Александра Маринина - Оборванные нити. Том 3
— Так я могу идти? — Таскон сделал движение по направлению к двери.
— Да-да, спасибо, что уделили нам время.
Таскон ушел, а Сергей нудным и исполненным поучительности голосом принялся втолковывать эксперту-танатологу, что есть вещи, которые медицине пока не известны, и если медик в рамках своей науки не может найти ответ на вопрос, то он не должен заниматься пустыми домыслами и высасывать заключение из пальца, а должен просто признаться, что ответа его наука не дает. И ничего стыдного нет в том, чтобы сомневаться или колебаться, если нет возможности дать точный и определенный ответ. Потому что лучше сомнения и колебания, это, по крайней мере, честнее, чем ответ, который упрячет невинного за решетку.
Гаврыш пыхтел и слушал, хотя было видно, что ему невыносимо скучно и муторно.
— Я все понял, — выдавил он, когда Сергей, наконец, закончил читать мораль. — Так что я должен написать в акте? Вы скажите, что написать, я переделаю. Но имейте в виду, Сергей Михайлович, вы нарушаете закон.
— Да-а-а? — делано изумился Саблин. — Да что вы говорите? А я и не заметил. И в чем же я, интересно, его нарушил?
— Никто не имеет права оказывать давление на эксперта, никто не может ему указывать, какие выводы он должен делать. Разве не так написано в законе?
Ох ты, грамотный какой! Он бы черепно-мозговую травму знал так хорошо, как законы, было бы больше пользы для дела. Но Саблин знал законы и инструкции не хуже, если даже не лучше.
— В законе именно так и написано, — вкрадчиво начал он. — Вы совершенно правы, уважаемый Николай Александрович, я вам скажу даже больше: в этом же федеральном законе написано, что руководитель экспертного учреждения не вправе давать эксперту указания, предрешающие содержание выводов по конкретной судебной экспертизе. А вы прочитали эту статью закона и обрадовались, что можете написать в заключении любую ахинею, которая не подтверждается ни результатами вскрытия, ни результатами дополнительных методов исследования, да? Нет, уважаемый, не можете вы писать то, что приходит вам в голову, но не имеет под собой никаких оснований. И данная статья закона, которую вы так нежно любите, не означает, что я обязан безропотно с этой ахинеей соглашаться. Я ваш начальник, и если я вижу, что вы допустили ошибку или чего-то не сделали, или сделали, но не в полном объеме, я буду заставлять вас переделывать заключение раз за разом, пока оно не покажется мне профессионально безупречным. И только после этого я разрешу отправить его по назначению.
— А чего я не сделал-то? — совсем по-детски спросил Коля Гаврыш.
Саблин встал и подошел к небольшому столику, заваленному специальной литературой, которой он постоянно пользовался и к которой обращался и когда сам писал заключения, и когда проверял работу экспертов. На самом верху, на видном месте лежала тонкая брошюра, Сергей всегда старался держать ее под рукой и не перекладывал, чтобы потом не искать.
— Вы сколько раз были у меня в кабинете? — спросил он строго.
— Ну… много раз. А что?
— Вот эти книги видели? А вот эту, которая сверху всегда лежит, тоже видели? Никогда не задумывались, почему она тут лежит все время, для чего я ее здесь держу?
Гаврыш молчал. Он хотел скорее уйти отсюда и совершенно не понимал, чего от него добивается начальник.
— Вам когда-нибудь приходило в голову поинтересоваться, что это за книги такие, которые у начальника Бюро всегда под рукой? Нет, вам не интересно, потому что вы не интересуетесь своей профессией и не уважаете ее. Но хотя бы плакат-то вы видели?
И Саблин указал на плакат на английском языке:
«BE REASONABLE, DO IT MY WAY».
— Вам перевести?
— He надо, — буркнул Гаврыш, — я знаю. Делать, как вы говорите.
— Так вот и делайте! — Саблин повысил голос. — Берите научную и справочную литературу и изучайте ее, пользуйтесь ею, там написано много нужного и полезного. Теперь перейдем к фактам. Доказательств ушиба мозга нет. Объем субдуральной гематомы слишком мал и совершенно недостаточен для того, чтобы вызвать сдавление мозга. Обнаруженные субарахноидальные кровоизлияния имеют очаговый характер. Все эти факты заставляют меня усомниться в выставленной вами причине смерти. Значит, надо поискать другую возможную причину. Я подчеркиваю — возможную. И вот если вы ее не найдете, тогда я соглашусь с вашими выводами.
Гаврыш поднял голову и с вызовом посмотрел на Саблина.
— И где я должен ее искать? В сердце? В легких? А может, в кишечнике? Вы хотите заставить меня найти заболевание, от которого человек умер, чтобы отмазать от суда его брата?
Это было прямое обвинение во взяточничестве, но Сергей не обратил на него внимания. Такие слова от своих подчиненных он слышал каждый раз, когда требовал либо обосновать выводы, либо их изменить. Вернее, сам-то он эти слова слышал только от родственников умерших, никто из подчиненных не смел сказать такое в глаза начальнику Бюро, но всеведущая Светлана непременно сообщала ему, когда кто-нибудь позволял себе подобное высказывание. Сегодня Саблин впервые услышал такое от эксперта. Ладно, с этим он потом разберется, сейчас главное — довести до ума исследование трупа и обосновать выводы о причине смерти.
— Я хочу, — медленно, ровным тоном заговорил он, — чтобы вы тщательно проверили возможность смерти от тяжелой алкогольной интоксикации.
— Но отек мозга…
— Отек мозга мог быть вызван именно тяжелой алкогольной интоксикацией, — ровный спокойный тон давался Саблину с трудом, ему пришлось крепко сжать в руке зажигалку — обычно это помогало контролировать себя. — Кроме того, вы, Николай Александрович, невнимательно отнеслись к заключению гистологов. Вам напомнить, что написано в их заключении?
Сергей нашел глазами нужное место в акте и зачитал его вслух.
— Это никак не картина черепно-мозговой травмы. Это в чистейшем виде картина алкогольной интоксикации. Это картина поражения внутренних органов.
Гаврыш, обманутый показным спокойствием начальника, снова попытался отстаивать свой диагноз.
— Но во всех руководствах написано, что смертельной концентрацией алкоголя в крови является шесть промилле и выше! А у него меньше. Не мог он умереть от интоксикации при такой низкой концентрации, всего пять и шесть десятых.
— Николай Александрович, если бы вы читали литературу по специальности, то знали бы, что проведенные исследования установили диапазон от трех до двадцати промилле. Так что ваши «шесть» можете засунуть себе в задницу. Все очень индивидуально и зависит от множества факторов, известны случаи смертей при трех с половиной промилле и известны случаи, когда человек оставался жив, имея восемнадцать этих самых промилле. И проявите благоразумие, Николай Александрович, сделайте так, как я говорю. Изучите то, что написали умные люди по данному вопросу, обдумайте как следует и только потом принимайте решение и формулируйте заключение. Потом, а не до того.
