Маша Трауб - Плохая мать
– Доешь? – спросила я мужа.
– Нет, я ненавижу каши, – ответил муж.
Знаете, это был почти самый большой скандал в нашей семье. Из-за каши.
Потому что у меня опять убежало молоко и пришлось проветривать кухню и отмывать плиту. Главное, что я налила средство для керамических плит на еще горячую плиту и оно у меня разбрызгалось прямо в кастрюльку. Я вымыла плиту, кастрюлю, налила новое молоко, стояла над ним и мешала манку, чтобы не было комочков. На часах, напомню, было семь утра. Потом я стояла почти голая – в пижаме – на балконе и остужала кашу. Потом я замерзла и у меня потекли сопли. Потом я опять насыпала кофе в сахарницу вместо турки. Потом Вася сказал, что в каше чего-то не хватает. Я сначала посыпала ему сахаром, потом добавила варенья, потом масла, после чего он заявил, что каша невкусная и он есть не будет. А потом мне муж говорит, что он вообще каши ненавидит, а такие – с сахаром и вареньем – тем более.
К тому же у него хватило смелости отказаться от доедания детского творожка. Половину я скормила дочери, а половина болталась в коробочке в холодильнике и мне мешалась. А он отказался доедать.
Я вспомнила, как один молодой папа близнецов рассказывал мне: «Окончательно я осознал себя отцом, когда жена вместо обеда предложила мне доесть детский творожок, половинку желтка и перемолотый в миксере кабачок с цветной капустой, которые жалко выбрасывать, а ребенок уже съел свою норму».
Сначала я хотела сказать мужу что-нибудь обидное. Но потом шваркнула тарелку об пол. Случайно. Не специально. Потому что понимала, что отмывать все мне. Кто же в здравом уме будет тарелками швыряться, зная, что осколки собирать придется самому? Каша разлетелась по стенам кухни. Я села на пол, заплакала и стала смотреть, как она стекает. Плакала недолго. Проснулась дочь, которой к тому времени я успела сварить овсянку и промолоть.
Дочь вступила в новый этап развития – она любопытная, веселая и шебутная. Все, что попадается ей под руку, она или тащит в рот, или бросает на пол. Мы сели завтракать. То есть она села завтракать, а я села ее кормить. Отвернулась буквально на секунду. Дочь взяла тарелочку с кашей и бросила ее на пол. На свежеотмытый от манки пол. Я опять села на пол, заплакала и стала смотреть, как по свежеотмытым стенам стекает овсянка.
...У меня появилась и еще одна дурацкая привычка. Я открываю холодильник и стою, тупо разглядывая внутренности. Обдумываю, что приготовить на обед мужу и сыну, что на ужин, когда ехать на рынок, а когда в магазин. Очень хорошо думается. И именно с открытой дверцей. Иногда мысли скачут. Я думаю, правильно ли воспитываю детей, чем воспитание девочки отличается от воспитания мальчика... Все время вспоминаю маму... Постоянно... Разговариваю с ней...
– Ну, кто тут у нас обосрался? – услышала я голос Васи, который обращался к сестре. Он сказал, интонацией и тоном копируя бабушкину речь, и смотрел на меня с испугом. – Я это вслух сказал? – спросил он (эта фраза была в каком-то мультике).
– Так бабушка говорит? – спросила я.
– Да, откуда ты знаешь? – удивился он. – Она так собаке говорит.
– Я с твоей бабушкой давно знакома.
– А когда она приедет? Почему она стала редко приезжать? Кстати, а она правда боится маленьких детей?
– Правда, – ответила я и ушла в ванную, потому что слезы уже текли, а пугать ребенка не хотелось.
Мама все-таки приехала. Она взяла внучку, которую не видела два месяца, на руки. Малышка подумала немножко и заплакала.
– Что с ней? – спросила мама.
– За то время, пока тебя не было, у нее вырос мозг.
– При чем тут мозг? Я же ее бабушка.
– Только она этого пока не понимает. Я же не могу ей показывать твою фотографию и рассказывать, что ты ее бабушка и плакать не надо. Ты говоришь, как муж, который все время в командировках, приезжает, видит рыдающего ребенка и обвиняет жену, что она его плохо воспитывает!
Я начала заводиться. Я хотела спать, очень... Мама начала веселить внучку так, как веселила внука, – громко петь песни, дергать за ногу и за руку, корчить рожицы и бить ложкой о тарелку. Василий немедленно начинал хохотать. Сима от ужаса разрыдалась так, что посинела. Успокоилась только тогда, когда я взяла ее на руки.
Я рассказала ей про сороку, ладушки и принялась за «по кочкам, по кочкам». Сима довольно улыбалась.
– Дай ее мне, – потребовала мама, – я лучше поиграю...
Она решительно взяла малышку и стала подбрасывать ее на коленях, после чего «бухнула» в ямку, поймав в последний момент около пола. Сима уже не плакала, она открыла рот и завизжала.
Мама отдала мне Симу и отвернулась к плите. В кастрюле стояло тесто. Мама зачерпывала тесто и наливала прямо на плиту, забыв поставить сковородку. Кухню тут же заволокло дымом – мама ничего не замечала.
– Мам, успокойся, мам...
Я опять заплакала.
– Не зови меня больше, – тихо сказала мама, – я не могу. Не выдержу.
– Мама, она твоя внучка!
– Так, отдайте мне ребенка. – На кухню зашел Василий и сказал совершенно по-взрослому: – Пойдем, Сима, я с тобой поиграю, пойдем... совершенно не умеют с детьми управляться...
Симочка была накормлена, успокоена и усажена на коленки. Бабушка, напоенная валокордином, сидела и внимательно ее разглядывала.
– Она совсем другая, совершенно, не знаю в кого, – выдала она, – разрез глаз не наш, характер, я не знаю, какая она вырастет. Про Васю знаю, а про нее нет. Про тебя тоже не знала. И боялась всю жизнь. Она такая же. Ничего не могу сделать. От меня сегодня один вред. Мясо испортила.
Мама совершенно точно владеет какой-то силой. Можно называть это как угодно. Когда она расстроена или ей плохо, вокруг все рушится. Так было уже не раз. Бесполезно искать причины. Можно только сидеть тихонько и пережидать, когда вещи, к которым она прикасалась, забудут ее руки. В тот вечер у меня сгорел нагреватель для бутылочек, сломалась стиральная машина и разбилась банка с фруктозой, к которой я даже не прикасалась. Не считая перегоревших разом трех лампочек над плитой.
– Я сейчас все уберу, все будет хорошо, – говорила я сама себе.
– Мама, не плачь, – подошел ко мне Вася, – бабушка еще приедет. Она мне обещала. И знаешь что?
– Что?
– Она о нас все время думает. А пока думает, все будет хорошо.
Сима совсем маленькая. Сейчас, когда я пишу этот текст, ей семь месяцев. Я смотрю на нее и пытаюсь угадать, чьи гены окажутся сильнее. На что она способна? Чего от нее ждать? Будет ли она способна бросить все и уехать ради любимого человека не пойми куда? Или будет как я – цепляться за место и пускать в нем корни? Да так, что не вырвать. Будет ли она счастлива по-женски? Добьется ли она того, о чем мечтали все женщины нашей семьи? Того, ради чего они готовили, шили, двигали мебель, собирали чемоданы, доставали, договаривались, терпели, лечили, рожали, работали?..
