Мирослав Немиров - Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)
2.
Примерно в 1994 году М.Немиров вернулся к этой мысли, решив все-таки это осуществить, хотя и в упрощенном виде. Понакупив однажды множество вышеупомянутых журналов «Интернационал Клуб», содержанием которых являются картинки без трусов, он задумал совершить с ним вышеупомянутую операцию выскребания текстов, а на их место он решил поместить уже не сообщения из тюменской жизни — он уже давно жил к тому времени в Москве — а просто собственные комментарии к картинкам. В стихотворной форме.
Художественный смысл здесь был тот, что картинки эти, в общем, все являются совершенно одинаковыми — однообразные тетки без трусов в однообразных позах, а нужно было исхитриться придумать к ним такие стихи, которые были их гораздо лучше: разнообразные и неожиданные.
Но и из этого ничего не вышло: стихи он начал набрасывать, и набросков таких понасочинял довольно много, а вот с истреблением английского текста дело не пошло: являясь личностью, плохо приспособленной к кропотливому ручному труду, он вытравил эти тексты на трех страницах одного из журналов, затратив на это два дня, да и плюнул.
Тут как раз попользоваться этими журналами у него попросил известный художник с картинками Дмитрий Врубель (см.), которому они понадобились для его различных художественных замыслов, я ему их все поотдал (и с вложенными в них стихотворными набросками), а потом жизнь началась уж настолько совсем безумная такая, что я про это все и позабыл. Пока случайно, разбирая свои архивы, в одной из папок на вот эти картиночки и на этот стих не наткнулся — тут все и вспомнил.
Нужно будет справиться у Врубеля при встрече: если он их не выкинул еще, пускай мне вернет — и я таки это дело осуществлю.
3.
Вот еще одно из стихотворений из этой папки. Оно относилось к некоей, имя которой было Lucy.
— О Люся Люся
Жду не дождуся
Когда дорвуся
Когда тобою я за все мазуту насладюся.
— О нет нет нет нет!
Ты есть поэт?
Тебе — привет!
Но остальное — нет, нет, нет, нет.
— О не сердися
О не стыдися
Скорей давай сюда свою мне лучше писю
(еще являющуюся ко всему впридачу, как я вижу, лысу)
Не пожалеешь, ты в том твердо убедишься.
— Я не сержуся
Я не стыжуся
Меня совсем не правильно ты понимаешь
А просто очень уж приемы старомодные ты соблазненья применяешь
Не понимаешь ты, что изменилось время
Что только лишь и нужно показать мне малость денег
И говорю я потому и нет, что, без обиды, сам ты понимаешь
Ты ими вряд ли обладаешь.
и т. д.
Увы, стихотворение есть, а картинки нет.
12.2.98 23:45:19.
Пастернак, Борис
Советский поэт; автор этих строк долгое время был очень больше чем любителем его стихотворений.
Сначала не был.
Сначала был любителем Маяковского, и еще Заболоцкого времен поэм.
1980: автор этих строк поступает в тюменский университет, припадает к его библиотеке, выискивая в ней все и всякие стихи всех и всяких авторов, упоминания чьих имен с определениями типа «отдавшие дань формалистическим выкрутасам» встречал в различных статьях: берет и читает всех подряд, от Сельвинского до Евтушенки и от Георгия Иванова до Михаила Луконина.
Конечно, взялся и за Пастернака — с Маяковским дружил!
И был сильно озадачен.
Ибо был настроен на кровожадную поэзию типа
И когда зрачки растворяла месть,
а в руках затесался нож —
это сердце завыло: даешь!
а душа отвечала, послушная: есть,
или
Выньте, гулящие, руки из брюк,
берите камень, нож, или бомбу,
а если у которого нету рук,
так пришел чтоб, и бился лбом бы!
или:
Вместо вер в душе — электричество, пар.
Вместо нищих — всех миров богатства прикарманим!
Стар — убивать. На пепельницы черепа!
Мы тебя доконаем, мир-романтик!
А тут — какая-то фигня, лютики-цветочки, да еще и силлабо-тоническим размерами, да еще и хрен поймешь, какой посад, при чем здесь нога, да тем более ни одна.
Тем не менее, автор этих строк испытывал доверие к авторитетам, поэтому старался, читал указанные стихи, стараясь понять, чего же в них хорошего, и однажды все-таки хоп, и — все стало на свои места, все стало понятным, и именно таким, каким оно и должно быть в действительности, и, словом, разверзлись все-таки зеницы, и автор этих строк, как и положено,
услышал гад подводный ход,
и дальней лозы прозябанье,
и так далее. И он стал ярым сторонником подобной поэзии, и с весны 1981 по примерно лето 1984-го находился под ее постоянным воздействием, и ходил, и бормотал про себя наизусть, и воспринимал мир в координатных оной. И сам писал стихи подобного толка. А к Маяковскому — охладел.
