Анатолий Гладилин - Меня убил скотина Пелл
Он простился со Штейном и с помощью гостиничной телефонистки из «Бель эпок» связался с Гамбургом. Пусть позвонят ему в номер в семь вечера, он передаст корреспонденцию о последних московских литературных новостях (самое важное из того, что рассказал ему Штейн). Когда он закончил читать корреспонденцию, трубку в гамбургской студии взял Леня Фридман. «Специально задержался, чтоб тебя послушать, очень интересный материал, спасибо за оперативность, через час пойдет в эфир».
Похвала от начальства всегда приятна, но Леня говорил из студии, на публику. Значит, у Фридмана свои соображения и планы…
Через час голос Говорова, посланный по кабелю в Испанию, поднятый оттуда мощной антенной на спутник связи, спустился на огромные российские просторы, в клубящуюся тьму ночной метели. Родная земля встретила плотной радиозаглушкой, коктейлем из грохота отбойных молотков и визга электропилы. Молодые лейтенанты, глядя на прыгающие синусоиды на экране, с азартом крутили ручки приборов, преследовали и перекрывали убегавшую радиоволну. Но у каждой глушилки был определенный радиус действия, образовывались мертвые зоны, и тогда голос Говорова прорывался сквозь скрежет и вой. И во многих домах еще горел свет, оконные стекла подрагивали от порывов ветра, и люди, приникнув к приемнику, слушали репортаж Говорова из далекой Вены — если слушали, а не пили водку и не смотрели по телику очередной матч по хоккею.
В это время сам Говоров стоял на узком тротуаре кривого переулка, напротив маленькой гостиницы «Турецкий медведь», и созерцал два окна на третьем этаже. Окна были плотно задраены шторами. Кто живет сейчас в этом номере? Неважно. Но именно в этом номере с тремя кроватями, шкафом и тумбочками (туалет и ванная в коридоре) прожил Говоров свой первый месяц в эмиграции. Что ж, Феликс Штейн начинает так же, как Говоров, правда, у Штейна кроме жены и дочери еще кот на иждивении, но ведь Денис в Вене был совсем крохотным! К великому счастью Говорова и Киры, в цивилизованном мире обходились без ежедневной стирки пеленок. Юра фон Роден объяснил Говорову, что в любом магазине продаются специальные штанишки для младенцев, «куши». Вообще Юра фон Роден дал много полезных советов плюс деньги за интервью. Говоров ахнул, когда Юра вытащил из кармана и протянул ему 350 немецких марок. Они вкалывали целый день, Юра заряжал новые кассеты и заставлял переделывать, обращаться опять к той же теме. Говоров тихо матерился, жалел потерянное время — но если бы он знал, что за это заплатят! Юру фон Родена, корреспондента Радио, прилетевшего из Гамбурга, Говоров встретил настороженно. В советских газетах писали, что Радио в Гамбурге — логово бывших нацистских преступников, и фамилия парня звучала подозрительно. «Откуда у вас такой хороший русский язык?» — спросил Говоров. «Мой отец преподает советскую литературу в университете, я с детства воспитывался русской культуре». «О’кей, — сказал Говоров,— поехали». Юра включил магнитофон. «Эмиграция для русского писателя — трагедия. Эмигрируя, мы попадаем не в другую страну, а на другую планету». Юра нажал на «стоп». А как же свобода, демократия?
Они долго спорили, и Говоров настоял, чтоб интервью с ним начиналось только так.
Давно уже Юра фон Роден не приезжает встречать эмигрантов. Его место занял Говоров. И не потому, что Юра плохой журналист, нет, он профессионал, ходячая энциклопедия, но его знания теоретические, книжные, а Говоров понимает своих собеседников с полуслова.
Говоров подумал, что не случайно его сегодня во всеуслышание хвалил Леня Фридман. Явно в пику Юре фон Родену. У них какие-то старые счеты, и, став главным, Леня, похоже, задвигает Юру в архивный отдел. Надеюсь, с Радио Юру не выкинут. Было бы глупо терять такого работника. Впрочем, из Гамбурга никого невозможно уволить.
…Как бы ни был занят Говоров в Вене, он всегда находил время подойти к «Турецкому медведю». Своего рода ностальгия, ритуал. Свой дом в Москве ему никогда не увидеть, так хотя бы побывать на месте, где началась его новая жизнь. Кира выходила из этой двери с коляской и гуляла с Дениской по переулку. Тут неподалеку небольшой супермаркет, который поразил Говорова изобилием продуктов, особенно колбас. Ну да, после Москвы. А когда он прилетел в Вену из Парижа и заглянул в этот магазинчик — фу, жалкая лавочка!
