин и мужчин.
— Вот именно! — засмеялась Ольга. — Бывают ведь и среди мужиков люди. Но это завтра посмотрим. А сейчас я вам расскажу, как у нас один мужик своей бабе за ревность ее беспробудную отомстил так, что она, бедная, с собой покончить хотела.
История седьмая,
рассказанная рабочей Ольгой, содержащая некоторое назидание ревнивым женам, неосторожно проклинающим объект своей ревности
Живет в нашем доме одна пара. Настя и Миша. Поженились они лет десять назад, и все эти десять лет шли у них целодневные скандалы, особенно по вечерам. Погуливал Мишенька, чего греха таить, погуливал от жены-то. А она чуяла, как всякая баба, и ревновала его лютой ревностью, ему на позор, людям на смех. Как Мишенька припозднится, она уже либо у ворот торчит, либо в окне — ждет. Как только он появится, так и начинается концерт на весь двор. Себя от ревности не помня, орет Настя такое, что все жильцы, у которых дети, окна затворяют:
— А, чтоб тебе, бабник ты неуемный! Чтобы тебе оторвало, колесом переехало, огнем испепелило все то, чем грешишь!
Ну, и соответственно перечисляет подробно, что ей оторвать, колесом переехать и испепелить желательно». Мишенька и терпел, и бил ее, случалось, и уговаривал, чтобы прекратила развлекать по вечерам публику — Настеньке как об стенку горох. Кричит, проклинает, себя не помнит.
Как-то пожаловался он друзьям на горькую судьбу свою, а они и посоветовали ему жену проучить, отомстить ей так, чтобы она о ревности и думать забыла. Один дружок из этой компании работал на мясокомбинате. И вот привез он Мишеньке тайком бараний член с работы. А сам Мишенька запасся пузырьком разведенных красных чернил. И вот, с бараньим членом и ножом в одном кармане и красными чернилами в другом является Мишенька под вечер домой, а Настя его в окне сторожит. Увидала она своего благоверного и кричит:
— Опять гулял, сатана неуемная? Не пущу тебя домой, иди туда, где был! Чтоб тебе оторвало-переехало.
Словом, завела обычную песню. Тут Мишенька останавливается посреди двора напротив окна и, на удивление всем соседям, тоже вступает с ней в перепалку. Начинает вроде мирно.
— Опомнись, Настенька! Как же ты можешь желать, чтобы мне переехало каким-то колесом то, от чего тебе одна только радость?
— Радость? Ах ты, пес блудливый! Радость мне от его бродячего, потаскучего, неразборчивого…
И пошла-поехала пуще прежнего.
— Пожалеешь, Настенька, ох, пожалеешь! Доведешь ты меня, что я сам себя лишу радости и других баб, но ведь и тебя-то в первую очередь! Пожалеешь тогда.
— Пожалею! Да я ведро водки тому кобелю поставлю, который тебе его в пьяной драке оторвет!
Соседи слышат, что сегодня что-то новенькое между супругами происходит, — все из окон повысовывались, слушают.
Тут Мишенька расстегивает при всем честном народе штаны, замахивает ножом, незаметно опрокидывает на себя флакончик с чернилами и поднимает бараний член над головой, как олимпийский факел.
— Вот тебе, жена моя бывшая, Настя! Получай и не терзай меня больше! Нечем мне теперь тебе изменять!
И швыряет он этот член в окно, где стоит Настя. Попадает ей прямо в лицо. Она рукой-то поймала, глянула да как закричит на весь двор:
— Мишенька! Голубчик! Что ты надела-а-ал! А-а-а!
И с этим криком хватает она себя за волосы, рвет их в обе стороны, а потом вскакивает на подоконники бросается вниз с 3-го этажа!
Счастье, что под окном клумба была, в эту клумбу Настя и угодила. Только правую ногу и сломала да ушиблась здорово. Мишенька к ней бросился, соседи побежали за скорой помощью. Настя лежит и в себя не приходит. После очнулась, когда санитары с носилками явились и стали ее грузить. Ее на носилки кладут, а она стонет:
— Не спасайте меня! Я жизни себя лишила! Не для чего мне теперь жить больше!
Тут Мишенька подбегает к носилкам, штаны опять расстегивает, тычет ей в лицо свой невредимый, а сам уговаривает — Настенька, голубушка! Да цел он, цел! Пошутил ведь я! Не умирай только, солнышко мое. Не знал ведь я, что он тебе дороже жизни!
Тут Настенька приподнялась с носилок и спокойно так санитарам и говорит:
— А ну, постойте, проверить надо.
