Чарльз Сноу - Поиски
Шли недели, а они все продолжали перебрасываться аргументами, как мячом.
Остин доказывал: Лондон является очевидным местоположением для любой организации, которая финансируется главным образом правительством. Такое новшество, как институт, — более к лицу Лондону, чем любому старому университету. Учреждение, имеющее связи с внешним миром, гораздо удобнее будет разместить в Лондоне, чем в маленьком университетском городе. Техническому персоналу будет гораздо легче обеспечить комфортабельные жилища, чем в Оксфорде или Кембридже. В Лондоне имеются неограниченные возможности в смысле помещения для расширения лабораторий в отличие от Оксфорда и Кембриджа, где очень тесно; в самом деле, помещения для института можно найти в одном из лондонских колледжей (лучше всего в его собственном), и ничего не придется строить. Есть серьезная опасность в концентрации слишком большого количества исследовательских работ в Кембридже; наука выиграет, если будет здоровая конкуренция между университетами.
Притт доказывал: Кембридж является лучшим университетом для научной деятельности. Поскольку естественнонаучные исследования сосредоточены там, институт тоже должен быть создан в Кембридже. В Кембридже меньше развлечений, чем в Лондоне. Будет крепче дисциплина, и люди будут лучше работать.
Десмонд соглашался с Остином по поводу опасности концентрации экспериментальных работ в Кембридже и с Приттом — в отношении неудобств Лондона. Таким образом, выходило, что все говорит в пользу Оксфорда. Что же касается недостатка помещений, то в колледжах для всего находилось место в течение шестисот лет. (Я помню, как он сам был растроган, высказав эту мысль.) Оксфорд был бы прекрасным компромиссом.
Фейн доказывал: «Кому выгоден „прекрасный компромисс“ Десмонда? Возражают против централизации науки в Кембридже, но так можно прийти к мысли создать институт в Норвиче в Америке. (С каждым заседанием он становился все более язвительным.) Единственный веский аргумент против Кембриджа был высказан Приттом. Но так как Притт не вполне представляет Кембридж, то это нельзя рассматривать серьезно. Институт в Кембридже по мере того, как он будет расти, будет привлекать пожертвования. Этого никогда не произойдет в Лондоне. В Кембридже институт будет иметь наилучшие возможности для начала своей деятельности». («Куда вы послали своего сына, Остин?» — спросил он.)
Константин особенно не спорил. Но по его милости по крайней мере три заседания ушли на обсуждение вопросов, к делу совершенно не относящихся. Проделал он это неумышленно. Он вернулся к доводу Остина насчет помещений.
— Профессор Остин предложил разместить институт в Лондоне, потому что тогда не потребуется дополнительных зданий, — начал Константин, — и хотя, как я уже говорил раньше, я стою за Лондон, я не могу поддержать этот аргумент. Безусловно, где бы ни находился институт, он должен иметь новое здание, здание, предназначенное для целей института и ни для чего больше. Мы должны у нас в Англии когда-нибудь создать архитектуру научных учреждений, и лучшего случая у нас не будет…
Он рассказал, какими особенностями должна обладать современная лаборатория. Он сравнил Пасадену с Физико-химическим институтом в Ленинграде и вызвал тем самым яростные и бесконечные споры. Дело в том, что члены комитета явно предпочитали конкретные факты, не относящиеся к существу вопроса, важным по сути дела, но более общим и отвлеченным идеям. И так как здания живут дольше и их легче охватить взглядом, чем человеческие жизни, то в сознании членов комитета они занимали несоизмеримо большее места. Наблюдая их темпераментный спор, я подумал, как еще в Кембридже я часто обнаруживал, что те, кто с жаром говорит о колледжах, имеют в виду просто здания колледжей.
Комитет с радостью ухватился за возможность поспорить о зданиях, словно наконец-то зашла речь о знакомом предмете. У Остина, совершенно естественно, выступление Константина вызвало раздражение, но он всю свою жизнь обсуждал здания, высказывался за и против, и он был готов к такому спору. Вскоре все уже обменивались привычными словами: «Смета», «Экономия на основном здании, расходы по интерьеру», «Экономия на главном корпусе — это ложная экономия», «Предложения архитектора», «Архитектор должен быть первоклассным».
— Скамьи должны быть из тикового дерева, — заметил Десмонд, — скамьи обязательно должны быть из тикового дерева.
