Анатолий Гладилин - Меня убил скотина Пелл
— Значит, КГБ?
Говоров это не утверждает. Нет доказательств. Впоследствии на Радио распространилось мнение, что вообще произошла ошибка: мол, польскую разведку очень раздражали программы польской редакции в Гамбурге (в Польше уже действовала «Солидарность»), но ребята малость перепутали, не к той стене подложили бомбу. Как и в случае с «болгарскими зонтиками», предпочтительнее было думать, что все это художественная самодеятельность Софии, Праги, Варшавы, а Старший Брат в Москве ни о чем не ведает.
— Американцы послали ноту протеста?
Куда? Кому? К тому же был такой дипломатический нюанс. В советской печати постоянно критиковали американское правительство и проводимую им политику, но в умеренных дозах. Когда же речь заходила об американском Радио в Гамбурге, тут в выражениях не стеснялись. Похоже, по негласному двустороннему соглашению, «павианам» заранее отводилась роль мальчиков для битья.
— И как же чувствовал себя в этой роли Говоров?
Плохо. Правда, его лично никто «павианом» не обзывал, он в Гамбурге не жил и не работал, но после каждого советского фельетона он обращался с просьбой к начальству — давайте я отвечу, уж как-нибудь тоже найду нежные слова, моя профессия. И всегда получал категорический отказ: Радио в полемику не вступает.
— Мы не поняли, уже взорвали или только собираются?
Пока никто не собирается. Вокруг Радио тихо и спокойно. Лишь вороны каркают на заиндевелых ветках в парке.
— Тогда какого черта мы оказались в Гамбурге?
В Гамбурге оказались не вы, а Говоров. Из Вены он прилетел в Гамбург. Вот уж час сидит вместе с Леней Фридманом в кабинете мистера Трака.
— Значит, Радио заинтересовало его интервью с писателем Штейном?
— Конечно, — продолжал Говоров, — из-за Штейна меня бы в Гамбург не вызвали. Наверно, надо срочно обработать пленки с диссидентами?
Мистер Трак ласково зажмурился.
— Андрей, мы в первую очередь политическое радио, — заметил Фридман.
— Что ж, мне повезло. Заодно пообщаюсь со своими коллегами. И с новым начальством. — Говоров сделал полупоклон мистеру Траку. — Но знаете, все это мне напоминает известную байку про Молотова и Маленкова. Молотов был Председателем Совета народных комиссаров, а Маленков еще не набрал силы, так вот, когда Маленков чем-то не угождал, то Молотов орал на него: «Еще раз повторится — назначу тебя наркомом культуры!» И для советских руководителей на первом месте всегда была политика, а культура — как наказание.
Мистер Трак вежливо посмеялся.
Фридман работал в бешеном темпе. У Говорова было впечатление, что Леня одновременно правит скрипты, пишет политический обзор, отвечает на телефонные звонки и попутно объясняет ему ситуацию на Радио. Фридман отпускал его только в студию, чистить пленки, привезенные из Вены. Не успевали они с техником подклеить последнюю фразу, как Фридман возникал на пороге, вел за руку по коридору в свой кабинет. «К этому не заходи, с этим не разговаривай. Что значит — вы с ним в добрых отношениях? Мудак он и интриган, из банды Матуса!» Лишь раз в коридоре подлетел к ним высокий блондин:
— Вы Андрей Говоров? Узнал вас по голосу. Я Герд Браун. Рад познакомиться.
Герд умчался, и Леня сказал ему все:
— Этот юный американец отнюдь не Спиноза, но далеко пойдет. Его готовят на повышение. Будь с ним в контакте. А вообще…
А вообще, по словам Фридмана, вот нынешнее положение в Гамбурге.
Выгнали старого президента Радио Тупелла. Тупелл — безобидный дурак — коллекционировал ресторанные меню, но он был хорош тем, что не вмешивался в работу редакций. На смену пришел новый президент, Трепелл, бывший посол в Португалии. Его плюсы: связи в конгрессе, видимо, он сможет выбивать для Радио приличный бюджет. Его минусы: ничего не смыслит в радиовещании, но, как человек энергичный, жаждет радикальных перемен. Отдает явное предпочтение восточноевропейским редакциям. По русской редакции стреляет от пуза длинными очередями. Это он убрал Фрэнка Стаффа, звезду американской журналистики. Мистер Трак — армейский майор, и, когда ты ему рассказывал анекдот про Молотова и Маленкова, я, честно говоря, не был уверен, что он знает, кто они такие. Тем не менее мистер Трак не самый плохой вариант. Служака, работяга. Не интриган. Сумеет навести дисциплину. Давно пора. Ведь у нас тут русская партия бьется с еврейской стенка на стенку. Доходило до мордобоя в столовой. Наши русофилы кричат, что власть на Радио захватили жиды. То есть я, как главный редактор, хотя с Матусом и компанией я говорю только по редакционным делам. Почему я тебя придерживаю за руку? Ты же не разбираешься в обстановке. Твой приятель Джон усердно копал под Франка, думал, что его назначат директором русской службы. Не похоже на Джона? Конечно, ты у нас инженер человеческих душ. Короче, пригласили мистера Трака, и теперь твой Джон спит в своем рабочем кабинете, ибо делать ему на Радио решительно нечего. Почему ты не хочешь переехать в Гамбург? Мы бы с тобой составили сильную пару. Иначе мне в замы дадут Олега Облачного, а он моряк торгового флота, образование — десять классов. Его плюс: ни во что не лезет, все ему до лампочки. Кто еще твои друзья? Чилианский? Ставленник «орлов», почетный член этой организации. Правда, пока сидит тихо, «орлы» нынче не в моде. Ира Хренкина хороший редактор? Она баба бойкая и начитанная. Первая стукачка на Радио. Стучит даже на собственного мужа.