Потрогала она свое сокровище, убедилась, что цело оно и невредимо, улыбнулась, вздохнула и опять сознание потеряла. Увезли ее в больницу. Уже через день привез ее Мишенька из больницы домой, а через неделю она уже как ни в чем не бывало ходила. Только двор наш над этой историей по сей день хохочет. Мишеньке прозвище дали неприличное: X.. Горыныч. У Змея Горыныча, мол, голову срубишь — другая на этом месте вырастет, а у Мишеньки нашего того же качества его мужской орган. Зато сами Настя с Мишенькой живут с тех пор — не налюбуешься. Он от такой жениной любви на других баб и смотреть забыл, а Настенька о ревности и заикнуться боится.
Посмеявшись над веселой историей о X.. Горыныче, женщины повернулись к Неле, ожидая ее рассказа.
История восьмая,
рассказанная учительницей музыки Нелей, повествующая о том, как ученицы музыкального училища отомстили преподавательнице, не сумевшей с возрастом обрести и мудрость соответствующую
— Знаете, женщины-подруженьки? Я иногда думаю, какая все-таки опасная вещь для женщины — возраст! Хорошо, если у нее есть муж, семья: тогда уже сами заботы не дают глупостям лезть в голову. А вот если она одинока, а годы идут — тут беда ее и подстерегает.
Преподавала у нас одна одинокая и совсем еще не старая вдова историю КПСС. Предмет в музыкальном училище, как вы сами понимаете, не самый важный. Но раз уж положено везде проходить и историю КПСС, и политэкономию, и прочие такие вещи, которые все равно никто не учит, то преподавали их и у нас. Конечно, на эту историю никто бы и внимания не обращал, если бы не стипендия: тройка по истории КПСС — и вот уже нету стипендии. А наша историчка Батурина ни одной хорошенькой студентке выше тройки никогда не ставила. Ненавидела она молодость, красоту, потому что сама была в юности очень недурна собой, и вот никак не могла смириться со старением. Уж наши преподавательницы постарше пытались ее устыдить, но она делала вид, что не понимает, о чем речь: «Им надо меньше думать о нарядах и больше заниматься!».
Конечно, этими словами она выдавала себя с головой.
Однажды она учинила ужасную пакость одной из лучших наших студенток. У девочки этой был брат-школьник, учившийся во вторую смену. Как-то она потеряла свой ключ от квартиры и две недели подряд, пока не сделали новый ключ, идя с занятий домой, она звонила брату из канцелярии. У нас в училище только там и есть телефон. Так вот, она звонила и говорила: «Борик! Ты еще не ушел? Подожди меня, я сейчас прибегу». И бежала домой, торопилась отпустить брата в школу. Батурина как-то услышала такой разговор и интерпретировала его так: «Жорик! Ты еще не встал? Ну, не вставай, я сейчас к тебе приду». То ли ей действительно послышалось «Жорик» вместо «Борик», то ли она нарочно заменила имя, но девочке было очень трудно доказать, что она звонила из училища брату. Помогло то, что эти телефонные разговоры слышали раньше и другие преподаватели и кто-то вспомнил, что иногда она говорила «Борюшка». А то бы девочку могли и исключить из училища.
После этого случая наши студентки решили, что надо Батуриной по-настоящему отомстить. Для помощи они пригласили одного парнишку, жуткого озорника, Диму-скрипача. Дима этот должен был смотреть на Батурину влюбленными глазами, а все остальное за него сделали сами девочки. Они написали Батуриной робкое признание в любви от имени неизвестного студента. Сначала она не подала вида, а может, и вправду не обратила внимания. Потом эти письма стали посылаться ей почти каждый день. Потом в письмах появились стихи. Батурина таяла, краснела, меняла прически и платья, а на студенток перестала обращать внимание. И все наши красотки стали исправно получать свои стипендии. Дима же старательно вздыхал на уроках истории КПСС, и на этом его роль кончалась.
У одной нашей девчонки брат работал в журнале «Аврора». Сочинить небольшой любовный мадригал с посвящением «А. Б. — музыке среди музыки» было для наших вовсе небесталанных озорниц парой пустяков. Стишок был напечатан. Подпись под ним была — «Д. Неведомый», а все письма к Батуриной были подписаны «Ваш неведомый друг». Конечно, журнал отослали но почте Батуриной еще раньше, чем он поступил в продажу в киосках. Потом кто-то углядел, как она прятала в сумку ещё номеров пять или шесть. Стишок этот Батурину доконал. Она сама подошла к Диме в перерыве между лекциями и пригласила его вечерок прийти в кафе «Белые ночи». Дима прибежал к подругам: «Девочки, выручайте! Отравлюсь, но не пойду!» — «И не надо!» — ответили девочки.