Кроме М.Немирова, поклонником Пастернака был еще и А.Струков: проживая совместно в 1980-81-м годах (см. Струков), являясь 17-ти и 18-летними студентами первого курса, они стремились к усвоению ценностей авангардного искусства. И брали в библиотеке стихи, и переписывали их к себе в тетрадочки от руки. И знали их поэтому огромное число наизусть.
Типа:
В посаде, куда ни одна нога
Не ступала, лишь ворожеи да вьюги
Ступала нога, в бесноватой округе
Где и то, как убитые, спят снега, —
Постой, в посаде, куда ни одна
Нога не ступала, одни душегубы —
и т. д.
Позже к числу любителей стихотворений Б.Пастернака примкнул еще Е.Федотов, а еще позже, уже к концу 1980-х, обнаружился еще один — В.Богомяков. А больше, по-моему, никто. Из студентов филологов, во-всяком случае, я на 95 % уверен, что никому из них и в голову не приходило его читать.
Таковыми, примерно, можно считать факты. Что до выводов из них, то он и нижеследующи:
1: читать Пастернака — нужно, даже если непонятно и не нравится. Ибо это — полезно. Хотя бы в плане столь нынче снова модных поисков средств расширения сознания. Потому что вот уж, именно что расширяет, да так, что —
2: Изобилие всевозможных книжек, наличествующее нынче, в некоторой степени — вредно. Ибо получается так, что купил какого-нибудь Сатуновского или Кибирова, прочел всю книжку одним махом, лежа на диванчике, хмыкнул, да и поставил пылиться на полке: знаю, мол, такого, читал.
Гораздо более плодотворной была прежняя система усвоения поэзии, когда нужно было идти в библиотеку, там сидеть, переписывать стихи из книжки на бумажки от руки, затем, вернувшись домой, перепечатывать переписанное на машинке. Се гораздо более содействовало, так сказать, интериоризации прочитанного, нежели нынешнее просто чтение глазами.
На этом пока все — 8 февраля 1997, суббота, 9: 02.
Некоторые из стихотворений П. — самые, те, которые автору этих строк —, прилагаю:
***
Разве только грязь видна вам?
А не скачет таль в глазах?
Не играет по канавам
Точно в яблонях рысак?
Разве только птицы цедят
В синем небе щебеча
Ледяной лимон обеден
Сквозь соломину луча?
Оглянись, и ты увидишь:
До зари, весь день, везде
Город с головой, как Китеж,
В светло-голубой воде.
В эти дни прозрачны крыши
И хрустальны колера.
Как камыш кирпич колыша,
Дни несутся в вечера.
Город, как болото, топок,
Струпья снега на счету
И февраль горит, как хлопок
Захлебнувшийся в спирту.
В эти дни теряют имя,
Толпы лиц сшибают с ног.
Знай, твоя подруга с ними.
Но и ты не одинок.
1914
***
Что почек, что клейких заплывших огарков
Налеплено к веткам! Затеплен
Апрель. Возмужалостью тянет из парка,
И реплики леса окрепли.
Лес стянут по горлу петлею пернатых,
Лес стянут, как буйвол арканом,
И стонет в сетях, как стенает в сонатах,
Стальной гладиатор органа.
Поэзия! Греческой губкой в присосках
Будь ты, и меж зелени клейкой
Тебя положу я на мокрую доску
Зеленой садовой скамейки.
Расти себе пышные брыжжи и фижмы,
Вбирай облака и овраги,
А утром, поэзия, я тебя выжму,
Во здравие жадной бумаги.
1916
***
В посаде, куда ни одна нога
Не ступала, лишь ворожеи да вьюги,
Ступала нога, в бесноватой округе,
Где и то, как убитые, спят снега,
Постой, в посаде, куда ни одна
Нога не ступала, лишь ворожеи,
Да вьюги ступала нога, до окна
Дохлестнулся обрывок стальной шлеи.
Ни зги не видать, а ведь этот посад
Может быть, в городе, в Замоскворечьи,
В Замостьи и прочая (в полночь забредший
Гость от меня отшатнулся назад).
Постой, в посаде, куда ни одна
Нога не ступала, одни душегубы,
Твой вестник, осиновый лист, он безгубый.
Безгласней, чем призрак, бледней полотна.
Метался, стучался во все ворота,
Кругом озирался, смерчом с мостовой,
— Не тот этот город, и полночь не та,
