Дмитрий Долинин - Здесь, под небом чужим
Вспомнил тут же. Вспомнил этого по-комсомольски лощеного молодого человека.
– А, да, вы – Сергей. Помню, конечно. Только вот фамилия из головы вылетела. Извините.
– Никита Алексеевич, нам с вами нужно встретиться.
– Для чего? Вы хотите обратно меняться?
Шутка до него не дошла, и он очень серьезно сообщил:
– Нет, я уже не живу в бывшей вашей квартире. Обмен невозможен. Нам нужно встретиться и обсудить одно дело. Оно касается и вас, и меня.
– Что за дело такое?
– Я видел вас по телевизору, – изрек он так сурово, будто обвинял меня в том, что я ограбил государственный банк.
– И что? Я вам не понравился?
– Нужно встретиться, – опять не принял он мой легкомысленный тон.
Я согласился, хоть и почуял неладное. Всё же опять некоторое развлечение. Договорились встретиться через два дня в кафе «Дома книги».
От моего дома до Невского ходу минут пятнадцать. Вышел я заранее, не зная, что вчерашняя оттепель за ночь отступила, подмерзла, и плохо чищенные от снега улицы превратились в ледяной бугристый каток. Хожу я обычно быстро, время рассчитываю на свой привычный шаг, а тут пришлось тащиться еле-еле, осторожно передвигая ноги. К назначенному времени опаздывал минут на десять. Поднялся на второй этаж «Дома книги», прошел между аппетитных книжных полок и остановился при входе в кафе. Лапигин сидел на фоне полукруглого окна, за которым виднелась колоннада Казанского собора. Увидел и узнал я его сразу. Конечно, он заматерел, постарел, поседел, но сохранил некую лощеность. Только теперь она была не комсомольской, а респектабельно буржуазной: пышная шапка седеющих волос над загорелым в конце зимы треугольным лицом, ровно подстриженные седые усы, болотного цвета пиджак и, конечно, галстук под цвет пиджаку. Приличный джентльмен.
Я подошел, мы поздоровались, я сел и заказал кофе.
– Трудно припарковаться? – сказал он, глянув на часы. – Ну да, в центре все забито.
– Я пешеход. Простите, немного опоздал. Очень скользко… О чем вы хотите поговорить?
Он воткнул в меня неподвижный взгляд. Наверное, так смотрели чекистские следователи на своих несчастных подследственных. Небольшие остренькие глаза посажены близко к переносице. Отхлебнул кофе, тяжело вздохнул.
– В телевизоре вы меня оскорбили, – сказал он печально. – Вы назвали меня жандармом. Мало того – плохим жандармом! Вы заявили, будто я посадил профессора Грибова, чтобы занять его квартиру. Я не занимался Грибовым, я работал в другом отделе. Квартиру мне устроило руководство. А Грибов этот был ярым антисоветчиком. Его посадили правильно… По законам того времени.
– Стоп! – прервал я его. – С чего вы взяли, что в передаче я говорил про вас?
– А про кого же?
– Я не назвал ни имени, ни адреса. А фамилию Грибов только что от вас же и услыхал.
– Это не важно. Кому надо знать, те уже знают. Мне звонили. Вы меня подставили, оскорбили… Должны компенсировать.
– С какой стати?
– Я подам в суд. Вас заставят платить мне за моральный ущерб.
– Еще раз повторяю – ни фамилии, ни адреса в передаче не прозвучало. Никакой суд не примет ваших измышлений.
– Это не важно. Суды разные. Я подам в такой, где рассудят, как надо.
– Понятно, – сказал я, обозлившись. – Бывших чекистов не бывает.
– Именно. Но мы с вами можем заключить мир. Без всякого суда. Сколько вы получили за сценарий?
– Слушайте, идите в жопу, – я начал подниматься, собираясь уйти.
Он ухватил меня за рукав.
– Сидеть!
Сопротивляться я не стал, пришлось бы дать ему в морду, но драка в приличном заведении, в «Доме книги»? Нехорошо. Я уселся.
– Ну?
– Рассказываю, – объявил он. – Вы получили аванс пять тысяч долларов и за него расписались в официальной ведомости. С вас вычли подоходный налог. Потом вам выдали еще двадцать в конверте, а подпись вы поставили на какой-то сомнительной бумажке. Налог вы не платили, ваш работодатель за вас его также не внес. Короче, кроме моего гражданского иска о защите чести и достоинства вы можете схлопотать еще уголовное дело за уклонение от уплаты подоходного налога. Кстати, ваш продюсер, как его там, Макаров, также пострадает. И кино ваше прекратится. Понятно?
– Вот б…! – сказал я в полной растерянности. – Чего ты, козел, хочешь?
– За козла ответишь! – он пристукнул кулаком по столу и первый раз за всю нашу куртуазную беседу улыбнулся. – Делиться надо, делиться!
– Что ты хочешь? – спросил я.
– Половину. Аванс я тебе прощу, но десять тысяч баксов – с тебя.
– Я должен посоветоваться со своим юри с том, – заявил я, вспомнив какой-то американский фильм. – Мне нужны гарантии.
