Гера Фотич - Собачья сага
— Вчера к нам прибилась чья-то собака, — мягким, немного тревожным голосом произнесла она, — такая смешная. Мальчишки так ее полюбили! Посмотрите, какой у нее нос, словно по нему стучали молотком и сплющили. Мы назвали ее Клепой. Вы не знаете случайно, как называется эта порода?
У Павла перехватило дыхание. Горло свело так, словно кто-то затянул ему ворот куртки, выжимая кадык вверх, перекрывая воздух, идущий через пазухи. Глаза затуманились от слез.
— Дяденька, это не ваша собака? — спросил белобрысый мальчуган, прижавшись к матери, с внимательной тревогой посмотрев на Павла.
— Не ваша? — словно эхо, прошепелявил его меньший брат.
Павел, несколько раз моргнув, прогнал навернувшиеся слезы. В глазах прояснилось, и серый дневной свет смог проникнуть к зрачку. Одновременно он почувствовал, а потом поймал на себе взгляд Банди. Тот остановился и, задрав вверх голову, изучающе посмотрел прямо на Павла. И вдруг неожиданно, словно извиняясь, отвел глаза и опустил морду вниз. А потом глянул на малыша, стоящего рядом и, встав на задние лапы, лизнул того прямо в лицо.
— Это французский бульдог. Извините, я… обознался, — только смог произнести Павел, чувствуя, как вновь затуманился его взгляд и как горло стало снова сжиматься, не давая вздохнуть.
— Мама, это наша собака! Это наша собака! — радостно закричал старший мальчуган, подхватив Банди на руки. Побежал с ним по пыльной дороге, подпрыгивая. А за ним, не поспевая, семенил младший брат и вторил, картавя:
— Это — наш Клепа! Наш Клепа!
Павел резко отвернулся и медленно пошел в сторону карьера. Тело его задрожало, от ног к груди прошли несколько конвульсий, которые он старался сдержать, не дать им перерасти в рыдания, смиряя их твердой поступью. Он глубоко задышал и ускорил шаг. Посидев на берегу озера и глядя на водную рябь, успокоился. Зашел к могиле Клепы. Поправил скатившуюся с холмика колесницу, прижав ее посильнее в песок. А затем направился домой. Сложное чувство одолевало его, словно он пожертвовал чем-то дорогим, затушив в себе большой, давно пылающий огонь ради разгорающейся искорки в сердце незнакомого ему маленького мальчика, напоминающего его далекое детство.
Солнце стало появляться все реже. Постоянно моросил дождь из серого, словно покрытого пылью, неба. Веня все чаще лежал на своем матрасе, безучастно положив голову на лапы. Только шевелящиеся брови с маленькими пучками длинных волос и темно-коричневые зрачки глаз, неотступно глядящие за Павлом, выдавали в нем признаки жизни. Павел заметил, что пес стал сильно поправляться и это сначала обрадовало. Шутил про себя — к зиме нагуляет жирок. Но сопровождающая полноту вялость и плохой аппетит настораживали. Почему-то увеличивался живот, а вокруг позвоночника стали все явственнее проявляться торчащие косточки, обтянутые шкурой.
Голова огромной собаки как-то осунулась, казалось, что внутри пса образовался вакуум, который затягивал все, что ранее выглядело наиболее объемным и выпуклым. Глазницы впали. Вокруг ушей шерсть стала темнеть, выдавливая наружу хрящики. Участились страшные сны, во время которых Веня с рыком вскакивал с подстилки, а затем ложился и долго стонал, рассеивая в памяти все то, что увидел в сновидениях.
Взгляд его стал затуманенным, грустным, будто он знал все наперед, и любое обращение Павла вызывало в нем только тоску. Ближайшая ветеринарная клиника находилась в Гатчине. Там сразу обратили внимание на вес собаки, который составлял более семидесяти килограмм и раздутый живот при общей дистрофии. Поставили диагноз — водянка. Откачали жидкость из брюшной полости и рекомендовали съездить в Санкт-Петербург, для установления причины болезни.
Городская клиника находилась недалеко от Нарвских ворот. Большого труда стоило Павлу привезти туда собаку на общественном транспорте. Несмотря на потускневший взгляд и отсутствие интереса к кому-либо, всех пугали ее огромные габариты.
Вдвоем с санитаром Веню уложили на стол и, выбрив небольшие пятачки в шерсти, прикрепили к оголенной коже присоски. Пес не брыкался. Казалось, что он даже расслабился на этом белом металлическом столе, покрытом чистой, вытертой в некоторых местах до дыр, простынью. Быть может, его окутало чувство безысходности, излучаемое каждым находящимся здесь предметом, и он безразлично лежал, ощущая на себе эту безжизненную тяжесть приходящей горечи, поглощающей его с непоколебимой уверенностью.
