Дмитрий Иванов - Где ночуют боги
Раньше такие стихи Антон Рампо, скорее всего, счел бы несовершенными. А сейчас подумал, что такой и должна быть настоящая поэзия – простой.
Кроме стихов, Жока гравировал еще надписи на памятниках – это были длинные списки родственников ушедшего в мир иной человека: «От сыновей, дочерей, братьев, сестер, племянников, внуков, правнуков» – и так далее. На одном памятнике, однако, было написано совсем коротко: «От души». Ларис пояснила Антону, что здесь похоронен один пожилой человек, у которого не было семьи, потому что он был очень старый, так что часть родственников он просто пережил, другая – погибла во время войны, ну а третья часть живет в Америке, и оттуда они не смогли приехать на похороны. На могиле этого человека армяне тоже выпили. Ларис рассказала Антону, что Карапет, когда хоронили этого бедного человека, попросил Жоку написать на надгробии: «Здесь лежит единственный на планете армянин без родственников», чтобы его родственникам, когда они все-таки приедут из Америки, стало стыдно за то, что они не приехали и что старика хоронили чужие люди, но Ларис сказала Карапету:
– Зачем на могиле у человека писать такой ужас, бедный человек чем виноват? И что ты говоришь, Каро, что значит – чужие? Мы же соседи, всегда с ним рядом были – мы не чужие.
Решили не писать на памятнике старика упреков его родственникам, но «от детей» писать тоже не стали, потому что это было бы неправдой, а писать неправду на памятнике тоже нехорошо. Тогда Жока предложил просто написать: «От души». Так и сделали. «Единственный на планете армянин без родственников» был изображен Жокой традиционно, в рост. Старичок был худенький, маленький, но при этом с горделивой осанкой орлана с герба США. Он стоял и смотрел, гордо и задумчиво, куда-то в сторону Кавказского хребта. Антону даже показалось, что он смотрит в сторону Америки, откуда должны были приехать на его похороны, но так и не приехали родственники. Но так Антону только показалось – Америка никак на памятнике изображена Жокой не была – она, как и вся остальная планета, была где-то там, за горами.
На одной из могил, под навесом, рядом со взрослыми, которые пили чачу, куча веселых армянских детей ела большой торт. На шоколадном торте белым кремом были написаны стихи. Их сочинил и нанес на торт все тот же Жока. Стихи были на армянском. Антону их перевела Ларис:
Пусть будет, дети, жизнь у вас –
Как этот торт.
Армянский шрифт был красивый, древний. Дети ели торт шумно, разрезав стихи на дольки.
В это время где-то рядом зазвучала музыка. Протяжный долгий звук пролетел над кладбищем и повис, растворяясь, среди высоких навесов и длинных столов, заполненных людьми. Звук повторился. Это был дудук. На кладбище появились музыканты. Их было трое. Один – он был старше всех, на вид ему было за семьдесят – играл на аккордеоне. Второй армянин, на вид лет пятидесяти, – на дудуке. Про пожилого музыканта Ларис сказала Антону, что он учился игре на аккордеоне с трех лет и поэтому играет так хорошо. Антон согласился – играл он действительно отлично, да и семьдесят лет практики к тому его явно обязывали. А про дудук Ларис сказала Антону, что сделан он из армянского абрикоса, поэтому так красиво звучит. А тот, кто на нем играет, учился у самого Дживана Гаспаряна, который, когда сам был мальчиком, играл на дудуке для Сталина, а потом – в фильме «Гладиатор», в тот самый момент, когда у бедного этого человека, гладиатора, и жену, и сына убили. У того самого Гаспаряна музыкант учился играть на дудуке, когда жил в Армении, и до сих пор постоянно звонит учителю три раза в год и по телефону играет ему на дудуке, чтобы дядя Дживан сказал, хорошо он играет или нет. Ларис вздохнула и сказала:
– Бедный Дживан Гаспарян, столько людей уже играть научил, все так далеко живут, кто в Америке, кто где, и все звонят ему, чтобы он сказал, хорошо они играют или нет, а он же не вечный, бедный человек, уже старый. Когда уйдет дядя Дживан – что тогда будут делать они все, кому будут звонить?
Играл ученик Гаспаряна хорошо – он учился не зря.
Третий музыкант, толстый и важный, как сначала показалось Антону, ничего не делал, ни на чем не играл. Он просто стоял рядом с важным видом. Раньше Антон бы подумал, что это, вероятно, продюсер коллектива. Но сейчас он такого слова – «продюсер» – не помнил. Поэтому решил, что этот третий ходит с теми двумя, потому что, может быть, ему нравится их слушать. Но этот третий, важный, как оказалось, не был слушателем – он пел. Он не зря был такой важный. Голос у него был красивый.
Ларис наклонилась к Антону и прошептала ему на ухо:
– Ни у кого не учился. Сам так поет хорошо.
Армяне долго ходили по могилам в то утро. Пили, ели, смеялись, вспоминали, Карапет говорил тосты, музыканты играли. Трауром на этих застольях и не пахло. Пахло вкусно – мясом и овощами, вином и чачей. Антону было хорошо. Он думал, что никогда ему не было так хорошо, как здесь, среди этих людей, хотя ему не с чем было сравнивать – он не помнил, как ему было раньше.
Потом Антон увидел Артуша – старого, очень худого пастуха, как будто высушенного на солнце. Он не ходил по могилам, он сидел в стороне и смотрел на коров. Вдали, за кладбищем, паслось стадо. Антон вспомнил, что уже видел его, Артуша. Вспомнил, как опустилось стекло и он, Антон, спросил этого деда:
«Простите, пожалуйста, вы не подскажете, куда я еду?»
Дед ответил Антону – голос у него был хриплый, прокуренный:
«А сам как думаешь, сынок?»
Антон сказал ему:
«Я не знаю. Еду куда глаза глядят».
А дед сказал:
«Будешь ехать все время вверх – не потеряешься».
Антон хотел еще что-нибудь вспомнить – что он делал, когда видел Артуша, и где его видел. Но не смог вспомнить ничего больше.
Ларис рассказала Антону, что Артуш – не простой пастух, а пастух из Эчмиадзина. Этим красивым, как восточный ковер, названием именовался, как узнал Антон, небольшой, но очень старый и важный для всех армян город в Армении, где находятся – тоже очень старые и важные для всех армян – монастырь и храм. И еще там сидит самый главный священник всех армян, который называется Католикос. Раньше, до войны, Артуш был пастухом в этом монастыре, и ему доверяли пасти коров, от которых делали такой мацони, что его пил сам Католикос, а одна из коров была с голубыми глазами. Там, в Эчмиадзине, Артуш был очень уважаемым человеком, имел машину – черную «Волгу» с белым рулем. Но потом все это он потерял. Там, где он жил, началась война. Бандиты пришли. Артуш видел, как бандиты убили его корову с голубыми глазами. Тогда он пережил первый инфаркт. Лег на землю и хотел умереть, но не смог. Потом он кое-как добрался сюда, на Аибгу, и стал пастухом. Но до сих пор очень сильно скучает по Эчмиадзину и совсем не может спать. Артуш не спит уже три года, всю ночь сидит и курит, три пачки сигарет за ночь; к нему из Краснодара приезжал один раз хороший профессор, сердечников лечит, он осмотрел Артуша и не смог понять, как тот столько не спит, так много курит, так скучает по Эчмиадзину и до сих пор живой. Так и не смог понять профессор, почему Артуш не умер. Расстроился, покушал и уехал в Краснодар.