Своего юриста у меня, ясное дело, не было, но мое заявление, видимо, произвело положительный эффект. Лапигин вздохнул.
– Хорошо, – сказал он. – Даю тебе время. Сколько?
– Неделю.
– Ладно. Позвонишь через неделю, – он протянул мне свою визитку. Там было написано что-то про консалтинг и издательскую деятельность. – Не позвонишь, запускаю судебную машину. Понятно? Впрочем, есть еще один выход.
– Ну?
Он порылся в своем портфеле, вытащил оттуда тонкую книжку в яркой цветной обложке, расписался на титуле и протянул мне.
– Дарю!
Автором значился он, С. С. Лапигин. На обложке был нарисован румяный комиссар НКВД в чекистской форме тридцатых годов, как две капли воды похожий на молодого С. С. Лапигина. Называлась книжка «Ложь и правда о „Большом доме“».
– Я занялся историей органов. Мы с тобой оба писатели. Как ты понимаешь, я вхож в архивы. Это моя первая книжка, она про начало тридцатых. Вторая, про тридцать седьмой год, готова, скоро напечатаю. А третья – про послевоенное время, она у меня в плане. Короче – мне нужны мои папки. Это мой материал. Вернешь их мне – и к тебе никаких претензий.
– С чего это они твои? Я их нашел. Ты от них отказался.
– Отказался. Потому что ты меня нажарил. Помнишь: вырезки из «Огонька», бухгалтерские документы?
Тут мне крыть было нечем. Действительно, я его обманул. Никакого «Огонька» в папках не было.
– Через неделю, – сказал я и ушел.
По дороге домой, оскальзываясь на ледяных ухабах и матерясь, я обдумывал ситуацию. Ничего он от меня не получит, решил я. Деньги – мой честный заработок за много лет. Но более всего мне не хотелось отдавать папки, хоть сценарий написан, документы использованы и для работы уже не нужны. Но я с ними сроднился, стали они для меня чем-то вроде знака памяти, как Алинина блузка.
Прошла неделя, звонить Лапигину я не стал. А еще дня через три меня в моем же дворе били двое парней в масках, натянутых на морды, били, приговаривая: делиться надо, делиться. Били, правда, коротко и не сильно, отделался я несколькими синяками на груди и одним под глазом. Но понял, это – предупреждение, Лапигин не шутит. Пошел я в оружейный магазин, посоветовался с продавцом и решил, что нужен мне травматический пистолет. Это такая штука с четырьмя стволами. Бьет сильно, но не до смерти. Впрочем, если попасть в лицо, может случиться всякое. Для его покупки нужна лицензия, но это волокита: медосмотр, милиция, возни не меньше, чем на месяц. Позвонил Владлену, рассказал ему всё.
Киноадминистраторы хороши тем, что у них везде есть связи. Снималась, допустим, когда-то милицейская картина. Милицейского генерала приглашали консультантом, чтобы он приказывал всем подчиненным отделениям не мешать, а иногда даже помогать на съемках. С ним заключался официальный договор. И, ничего не делая, генерал получал от киногруппы узаконенную взятку. Так завязывались нужные дружеские отношения. Это все к тому, что через день с помощью Владлена я получил нужную лицензию и купил травматический пистолет. А сам Владлен стал наводить справки о С. С. Лапигине по своим каналам.
Документы я решил спрятать, унести из дома. Если за мной следят, нужно это сделать незаметно, большой пакет сразу вызовет у моих преследователей подозрение. Отнимут. Пристроил я одну папку под брючный ремень, надел пальто, посмотрелся в зеркало: вроде вид нормальный. По очереди, за три раза, отвез папки к Наде, и правильно сделал. Однажды, придя домой, по некоторым мелким признакам я обнаружил, что тут кто-то без меня побывал. Книжки на столе лежали чуть по-иному, в ящиках стола некоторые предметы сменили привычные места, кастрюля, лет пять пылившаяся без дела в кухне на верхней полке стеллажа, вдруг оказалась на газовой плите. Лапигин! Возможно, у него сохранились ключи. Въехав сюда более десяти лет назад, я не стал менять замки. Впрочем, вскрыть любую дверь умельцам из лапигинского ведомства ничего не стоит. В панике я заперся на цепочку, задвинул старинный засов, которым преж де никогда не пользовался. Проверил травматический пистолет, сунул в карман, вынул, положил на столик в прихожей, переложил на письменный стол, опять в карман. Страх рос – нигде не было кошки! Уволокли, убили? Суетился, бестолково обыскивал квартиру, все закоулки. Нашел! Нашел в тесном даже для ее маленького тельца пространстве под кухонным шкафом. Как-то она там скорчилась, ужалась, поместилась. Звал ее, она долго не выходила, видимо, была сильно напугана, и я понял, что мог, если бы она не спряталась, вместо живого маленького беззащитного существа найти дома окровавленный меховой труп. Только через час Вьюшка нерешительно вылезла из-под шкафа и все смотрела в глаза, мяукала, желая мне что-то сообщить. Увы, понять я ее не сумел…
