Гарольд Роббинс - Пират
— Должно быть, это и есть причина, — быстро согласился Хатчинсон. — Они хотели вести бизнес с еврейскими банками в Лос-Анджелесе.
— Я полюбопытствовал. Кто-то сказал мне, что нас перешибли. В Лос-Анджелесе им дали ссуду под основной капитал, а мы запросили на полтора пункта больше.
— Евреи нарочно это сделали, чтобы подставить нам подножку, — сказал Хатчинсон.
— В следующий раз вы подставите им. Я хочу, чтобы наш банк был конкурентным. Это единственный способ привлекать крупных дельцов.
— Даже если они евреи?
Голос Бейдра поскучнел:
— Не смущайтесь. Мы с вами говорим о долларах. О долларах Соединенных Штатов. Эта сделка могла принести нам доход в два миллиона долларов на основной капитал за три года. Если бы мы уступили полтора пункта, это все-таки дало бы нам полтора миллиона. Мне совсем не нравится, когда такие деньги уплывают.
— Но ведь евреи все равно сбили бы нам цену. В любом случае.
— Возможно, — сказал Бейдр. — Но мы могли бы запомнить отныне и навсегда, что мы будем заимодавцами равных возможностей.
— О’кей, — сказал Хатчинсон. — Вы босс.
— Кстати, цифра, которую вы назвали по «Лейжер Сити», остается в силе?
— Да, двенадцать миллионов долларов. Япошки ее вздули.
— Сделайте заявку по этой цене.
— Но постойте… У нас же нет в настоящий момент такой суммы, — запротестовал Хатчинсон.
— Я вам сказал — сделать заявку, а не покупать. Полагаю, к концу недели мы, возможно, будем иметь партнера.
— Заявка обойдется нам в десять процентов, в миллион двести тысяч. Если партнера не окажется, мы потеряем их. Таким образом, уйдут наши доходы за год. Ревизорам это может не понравиться.
— Я рискну. В наихудшем варианте я вложу свои деньги.
Если бы все сработало как задумано, то ни он, ни банк не потратили бы ни одного цента. Шесть миллионов вложили бы японцы, а вторые шесть пришли бы из его ближневосточной группы через нью-йоркский банк. Он имел бы эти деньги тремя путями. Банк получал бы проценты на ссуду и собственные средства, он же мог бы получать проценты за свои акции в японском консорциуме и еще у него были собственные средства в ближневосточной группе. Деньги, похоже, обладали прелюбопытнейшим свойством подпитывать самих себя и расти.
Наконец Хатчинсоны ушли. Джордана вернулась в комнату и в изнеможении опустилась в кресло.
— Иезус, — проговорила она. — Я просто не верю.
Бейдр улыбнулся.
— Во что ты не веришь?
— Что на свете еще живут такие люди. Я думала, их уже нет. Помню их по своему детству.
— Ты со временем убедишься, что люди в своей сути не меняются.
— Думаю, ты не прав. Ты изменился. Я изменилась.
Глаза их встретились.
— И вовсе не обязательно к лучшему, а?
— Зависит от того, как на это посмотреть. Я не думаю, что когда-нибудь могла бы вернуться к своей прежней жизни. Да и ты тоже не смог бы вернуться домой и остаться там насовсем.
Он молчал. В чем-то она была права. Он ни за что не смог бы жить жизнью, какой жил его отец. Слишком много всего происходило в мире.
— Покурить бы, — сказала она, взглянув на него. — У Джабира наймется тот его персональный гаш?
— Наверняка, — сказал Бейдр и хлопнул в ладоши.
Джабир возник из смежной комнаты.
— Слушаю господина?
Бейдр быстро что-то сказал ему по-арабски. Через мгновение Джабир появился с серебряным портсигаром и раскрыл его перед Джорданой. Сигареты были красиво набиты, с корковыми мундштучками. Она осторожно взяла одну. Затем он повернулся к Бейдру и предложил ему. Взял одну и Бейдр. Джабир положил портсигар на кофейный столик перед Джорданой, чиркнул спичкой и дал ей прикурить. Пламя он поднес так, что оно коснулось лишь самого кончила, и жар не попал внутрь сигареты. Точно таким же способом он зажег и сигарету Бейдра.
— Спасибо, — сказала Джордана.
Джабир отозвался «саламом» и жестом покорности.
— Благодарю госпожу за честь. — Он тихо вышел из комнаты.
Джордана глубоко затянулась. Она почувствовала успокаивающий эффект.
— Какая прелесть, — сказала она. — По-моему, Джабир делает их лучше всех.
— Его выращивают родственники Джабира на небольшой ферме неподалеку от места, где родился мой отец. Арабы называет это материалом, из которого сделаны грезы.
— Они правы, — рассмеялась Джордана. — Ты знаешь, я уже готова. Ни малейшей усталости.
— И у меня тоже. — Бейдр сел напротив нее, положил свою сигарету на пепельницу и, наклонясь вперед, взял ее за руку. — Чем бы тебе хотелось заняться?
Внезапно глаза ее наполнились слезами.
— Мне хочется вернуться назад, — печально сказала она. — Назад в то время, когда мы познакомились, и начать все сначала.
Он помолчал, потом сказал:
— Я бы тоже хотел. Но, увы, это не в наших силах.
Она смотрела на него, слезы катились по ее щекам.
Уткнулась лицом в его руки.
— Бейдр, Бейдр, — плакала она. — Что с нами произошло? Что поломалось? Мы были так влюблены тогда!
Он привлек ее голову к своей груди и печально смотрел куда-то в пространство.
— Я и сам не знаю, — сказал он и вспомнил, как она была хороша, когда он впервые увидел ее.
Запомнился холодно-белый слепящий свет, отраженный от снега и белых строений, окружавших инаугурационные трибуны. Это был январь 1961 года. Величайшая страна мира праздновала вступление в должность своего нового президента — Джона Ф. Кеннеди.
Шесть месяцев назад никто на Ближнем Востоке не знал даже имени этого молодого человека. Затем он неожиданно стал кандидатом от демократов, и на письменный стол Бейдра легла телеграмма от принца: «Какова политика Кеннеди на Ближнем Востоке?»
Ответ был краток: «Произраильская. Пожалуй, это все».
Телефонный звонок на следующий день был столь же краток. Звонил принц. Лично.
— Изыщи возможность вложить миллион долларов в избирательную кампанию Никсона, — распорядился принц.
— Это будет не просто, — ответил тогда Бейдр. — В Соединенных Штатах действуют особые правила финансовой поддержки избирательных кампаний.
Принц хитровато усмехнулся.
— Политики везде одинаковы. Я уверен, ты найдешь способ. Господин Никсон и господин Эйзенхауэр были очень добры к нам, когда в пятьдесят шестом англичане и французы пытались завладеть Суэцким каналом. Мы должны показать им, что мы хотя бы благодарны.
— Я поработаю над этой проблемой, — ответил Бейдр. — Но я бы предложил сделать символический вклад в кампанию Кеннеди, по таким же соображениям.
— Зачем же? — спросил принц. — Ты думаешь, у него есть шанс?
