Дороти Л. Сэйерс - Человек, рожденный на Царство. Статьи и эссе
Казалось бы, связать эти миры мог Христос, но ведь Он — дело другое. О Нём говорят особым тоном, Он одевался, не по-библейски и не по-античному, а Ему дотошно, вплоть до сияния, подражали ученики. Если уж Он с чем-то связан, то с Римом, хотя Его упорно пытаются связать с ветхозаветным Израилем. Кстати, где-то в зазоре между Заветами сам Израиль странно меняется: вот он был хороший, вот — плохой! А вообще-то все они — библейские персонажи, и место им в Церкви, а не в истории. Они не «настоящие», как, скажем, король Альфред, тем более нельзя их сравнивать с нашими современниками.
Почти все дети, наверное, хранят такие миры в отдельных отсеках, самый замкнутый из которых — именно Библия. Кое-кто так и не вырастает — может быть, потому, что не заметил Кира с Ксерксом. Особенно инфантильны библеисты; возьмём, к примеру, спор о Евангелии от Иоанна.
В подробности вдаваться не буду, только скажу, что обычный критик никогда не привёл бы таких доводов. Недостатки евангелиста были бы достоинствами писателя, мало того — его хвалили бы, приводя те же самые примеры, за которые сейчас ругают.
Представим, например, что Христос не так давно умер, а настоящий писатель написал о Нём настоящую книгу. Как отзовётся на неё критик? Примерно так:
«Воспоминания об учителе. Джон Бар-Зеведей (изд. «Патмос», Ефес, такой-то год).
Читатели долго ждали этих мемуаров, хотя многое ходило в церковных кругах. Друзья почтенного священнослужителя неоднократно просили его записать то, что он видел и слышал в молодости. Теперь он это сделал при живом участии любимых учеников.
До сих пор печать не баловала нас сведениями о человеке, оказавшем неоспоримое влияние на всю нашу эпоху.
Небольшая анонимная подборка его притч и афоризмов мгновенно разошлась. К счастью, почти вся она вошла в очерк Дж. Марка и в более обширные труды Мэтью и Лукаса (который, к сожалению, не закончил второй части). Однако и Дж. Марк, и Лукас писали с чужих слов. Теперь перед нами труд близкого ученика, поистине изобилующий свежим материалом.
Со свойственным ему чутьём автор почти не повторяет того, что уже известно, кроме тех случаев, когда ему приходится располагать события в хронологическом порядке (признаемся, что в прежних очерках хронология явно хромает). Так, он ясно говорит нам, что за три последних года герой книги был в Иерусалиме по меньшей мере дважды; среди прочего, это позволяет прояснить детали, связанные с его арестом. Становится ясно и то, что синедрион допрашивал его два раза. Немало новых эпизодов. Теперь мы можем разобраться в нескольких загадочных делах, связанных с Вифанией, о которых ходили толки, возбуждавшие нездоровое любопытство. Однако, пока оставались в живых родные м-ра Лейзера, приходилось недоговаривать.
Самое интересное и важное в книге — беседы её героя в храме и личные наставления ученикам. Естественно, и по темам, и по стилю они отличаются от разговоров со смешанной аудиторией. Материал, приведённый автором, показывает нам и высочайший умственный уровень героя, и его поистине поразительные притязания. Комментируя соответствующие высказывания, автор проявляет недюжинную образованность и дарует нам незаменимые свидетельства очевидца.
Наконец, без всяких сомнений, он — прирождённый писатель, что, согласитесь, встречается редко. Он умеет передать беседу, не греша против точности и лаконичности. Его зарисовки (скажем, превосходная сценка у Силоамской купели, со слепым) — истинные шедевры неназойливого юмора, а трапеза в верхней комнате, визит вместе с С. Питером к пустой могиле и встреча у Тивериадского озера описаны с неподражаемой живостью».
Смотрите, как всё гладко на привычном газетном жаргоне! Тут мы легко принимаем неувязки, тут мы считаем: «Чем раньше, тем достоверней», что худо-бедно годится для фольклора, но не для биографии. Обычно первые записи принимают условно, дожидаясь, что взвешенные оценки появятся позже, когда многие уйдут за пределы огорчительных сплетен, утихнут страсти и боль, возникнут покой и ясность.
Какая жалость, что библейская критика возникла в то самое время, когда текст не столько разбирали, сколько разрушали, терзая Гомера, сводя Артура к каким-то «кельтским элементам», определяя ценность манускрипта механически, по совпадениям слов! Учёные приняли совет археолога Дидрена: «Сохраняйте, что можете; пореже чините; никогда не восстанавливайте». С Библией расправлялись яростней всего, очень уж надоела вера в полную боговдохновенность. И всё-таки корень бед, мне кажется, — в том, что рухнул догмат. Даже для христиан Христос — не совсем настоящий, и нереальность эта перекинулась на Его биографов: они — не «настоящие писатели», а евангелисты. Если кто-то с кем-то не согласен, он лжёт, или все они лгут, словно Христос говорил всё только один раз. Не мог же Он, как любой учитель, повторять, вбивать в голову! Те обращаются к людям, а Он — к библейским персонажам.
