Виктор Пономарев - Записки рецидивиста
Я слушал и думал: «Витя вот по-своему несчастный человек. У него тоже, как у Челкаша, — только член да душа. Может, в дело его взять, парень крепкий. Ладно, посмотрим еще, что он из себя представляет». Рассказал ему, что у меня тоже никого нет, детдомовец. В Баку первый раз. Может, тоже устроюсь на море работать.
— Кстати, Витя, где ты живешь?
— Здесь у одной старушки на Шестой Баилова. Могу поговорить с ней, скажу, что оба устраиваемся в Каспийскую рыболовецкую флотилию, а пока поживем у нее.
— Ладно, Витек, поехали к твоей бабушке. Для первого знакомства с ней возьму выпить и поедем.
Приехали к бабушке: маленькая, старенькая, лет шестьдесят пять ей, но очень веселая. К ней внучки иногда приходят, школьницы лет по четырнадцать, тоже веселые, шутят с бабушкой.
Когда мы с Витей выставили покупки на стол, я стал просить бабушку оставить меня в квартире. На что «божий одуванчик» сказала:
— Сегодня уж переночуй, а завтра я с Танькой, соседкой, поговорю, у нее есть одна комната пустая, вот там и поселишься.
В этот вечер мы крепко вмазали, бабушка тоже пила с нами. Я даже не помню, где и как спать повалился. Утром вспомнил про «кожу с бабками» (кошелек), что Галка «бомбанула» у торчка в автобусе, посчитал деньги, оказалось восемьдесят «колов». Отложил их отдельно. Думаю, надо на «бан» ехать, Галку найти. Предложил Виктору со мной на вокзал поехать, он согласился. По пути я рассказал ему про Галку и что произошло в автобусе.
На вокзале походили около касс, обошли зал, буфет, Галки нигде не было. Витя предложил пойти на Телефонную в кебабную пообедать. Зашли, заказали кебабы, в буфете я взял два графина пива, две бутылки вина. Обратил внимание на буфетчицу: веселая красивая женщина лет сорока, чернобровая с двумя рядами золотых зубов. Услышал, как ее называли Сара-ханум. Когда расплачивался, она хотела дать сдачу, я отстранил ее руку, сказал:
— Не надо, Сара, это тебе за твою улыбку.
Она засмеялась, что-то по-азербайджански сказала женщинам, которые готовят кебабы, а потом мне:
— Садитесь, пожалуйста. Сейчас вас обслужат в первую очередь.
Я сел, стал наблюдать за публикой. Были моряки «килькиного» флота в брезентовых куртках и высоких яловых сапогах, матросы и капитаны в высоких мичманках, гуляла городская шпана, но большинство посетителей были люди деловые.
Нам принесли горячие кебабы, мы с Витей стали кушать, выпивать. Ввалила шарага молодых парней-азербайджанцев, шесть человек, и с ними две крупные разбитные девахи с большими грудями и широкими бедрами. Зашли они с шумом, одна деваха сказала:
— А у нас в Астрахани такой кебабной нету.
Веселая компания устроилась сбоку от нас возле стены, составив два столика вместе. Они выпивали, шумно базарили, смеялись. Я повернул голову в их сторону, одна деваха сидела со стаканом вина в руке и смотрела на меня, наши взгляды встретились. Я первым отвернулся и продолжал разговор с Витей. А эта шалава со стаканом вина, уже изрядно торченая, поднимается, подходит к нашему столику и развязным голосом говорит мне:
— Я хочу с тобой выпить, ты мне понравился.
Я посмотрел на нее и ответил:
— Зато я не хочу с тобой пить. Иди отсюда. С кем пришла, с тем и пей.
На что шалава, присев на край нашего стола, сказала:
— Они мне не нужны. Ты мне нужен, я хочу с тобой выпить и никуда не уйду.
Я отлично понимал, что стоит с ней выпить, как большого скандала и «зарубы» (драки) не избежать. Такие уж манеры и правила хорошего тона у этой публики. Пытаясь избежать конфликта, я еще раз как можно вежливее повторил:
— Послушай, шалава, не гони порожняк, хватит борзеть, сыпь отсюда без хипиша.
Когда я начинал волноваться, то почти полностью сползал на блатной жаргон, на родной язык, одним словом.
«Мочалка» (проститутка) — ноль внимания. Тогда я тыльной стороной ладони слегка шлепнул шалаву по животу. То ли от неожиданности, то ли настолько она была пьяна, только деваха шлепнулась на пол на задницу, полыхнув красными трусами, как боевым флагом, призывающим одурманенную «озверином» шарагу к бою. А может, ее трусы сыграли роль красной тряпки перед озверевшими мордами быков. Только ко мне подскочил высокий парень и на ломаном русском языке сказал:
— Эй, слушай, ты зачем обижаешь наша девочка.
Затем последовала мотивировка, что он якобы имел близкие отношения с моей матерью.
Здесь я уже не выдержал, поднялся из-за стола и в тон парню произнес:
— Зачем ты сказал «твою мать». Лучше бы свинью сношал: и сало близко, и лохматый сейф низко. — Потом повернулся — в строну зала и, отвлекая внимание парня, крикнул: — Иван. — Парень автоматически обернулся, а я правой рукой со всего маху опустил графин с пивом ему на чан.
Парень рухнул как подрубленный. Вся кодла кинулась на меня. Витя вскочил, крикнул:
— Не бей, хватай и кидай на меня. Ни одному не дай уйти.
Рядом была буфетная стойка, на ней стояли банки-склянки с разными соками. Я обеими руками хватал по очереди нападавших и кидал на Витька, тот встречал их, как куропаток на взлете, мощнейшими прямыми правой в челюсть. Парни летели сначала на стойку, вдребезги разбивая банки и колбы с соками, а финишировали уже на полу у стойки.
Когда все было кончено, я вытащил из пачки часть денег, протянул Саре, которая с ужасом в глазах стояла, прижавшись к буфету, сказал:
— Сара, возьми деньги, восстановишь все, что побили натуралисты юные. Если не хватит, скажешь, мы на днях зайдем. А сейчас нам надо уйти по-быстрому. Мавры сделали дело — мавры ушли.
— Прыгайте сюда, — сказала Сара.
Мы с Витьком прыгнули через стойку буфета, Сара с задней двери скинула «накидняк» (навесной замок). Дверь оказалась в мясной отдел. Мы кинулись туда, чуть не налетели на широкий пень с огромным топором. Даже мысль в голове пронеслась: «Таким топором на таком пне хорошо головы рубить».
— Выход другой есть? — обернувшись, спросил у Сары.
— Есть, сюда, — показала рукой Сара, — а там к морю.
Мы выскочили во двор конторы «тюлькиного» флота, через ворота побежали к морю. Около большого серого здания Дома Советов сбавили ход на пару узлов. Прошли мимо памятника Ленину, вождь рукой показывал на море, как бы указывая путь.
— Нет, Витя, мы не пойдем ленинским путем, — сказал я. — Собственно, я никогда им и не ходил. Когда ходить-то было, если я, еще не родившись, стал врагом народа? А как родился, все, кончилась у чекистов и Советской власти спокойная жизнь. А как достиг пяти лет — самого зрелого преступного возраста, тут и был репрессирован, как не расстреляли еще, — рассказывал я Виктору про свою жизнь. Драка в закусочной как-то сроднила нас. — Скажи, Витя, честно: ты когда-нибудь воровал?