…Тогда в «Турецком медведе» кроме Говоровых жили еще несколько семей из России. В коридоре около их комнат витал аппетитный запах горячего борща. А Говоров мечтал вечером пить чай. Спуститься в кафе, заказать чай представлялось немыслимым кутежом (деньги у Говорова были, но мало ли что впереди? Он их берег для Парижа). Как и все эмигранты, Говоров прихватил из Союза кипятильник. Однако от сети работала только электробритва. Хозяин «Турецкого медведя» экономил электроэнергию. Хозяин иногда врывался в комнату Говоровых и с порога радостно выпаливал: «Здравствуй, товарищ, руки вверх!» На этом его запас русских слов иссякал. Говорова интриговала загадка борща, пока ему не объяснили, что народные умельцы отвинчивают крышку с розетки и подключают кипятильник прямо к проводам. Кира стыдила: «У всех горячий ужин, а мы едим всухомятку». Наконец Говоров решился… и вырубил электричество на трех соседних улицах.
…Вообще их венская жизнь оставила добрые воспоминания. Они как-то по-хорошему сблизились с Кирой (в Москве Кира чувствовала, что Говоров в первую очередь озабочен Аленой и Наташей), чуть ли не роман начался, как десять лет назад. Запоем читали эмигрантскую литературу и периодику. Верный своей привычке, Говоров пешком прочесывал Вену, по кварталам, легко ориентировался в городе. Между прочим, не раз проходил мимо «Регины», этот отель ему казался местом, где блаженствуют богачи…
Говоров вздохнул, бросил прощальный взгляд на зашторенное окно и поспешил в центр к Кёрнтнерштрассе — там по вечерам призывно и заманчиво сияли витрины магазинов, ресторанов и кафе.
Наверно, Феликс Штейн был бы несказанно удивлен и озадачен, если бы увидел, как Говоров, возвращаясь к «Регине», покупает в уличном киоске у турка горячие сосиски с булочкой и пакетик жареной картошки. А что делать, граждане? Почти все командировочные Говоров истратил на московских друзей и теперь мог себе позволить лишь такой импровизированный ужин, благо в шкафу была припрятана бутылка виски, приобретенная во фри-шопе парижского аэропорта.
* * *Периодически в какой-нибудь советской газете появлялся фельетон про Радио с заголовком типа «Диверсанты за работой». Согласно фельетонисту, жители Гамбурга, простые немцы, с симпатией относящиеся к Советскому Союзу, диверсантов не любили и презрительно называли их павианами. «Павианы» — все сплошь предатели, отщепенцы или уголовники — в городе старались не показываться и прятались в мрачном здании Радио, огороженном от мира густой колючей проволокой. Фельетон сопровождала фотография: угол дома за проволочным забором. Как-то, будучи в Гамбурге, Говоров спросил: «Как делают такие фотографии? Монтаж?» Его повели на теннисный корт, расположенный по соседству. Действительно, если снимать Радио через ограждение теннисного корта, то картинка получалась впечатляющей.
Радио находилось в городском парке, где всегда было много праздношатающихся. Летом в обеденный перерыв пугливые «павианы» устраивали пикник прямо на травке. Здание никто не охранял, лишь в центральном подъезде стоял немецкий полицейский и лениво проверял пропуска. Но можно было беспрепятственно пройти на Радио через боковые двери, что Говоров неоднократно проделывал. «Когда-нибудь вам под окна подвезут грузовик с взрывчаткой, — предупреждал Говоров, — и никто не заметит». Очередной американский начальник озабоченно кивал тем предметом, который заменял ему голову. «Да, да, мы обсуждаем эту проблему с немцами». Обсуждение, если оно имело место быть, длилось годами, пока не взорвали чешскую редакцию. Только тогда соорудили забор — и фотоснимки Радио в советских газетах приобрели достоверность.
Голоса из публики:
— Кто взорвал?
Ну вот, откуда Говоров знает? Он же не полицейский детектив и участия в расследовании не принимал.
— А было расследование?
Разумеется. Только оно ни к чему не привело. Однако любопытно, что в советской прессе сразу радостно откликнулись на это событие. Одна газета даже сообщила подробности: радиодиверсанты не просто отравляют эфир своей клеветой, они еще в закрытых спецкомнатах варят какую-то подозрительную химию, и оттуда часто пахнет паленым. Дальше в своих предположениях газета не пошла, но проницательный читатель мог догадаться, дескать, радиодиверсанты сами себя взорвали.
— Значит, КГБ?
Говоров это не утверждает. Нет доказательств. Впоследствии на Радио распространилось мнение, что вообще произошла ошибка: мол, польскую разведку очень раздражали программы польской редакции в Гамбурге (в Польше уже действовала «Солидарность»), но ребята малость перепутали, не к той стене подложили бомбу. Как и в случае с «болгарскими зонтиками», предпочтительнее было думать, что все это художественная самодеятельность Софии, Праги, Варшавы, а Старший Брат в Москве ни о чем не ведает.