Не мог Он и делать того, что не описано. Дважды сказано, что Он плачет, ни разу — что Он улыбнулся; значит, Он вообще не улыбался. С таким же успехом можно вывести, что Он не благодарил. А вдруг обычные знаки вежливости потому и не упомянуты, что обычны? Слёзы, как-никак, «чрезвычайное происшествие». Конечно, теперь мы пишем иначе, и в нашей газете прочли бы:
«УЛЫБКА ПРОРОКА.
Известный пророк из Назарета приветливо улыбнулся, сообщая невысокому человеку, взобравшемуся на смоковницу, что зайдёт к нему пообедать».
Лука, однако, пишет: «Иисус […] увидел его и сказал ему: Закхей! Сойди скорее, ибо сегодня Мне надо быть у тебя. И он поспешно сошёл и принял Его с радостью». Вежливость подсказывает, что, притязая на гостеприимство, не стоит хмуриться, а принимают с радостью тех, кто хотя бы любезен. Но то настоящие люди!
«Полностью Человек, с человеческим разумом и человеческим телом»… Ах, хорошо бы Кир хоть время от времени переходил из Геродота в Библию, а то не сойдутся концы и не рассеется ересь!
Божественная комедия
Я дважды слышала, как два разных режиссера, ставивших разные пьесы, говорили так: "Ну, дорогие мои, скажу одно. У нас тут... м-м-м... Бог, Христос, всякие ангелы, но вы говорите нормально, как в обычной пьесе. Не тяните, не завывайте. Попроще, попроще!"
Труппа вдумчиво кивала, оживая духом. Все приготовились к "такой вот манере", но если сам режиссёр просит говорить нормально, им же лучше. Актёр - существо покладистое.
Заметьте, оба режиссёра знали, что без предупреждения не обойтись. Только упомяни Христа, и тон станет многозначительным, жест - важным, диалог едва поползет. "Вот я и думаю, - говорит режиссёр, - надо их предупредить, а то потом не сдвинешь".
Многие из нас так и не сдвинулись. Библию читают в церкви, где голос беспомощно борется с архаизмами, важностью, пышностью, безмолвием толпы, особой гулкостью храма. Чем красивее и внушительней её читают, тем нереальней она звучит. Нереальней всего речи Христа. Что ни слово - "крылатое выражение", взвешенное, веское, отягощённое всем богатством толкований и свершившихся пророчеств. Вот уж, поистине, никто не говорил, как этот Человек! Мы это чувствуем - но не в том смысле, который подразумевает Евангелие. Мы чувствуем так потому, что речь Его утратила всякое сходство с человеческой речью.
Английская цензура запрещает изображать Христа на сцене. Может быть, это очень разумно; но пьесы о Нем становятся уж совсем призрачными. Людей там, в сущности, нет - кто-то входит, уходит, мелькает. Если бы наш театр обрёл свободу средневекового действа, лучше всего было бы взять на главную роль хорошего, умного актёра. Тогда встало бы в фокус всё богословие. Сцена - идеальная проверка. Загадки и неувязки, которых не заметишь в чтении, бросятся в глаза, а могут и слиться в аристотелевом единстве. Если персонаж это выдержит, он выдержит что угодно.
Всем упрощениям придёт конец. Мы как -то да соединим "доброго Боженьку" и гнев Агнца. Мы не сможем разделить Бога и Человека водонепроницаемой перегородкой, ведь играет их один и тот же актёр. Мы скажем ему: "Если в первой сцене вы прямо с открытки, как вы будете срезать провокаторов, бранить фарисеев, выгонять из храма торговцев?
Слишком резкий перепад. Значит, надо заранее включить всё это в характер. Движения, движения побольше, каждую минуту вы меняетесь, в вас, так сказать - под коркой, зверский запас огня, энергии. Да люди бы просто за вами по пошли, если бы вы не были таким... ну, как это?., живым, заводным, что ли.
А вы не могли бы выжать ещё из этой, последней фразы? "Мёртвые воскресают, нищим несут благую весть"[8]. Слышите? Он ведёт к тому что это самое большое чудо, но если вы как-то не подчеркнёте, они не заметят и не передадут Крестителю! Вот они. стоят, смотрят, удивляются чудесам и знамениям, а вы им и преподнесёте... Нет, мягче, может - чуть-чуть улыбнуться. А вы, ученики, подыграйте, вы ведь об этом и не думали. Так... Ученики ушли, перед вами - толпа, глупая, суетная... Таращится на знаменитостей. сама не знает, чего ей надо...- И тут как то всё меняется, вы опять кроткий, смиренный если только люди искрении и честны... Да, конечно, всё страшно сжато... очень трудно, очень.
