Олег Рой - Украденное счастье
В семье актера, где на тот момент работала Наталья Евгеньевна, ей платили, как она говорила, прилично — сто пятьдесят рублей. Но этого все равно было очень мало, учитывая, что в то время далеко не шикарное пальто стоило больше сотни. Стипендия у Владимира была тридцать рублей. Очень хотелось подработать, но он понятия не имел, как.
Однажды к ним в комнату заглянула Шура, соседка по коммуналке, и пожаловалась на свою проблему. Женщина увидела в комиссионке на Невском шикарные туфли, новые и совсем недорогие. Туфли были маловаты, наделись с трудом, но соседка все равно их купила — авось разносятся. Однако первый же выход в свет показал, что ходить в обновке Шура не может. Узкие стильные «лодочки» на шпильке с кокетливо вырезанным носком невыносимо жали, ни попытка растянуть туфли в мастерской, ни народные средства, вроде налитой внутрь водки, не помогли.
— Получается, деньги на ветер выбросила, — сокрушалась женщина. — Так жаль двадцати пяти рублей!.. Думала — вот подфартило, за четвертак урвала вещь, которую дешевле, чем за сорок, не купишь, а оказалось… И в магазин обратно не берут, говорят, оформляйте опять комиссию, а это за вычетом процента, да и очередь надо отстоять, полдня, не меньше. Володенька, может, предложишь кому у себя в институте, а? У меня в химчистке бабы и рады бы взять, да всем малы. А у вас там девочки молоденькие, может, кому и подойдет, а?
— Ну, давайте! — согласился он, подумав пару минут.
Соседка отдала коробку. Владимир решительно выбросил лежавший внутри чек и на другой же день принес туфли в институт.
— Жанка, тебе случайно лодочки на шпильках не нужны? — спросил он у первой модницы на курсе.
Девочки мгновенно обступили его и рвали туфли из рук.
— Ой, какие красивые! ГДР! Дай, дай я померяю! А сколько стоят?
— Сорок рублей, — не моргнув глазом, ответил Владимир.
— Беру! — заявила Жанка и тут же вынула из сумки деньги. Три красных десятки и две синие пятерки.
Двадцать пять рублей благополучно вернулись к обрадованной Шуре. А десятку и пятерку Владимир положил на обеденный стол, прижав сверху, для надежности, библиотечным номером «Иностранной литературы» за позапрошлый месяц.
— Откуда деньги? — удивилась мама, вернувшись домой.
— Я заработал, — гордо заявил он.
Владимир думал, что такого ответа будет довольно. Но вышло иначе. Мама пристала с вопросами, была очень настойчива и в конце концов вынудила его все рассказать. Узнав правду, охнула и как-то тяжело, неуклюже, опустилась на стул.
— Только этого еще не хватало! Ты что, не понял, что натворил?
— А чего такого? — стал защищаться он. — Авось Жанка не обеднеет. У нее отец директор овощной базы, деньги лопатой гребет.
— Господи, да при чем тут это? Сколько бы у них ни было денег, так поступать нельзя!
— Почему?
— Во-первых, потому что это обман. А во-вторых, тебя могут посадить за спекуляцию.
— Ой, да брось ты, мам! — отмахнулся он. — Знаешь сколько у нас ребят фарцуют? Знакомятся с иностранцами, достают у них жвачку, сигареты, джинсы и продают. Это нормально.
— Нет, это ненормально! — закричала вдруг мать. Первый раз в жизни она повысила на него голос — Я не допущу, чтобы мой сын попал в тюрьму! Немедленно поезжай к этой девочке, к Жанне, и верни ей пятнадцать рублей. Извинись и скажи, что перепутал цену.
— Мам, я даже не знаю ее адреса.
— Сообрази, как узнать, не маленький.
Он послушался. Набрал пару телефонных номеров, выяснил, где живет Жанка. И, уже в двенадцатом часу ночи нагрянув к ней, потом еле успел на метро.
Мама, дожидаясь его, не ложилась. Сидела, прямая, строгая, в старом кресле, читала в свете настольной лампы ту самую «Иностранную литературу». Увидев, как он вошел, поправила очки и сказала:
— Владимир, поклянись, что ты никогда больше не сделаешь ничего подобного. Моей жизнью поклянись.
Но ему в тот момент меньше всего был нужен этот мелодраматизм. Он устал, нанервничался, да и выглядеть перед Жанкой идиотом было крайне неприятно. Не говоря ни слова, Володя принялся разбирать постель.
— Ты что, не слышал меня? — спросила мать.
— Мам, — тихо сказал он в ответ. — Перестань, а? Не обижайся, но у нас с тобой разные взгляды на жизнь. Я пошел тебе навстречу, сделал, как ты просила, и вернул деньги. Но лично я считаю, что имел право повысить цену, — и никто меня в этом не переубедит.
— Ты можешь считать все, что тебе угодно, — парировала она. — Но есть такое понятие, как закон. А законы нашей страны запрещают спекуляцию.
— А если я с этим не согласен? — Он отшвырнул свою тощую подушку и поглядел на мать. — Почему я должен следовать законам, которые меня не устраивают?
Она пожала плечами:
— Мне казалось, что ты уже достаточно взрослый и тебе не надо объяснять такие вещи. Ты живешь в этой стране — значит, обязан соблюдать ее законы.
— Даже бредовые?
— Даже бредовые. В России могут быть любые законы, любая власть, любые люди у этой власти… Любые условия жизни, в конце концов. Но она все равно остается РОССИЕЙ. Нашей родиной. А мы, русские, не можем быть счастливы нигде, кроме родины, так уж мы устроены. Поверь мне, я это знаю.
Впервые она упомянула о своем прошлом так открыто. Раньше они никогда не обсуждали эту тему. Да, Владимир с детства знал, что его прадед — белоэмигрант, а мама и бабушка вернулись в страну, как только представилась такая возможность. Именно поэтому им так трудно живется — ведь мамины родители предали родину, и теперь нужно заслужить ее прощение. Сначала, когда он был маленьким, принимал это как должное. Потом перестал задумываться об этом. Но теперь вся горечь, все обиды, накопившиеся в душе за долгие годы, выплеснулись наружу.
— Да, ты знаешь! — он повысил голос. — Ты сделала свой выбор. И не только за себя, но и за меня. Меня никто не спрашивал, хочу ли я здесь жить! В этой нищете, в этом лицемерии, в этой лжи! При такой идиотской политической и экономической системе!
Он выкрикнул эти слова и сам испугался. Без сомнений, тема была для матери очень болезненной. Кто знает, какой будет ее реакция? Быть может, она тоже выйдет из себя, расплачется или ей станет плохо? Но ничего подобного не произошло. Наталья Евгеньевна лишь вздохнула и проговорила:
— Боюсь, ты не сумеешь этого понять… Пока сам не побываешь в такой ситуации. И не осознаешь, что счастье жить на родине, среди людей, которые тебя понимают, среди русской речи и книг на родном языке, дороже всего на свете.
Даже любви, — с горечью добавила она. Помолчала, думая о чем-то своем, затем вдруг резко поднялась с кресла. — Поздно уже, третий час. Давай спать укладываться.
