Маргарет Этвуд - Год потопа
— Что у них там? — спросила я Аманду.
Она прижала ухо к двери. Она никогда не стеснялась подслушивать.
— Не знаю. Она слишком громко орет. А, погоди. Она говорит, что он трахается с Нуэлой.
— Только не с Нуэлой! Неправда!
Теперь я знала, каково было Бернис, когда мы сказали такое про ее отца.
— Мужики кого угодно трахнут, им только волю дай, — сказала Аманда. — Теперь она говорит, что он в душе альфонс. И что он ее презирает и обращается с ней по-свински. По-моему, она плачет.
— Давай не будем больше слушать, — сказала я.
— Ладно.
Мы прислонились спиной к стене и стали ждать, пока Люцерна зарыдает. Как обычно. Тогда Зеб выбежит из квартиры и хлопнет дверью и вернется только через несколько дней.
Вышел Зеб.
— Пока, царицы ночи, — сказал он. — Будьте осторожны.
Он шутил с нами как обычно, только веселья в этих шутках не было. Он был мрачен.
Обычно после ссор Люцерна падала на постель и рыдала, но в эту ночь она стала укладывать вещи. Она укладывала их в розовый рюкзак, который когда-то восторгли мы с Амандой. Места в нем было мало, так что скоро Люцерна перестала собираться и зашла к нам в отсек.
Мы с Амандой притворялись, что спим — на тюфяках, набитых мякиной, под лоскутными одеялами из джинсовой ткани.
— Рен, вставай, — сказала Люцерна. — Мы уходим.
— Куда? — спросила я.
— Домой. В поселок «Здравайзера».
— Прямо сейчас?
— Да. Что ты смотришь? Ты этого всегда хотела.
Это правда, что я раньше тосковала по охраняемому поселку «Здравайзера». Но давно. С тех пор как появилась Аманда, я про него почти не думала.
— А Аманда тоже с нами пойдет? — спросила я.
— Аманда останется здесь.
Мне стало очень холодно.
— Я хочу, чтобы Аманда пошла с нами.
— Не обсуждается, — сказала Люцерна.
Похоже, снова случилось что-то из ряда вон выходящее: Люцерна переборола парализующее заклятие, наложенное на нее Зебом. Она переступила через секс, как переступают через сброшенное платье. Стала решительной, резкой, деловитой. Может, она и раньше такой была, когда-нибудь давно? Я не помнила.
— Но почему? Почему Аманде нельзя?
— Потому что ее не пустят в «Здравайзер». Мы там получим обратно свои личности, а у нее нет никакой, и у меня уж точно нет денег, чтобы ей купить. Ничего, о ней тут позаботятся, — добавила она, словно Аманда — котенок, которого я вынуждена бросить.
— Нет! — сказала я. — Если она не идет, я тоже не пойду!
— И где же вы будете жить? — презрительно спросила Люцерна.
— Останемся у Зеба, — сказала я.
— Его и дома-то не бывает. Никто не позволит двум маленьким девочкам болтаться без присмотра!
— Тогда мы поселимся у Адама Первого. Или у Нуэлы. Или у Катуро.
— Или у Стюарта Шурупа, — с надеждой сказала Аманда. От полного отчаяния — Стюарт жил одиночкой и был нелюдим.
Но я уцепилась за эту идею.
— Да, мы будем помогать ему делать мебель, — сказала я. Представила себе всю нашу жизнь — мы с Амандой собираем обломки материала, пилим, заколачиваем гвозди, поем за работой, варим травяной чай…
— Вас там никто не ждет, — сказала Люцерна. — Стюарт — мизантроп. Он вас терпит только из-за Зеба, и все остальные тоже.
— Мы пойдем к Тоби, — сказала я.
— У Тоби и без вас куча дел. Все, хватит. Если Аманду никто не подберет, она всегда может вернуться к плебратве. Так или иначе — ее место там. Давай, быстро.
— Мне надо одеться, — сказала я.
— Хорошо. Десять минут.
Она вышла.
— Что делать? — прошипела я, одеваясь.
— Не знаю, — шепнула в ответ Аманда. — Если ты окажешься там, она тебя никогда не выпустит. Эти охраняемые поселки — как крепости, как тюрьмы. Она не позволит нам встречаться. Она меня ненавидит.
— Мне плевать, что она думает, — прошептала я. — Как-нибудь да выберусь.
— Мой телефон, — шепнула Аманда. — Возьми с собой. Будешь мне звонить.
— Я придумаю, как тебя туда протащить, — сказала я и беззвучно заплакала. Я сунула фиолетовый телефон в карман.
— Рен, поторопись, — сказала Люцерна.
— Я тебе позвоню! — шепнула я. — Мой папа купит тебе личность!
— Не сомневаюсь, — тихо сказала она. — Держись, ладно?
Люцерна металась по большой комнате. Она выдернула из горшка на подоконнике чахлый помидорный куст. На дне горшка оказался пластиковый пакет с деньгами. Видно, она прикарманивала выручку с «Древа жизни» — от продажи мыла, уксуса, макраме, лоскутных одеял. Настоящие деньги вышли из моды, но все еще использовались для разных мелких покупок, а вертоградари не принимали электронных денег, потому что не пользовались компьютерами. Значит, Люцерна откладывала деньги на побег. Все-таки она не такая тряпка, какой я ее считала.
Она схватила кухонные ножницы и отчекрыжила свои длинные волосы прямо у шеи. Звук был, как будто открывают застежку-«липучку», — сухой, царапающий. Волосы она бросила на столе посреди комнаты.
Потом взяла меня за руку, выволокла из квартиры и потащила вниз по лестнице. Люцерна никогда не выглядывала из дому после захода солнца из-за пьяных и нариков на улицах, грабителей и плебратвы. Но сейчас она словно раскалилась добела от гнева: тронь ее — и тебя долбанет током. Прохожие расступались, словно мы были заразные, и даже «косые» и «черные сомы» нас не тронули.
Мы несколько часов шли через Сточную Яму, потом через Отстойник, потом через плебсвилли побогаче. Мы шли, и дома вокруг становились новее и лучше, а толпы на улицах редели. В Большом Ящике мы взяли солнцетакси. Проехали Гольф-клуб, потом большой пустырь и наконец остановились у ворот охраняемого поселка «Здравайзера». Я так давно его не видела, что была как во сне, когда оказываешься в незнакомом и все же знакомом месте. Меня вроде как подташнивало — может быть, от возбуждения.
Прежде чем мы сели в такси, Люцерна растрепала мне волосы, размазала грязь по своему лицу и разорвала себе платье.
— Зачем это? — спросила я.
Но она не ответила.
У ворот «Здравайзера» за окошечком сидели два охранника.
— Документы? — спросили они.
— У нас нет документов, — ответила Люцерна. — Их украли. Нас похитили силой.
Она оглянулась, словно боялась, что за нами кто-то следит.
— Пожалуйста… впустите нас, скорее! Мой муж… работает в отделе нанобиоформ. Он вам скажет, кто я.
Она заплакала.
Один охранник потянулся к телефону, нажал кнопку.
— Фрэнк, — сказал он, — с главных ворот беспокоят. Тут у нас женщина — говорит, она ваша жена.