— Он пережил инфаркт, — констатировал ветеринар, рассматривая на вытянутых руках полоску кардиограммы, — судя по всему, несколько месяцев назад. У Вас что-то случилось?
— Да, — тихо сказал Павел, — случилось.
— Не знаю, чем Вам помочь, — продолжил доктор, — поступление жидкости в полость живота — следствие частичного атрофирования сердечных мышц и функций почек. Необходима операция. Но кто сможет ее провести, я не знаю. Это очень не просто и дорого. Давайте попробуем сначала медикаментозно.
Павел вернулся в Гатчину с кучей рецептов. Теперь он стал постоянным посетителем местной клиники. Приезжал к ветеринару сначала раз в десять дней, затем раз в неделю, а вскоре и каждый день. Веню с трудом укладывали на стол. Собачий доктор прокалывал ему брюшную полость толстой иглой, прямо около пупка. Через отверстие наружу начинала выходить густая маслянистая жидкость с красноватым кровяным оттенком. Сначала литр, затем два. Через три недели ее набиралось около десяти. Ветеринар уже не мог уделять Вене столько времени, как раньше, поскольку сливать жидкость приходилось больше двух часов. Теперь, сделав прокол, он передавал иглу Павлу, и тот чувствовал, как с каждой каплей из Вени уходят силы, наполняя собой эмалированный, готовый к выносу тазик.
«Вот она, собачья жизнь, — думал он, — мутная коричневая жидкость с небольшими сгустками крови и белых ниточек, в которой совершенно нет места для чувств, переживаний и любви».
Веня не сопротивлялся. Наверное, он уже все понимал, но, ощутив себя на несколько килограммов легче, начинал верить, что все неприятности позади. Пытался самостоятельно вскочить с белого лафета, чтобы бежать оттуда, где его пытаются сделать инвалидом, приковав к металлическому столу.
Но вес начинал прибавляться уже в клинике, стоило Вене встать на все четыре лапы. Он все чаще терял сознание. Очнувшись, не понимал, почему саднит подбородок и когда он успел его ободрать.
Павел, по рекомендации врачей, не давал ему воды, и неутолимая жажда вызывала у собаки ненависть к хозяину. Рыча, он перегрызал поводок, устремляясь на улицу. Огрызаясь, лакал воду из свежих луж, наслаждаясь свободой, униженно возвращаясь к Павлу и безропотно следуя в клинику, чтобы на некоторое время ощутить себя счастливым и невесомым, как раньше. Чтобы снова бежать в луга, сбивая с травы росу и, оторвавшись от земли, толкнуть хозяина лапами в грудь, чтобы покатиться с ним вместе, подминая плотные колосья ржи, проросшие из земли.
— Собаке необходима операция, больше так продолжаться не может, таблетки и уколы не помогают, — однажды сказал заведующий клиникой, толстый мужчина с двойным подбородком, — но кетамин по закону не вошел в список разрешенных наркотиков. Поэтому анестезии сейчас нет, понимаете?
— Как нет? — возмутился Павел. — Я заплачу! Попрошу денег у друзей! Только сделайте операцию! Умоляю Вас.
— Вы что, хотите меня в тюрьму упечь? — возмутился тот, и жировые складки на его теле заходили ходуном от возмущения. — Ваши же коллеги вызывают на дом врача делать операцию собаке, а когда тот достает кетамин для анестезии — его арестовывают! Не слышали об этом? Уже осудили некоторых, даже лишили свободы. Ничем помочь не могу! Можно заменить только ингаляторной анестезией, но такие установки очень дороги и редки. В нашем регионе их нет.
Болезнь ухудшалась. Денег на оплату ветеринару уже не было. Павел перестал возить Веню в клинику. Прямо на матрасе, предварительно смочив иглу спиртом, он всаживал ее в брюхо пса, наполняя блюдце все той же мутной жидкостью и периодически переливая ее в тазик. Он представлял себя средневековым врачом, делающим кровопускание. Вся пенсия продолжала уходить на прописанные Вене таблетки, которые он с ловкостью волшебника научился запихивать тому за брылю, а затем заставлять глотать вместе с поступающей пищей. Под рукой постоянно находился шприц с лекарством для введения вакцины внутримышечно в те моменты, когда собака теряла сознание. В холодильнике хранилась ампула для укола, в крайнем случае, прямо в сердце. Но Вене не становилось от процедур легче.
Почувствовав облегчение после утреннего слива жидкости, он уже не вставал, как раньше, и не бежал на улицу, зная, что через несколько минут тяжесть снова будет прижимать его к земле и давить на тело со всех сторон, заставляя лечь. Периодические отключения сознания и боль уже не позволяли ему мыслить, постоянно переключая мозг на что-то другое.