Я видел, что решение, существеннейшее решение о местоположении института, отодвигается все дальше. За окнами светило солнце, время от времени врывался легкий ветерок и, выдувая табачный дым и запах мебели, приносил с собой дыхание парка. Я частенько переставал слушать и рисовал что-нибудь на листках бумаги. Однажды, помню, в самый разгар спора по поводу зданий, я развлекался тем, что классифицировал всех пятерых членов комитета, сидящих за столом, по известным мне системам. По Юнгу, у Десмонда, Остина и Фейна интересы были сосредоточены на внешних обстоятельствах, у Притта и Константина — на внутренней, духовной жизни. По Кречмеру, Десмонд и, возможно, Остин являются циклоидами и пикниками, Константин — шизоидом и астеником, остальные два не поддавались классификации. Мне лично эта классификация никогда не казалась удачной, по ней даже нельзя разделить людей вообще, не говоря уже о том, чтобы сделать это толково.
В другой раз, когда после нашего заседания не было заседания Королевского общества, я провожал Остина домой.
— Вам не кажется, что дела продвигаются довольно медленно? — спросил я.
— Да, не так быстро, как я рассчитывал, — сказал Остин. — Во всяком случае, не так быстро. Упрямый народ собрался в нашем комитете. Это непростительно для людей науки. Ведь правильный курс совершенно бесспорен.
— Ваш план…
— Институт должен быть в Лондоне, я могу найти ему место в Королевском колледже. Как трудно, Майлз, когда члены комитета не понимают элементарных вещей.
— Я знаю, что вы испробовали все способы, — сказал я, — но я бы хотел спросить у вас, не будете ли вы возражать, если я неофициально поговорю кое с кем из членов комитета. Выскажу им в той или иной форме то, что вы сейчас мне сказали. Я могу разговаривать более свободно, чем вы, поскольку я не являюсь членом комитета. — Я улыбнулся. — И вообще являюсь безответственным молодым человеком.
— Если еще один из них будет за Лондон, все уладится, — добавил я. — А мне кажется возможным изменить настроение одного или двух членов комитета, если они будут в точности знать, как вы к этому относитесь.
— Я надеюсь, что вы не будете зря трепать мое имя, — громко сказал он, и эхо его голоса забавно откликнулось, — но я знаю, что в таких вопросах вы человек благоразумный. Вы не из этих длинноволосых молодых людей.
— Вреда никакого это не принесет, — сказал я, — а может спасти дело.
4Утром в день нашего следующего заседания я возвращался в Лондон из Оксфорда. Я не был удивлен, увидев Десмонда, но он поразился при виде меня.
— Что вы здесь делаете? — весело спросил он. — Ну-ка, выкладывайте.
— Выступал вчера вечером в одном из ваших клубов, — сказал я, — но приехал я сюда только потому, что хотел повидаться с вами. Я звонил вам вчера вечером, но вас не было.
Если бы он был дома, я не стал бы звонить, я хотел, чтобы у него не было времени и этот скользкий человечек не успел бы перестроиться до начала заседания.
— Я почти что напросился сам на это выступление в Оксфорде, — мрачно сказал я.
Он беспокойно заерзал.
— Это касается меня? — спросил он.
— Это касается комитета, — сказал я.
Он сразу успокоился и принял вид делового человека, который мимоходом, во время поездки решает важнейшие вопросы. Он закурил трубку.
— Давайте поговорим, — сказал он.
— Вы ведь знаете, в каком тупике мы оказались… — я наклонился к нему, — по вопросу о том, где должен быть институт. Он осложнился еще спорами по поводу здания…
— Фейн никогда не заходит в собственные лаборатории, — быстро сказал Десмонд. — Откуда же, скажите, ему знать, как строить чужие?
— Правильно, — ответил я. Тут мне повезло. — Во всяком случае, если вы на одну чашу весов положите здание…
— Это давно надо было сделать, — кивнул Десмонд. — Конечно, мы должны.
— Мы возвращаемся к старому спору насчет места. Вы стоите за Оксфорд, Остин и Константин, конечно, за Лондон, Фейн и Притт — за Кембридж. Вот тут все и застопорилось. И это тянется уже с мая.
Я помолчал, глядя на него. Он пожал плечами.
— Комитеты, — сказал он, — комитеты, Майлз. Человек тут бессилен. Каждый старается в меру своих способностей.
— Но так дальше продолжаться не может.
— Почему?
— Остин и Константин дальше не будут держаться вместе. Сегодня они, по-видимому, разойдутся. По вопросу о здании. Остин хочет, чтобы институт был в Лондоне, и, стало быть, новое здание не нужно, а Константин настаивает. В этом пункте они расходятся. В конце прошлой недели я разговаривал с Остином. Ему все это страшно надоело. Он сказал, что он готов согласиться…