— Леня, расскажи мне что-нибудь более веселое, — взмолился Говоров.
— А разве не весело? — изумился Фридман. — У нас каждая редакция — комната смеха. Как в Парке культуры и отдыха имени Горького.
Странной парой, сопровождаемые озабоченными взглядами и перешептыванием (Фридман переводит Говорова в Гамбург? Кем?), проплывали они по коридорам, появлялись в студиях и кабинетах, сидели в столовой, и Говорову казалось, что он участвует в каких-то танцах-шманцах, и если раньше он не понимал значение этого слова — «шманцы», то теперь был убежден: что бы оно ни значило, но на Радио именно шманцы. Шманцы, когда в столовой каждая партия, группа, компания занимает свой столик и с соседями не общается, в упор их не видит. Шманцы, когда приглашают в кабинет к американцу, просят прослушать программу, высказать свое мнение, а потом спрашиваешь у Лени: «У кого мы были?» — и получаешь в ответ: «Никто не знает, чем он занимается. Вот зарплата у него большая. Это точно». Шманцы, когда на утренней летучке начальства собирается в два раза больше, чем журналистов, предлагают темы дня, а журналисты (кроме одного знаменитого Николая Ивановича, который готов делать пять-шесть корреспонденций за раз и тематика его нисколько не смущает) прячут головы в плечи — не хотят писать! Шманцы, когда в глухом подвале находишь говенный автомат с почтовыми открытками, намереваешься бросить монету, чтобы получить одну, и вдруг возникает дюжий парень в форме американского гвардейца и лениво цедит: «Только для американцев». И в то же время редакции бурлили, всюду кипели страсти, спонтанно вспыхивали споры-разговоры, но в основном о Радио, о местных делах и происшествиях и очень мало о том, чем живет страна, для которой они работают.
Все же Говорову удавалось отрываться от Лени. В столовой он подсел к Матусу, одиноко ковырявшему вилкой котлету (по столикам прошелестело: «???? Ведь Матус в опале!»), и Матус, помимо всего прочего, сказал: «Знаете ли вы, что Фридман по утрам стоит с секундомером в проходной, засекает опоздавших?» «Не может быть!» — возмутился Говоров. Матус горестно вздохнул: «Поэтому я уезжаю в Лондон. Теряю в деньгах и в грейде, но не желаю этой собачьей дисциплины».
Заглянул Говоров и к Джону. Джон дремал над бумагами. Обсудили последние новости (естественно, гамбургские, а не московские). «Джон, ответь мне на один вопрос: насколько хорошо мистер Трак знает русский? Когда мы с ним беседуем, у меня ощущение, что он половину слов не понимает». Джон рассмеялся: «Когда я с ним говорю по-английски, у меня точно такое же впечатление».
И еще Говоров успел написать в Гамбурге статью о поездке в Вену. Пересказал все, что обещал Штейну, не называя фамилии собеседника. Фридман прочел, крякнул: «Может, смягчить немного?» — «Я и так смягчил». Фридман покачал головой, но подписал.
Услышал сам Лева этот скрипт по Радио или ему раньше донесли из Гамбурга — неизвестно. Однако как только Говоров прилетел в Париж, поздно вечером в его квартире зазвенел телефон. Самсонов проорал и швырнул трубку, не дожидаясь ответа.
Позже было выяснение отношений с Катей. Ведь Говоров знал ее девчонкой, задолго до того, как она вышла замуж за Самсонова. Теперь Катя стала преданной женой, на страже интересов мужа и «Вселенной». «Катя, пока Лева передо мной не извинится, я с ним больше не разговариваю». — «Андрей, ну не стоит обижаться. Лева поорет, поорет и успокоится». — «Пусть Лева орет на Путаку. А на меня даже генерал Ильин в Союзе писателей не смел повышать голос».
