Линн Каллен - Миссис По
Но эмоции этого тяжелого дня давали о себе знать, и веселые песни мистера Райса довольно скоро превратились в церковные гимны. Во время особенно мрачного исполнения гимна «О, благодать»[74] я ускользнула, пока миссис Эллет промокала глаза.
Мистер По сидел на каменной садовой скамье среди ромашек и пышных гортензий. Полные соков цветы, казалось, почти вибрируют от пробуждающейся в них жизни, но в воздухе висел принесенный из выгоревших кварталов едкий запах обугленного дерева.
Увидев меня, мистер По поднялся и убрал в карман клочок бумаги и перо – он писал до моего появления. На его лице появилась улыбка облегчения.
– Я не был уверен, что вы вернетесь.
Я постаралась подавить собственную радость.
– Писали о лечебнице для умалишенных? – спросила я.
Его улыбка исчезла.
– Вы бывали там весной, – сказала я, – но я не слышала, что из этого вышло.
Он нахмурился, но потом оживился и потянулся ко мне.
– Я работаю над текстом для выступления в Бостоне.
Я увернулась от его рук:
– Нас могут увидеть.
Он вновь перестал улыбаться.
– Черт, да мне дела нет до этого. Я долго вел себя как джентльмен, и что это нам дало? Я устал. Устал от этого фарса. Ты нужна мне, Френсис. Я люблю тебя. Просто нечестно, что мы не вместе.
Его слова словно камни легли мне на сердце, и я горько рассмеялась.
– Сомневаюсь, что люди одобрят нашу честность.
Он посмотрел на меня:
– Не относись к этому так легкомысленно, Френсис.
Он любит меня. Он сам сказал, что любит.
– Ради моих девочек я хочу, чтоб все было правильно. Ради них и ради вашей жены.
– А как насчет нас, Френсис? Неужели мы не заслуживаем счастья?
– Только не за счет других. – Мне требовалась вся моя сила воли, чтобы не протянуть руки к его красивому, страдальческому лицу. Я люблю тебя, Эдгар. Я так тебя люблю.
Он запустил руки в шевелюру, взъерошив ее.
– Я все сделаю правильно. Я постараюсь устроить так, чтобы всем было хорошо. Мне нужно, чтобы ты верила – я смогу. – Он схватил меня за запястье и взмолился: – Верь, пожалуйста.
От двери донеслись голоса. Вечер подходил к концу.
Мистер По выпустил мою руку.
– Разреши проводить тебя домой, – тихо сказал он.
Из садика мы вышли по очереди. Мистер По поджидал меня на Вашингтон-сквер, и мы тронулись в путь, не разговаривая и не касаясь друг друга, словно отрицая свои чувства на случай, если за нами наблюдают чьи-то глаза.
У калитки дома Бартлеттов мы остановились. Я принялась возиться с задвижкой.
Мистер По дотронулся пальцем до моей затянутой в перчатку руки. Я глубоко вздохнула и загремела запором. Он открыл задвижку, толкнул калитку и, когда я сделала движение войти, придержал меня.
– Я открыл тебе мое сердце, как никогда не открывал никому из живущих. Почему же ты отвергаешь меня?
Почувствовав, что меня трясет, я обратила к нему лицо.
– Я не отвергаю тебя, Эдгар. Я тебя люблю. Я люблю тебя вопреки доводам рассудка и соображениям безопасности. – Мой голос сорвался. – Я люблю тебя так, что это меня пугает.
Лицо поэта исказила гримаса боли.
– Ты произносишь те самые слова, что я хотел услышать, и все же – ты ранишь меня.
Трепеща от все усиливающегося вожделения, я стала подниматься по ступеням. Я не остановила мистера По, когда услышала за спиной его шаги. Я не остановила бы его, если бы он последовал за мной в садик Бартлеттов, в известное мне укромное место за оранжереей, где ждала нас беседка из лилий.
И вдруг, уже открывая входную дверь, я почуяла острый, маслянистый запах, и в моем мозгу зазвучал сигнал тревоги.
– В чем дело? – спросил мистер По.
Из общей комнаты раздался смешок Винни.
Под ложечкой поселилась тревога. Скаждым моим шагом по скрипучим половицам коридора она росла, словно столбик ртути в термометре, заставляя кулаки сжиматься, а сердце – частить. Когда я добралась до общей комнаты, в висках стучало.
За мольбертом, перед моими дочерьми, сидящими рядышком в свете многочисленных ламп, расположился Сэмюэл.
25
Сэмюэл развернулся вокруг своей оси, гримасничая, как нашкодивший мальчишка. На костистом лице появилась обаятельная, робкая улыбка:
– Сюрприз!
Я почувствовала у себя на пояснице руку мистера По.
– Мама, мама! Смотри! – закричала Винни.
– Я вижу.
Сэмюэл поднялся из-за мольберта, вытирая тряпкой руку.
– Мистер По. Девочки о вас рассказывали.
Мистер По пожал руку Сэмюэля и поглядел на меня, словно чтобы убедиться, что со мной все в порядке.
Я сняла шляпку, постаралась собраться и ровно спросила:
– Почему ты здесь?
Девочки слушали.
– Вот как жена встречает мужа после… сколько меня не было?
– Восемь месяцев.
Винни вскочила со стула, где сидела вместе с Эллен, подбежала к Сэмюэлю и взяла его за руку. Очевидно все простив, она посмотрела на холст:
– Не похоже на меня.
Сэмюэл нагнулся и поцеловал ее в макушку.
– Конечно, пока не похоже, Винни. Я работаю послойно, перехожу от темного к светлому. Пока не появится светлых тонов, настоящая ты не появишься тоже. Придется подождать несколько дней.
Я глянула на мольберт. Судя по тому, что успел нарисовать Сэмюэл, он появился сразу после моего ухода.
– Чего ты хочешь, Сэмюэл?
– Увидеть семью, конечно. Я прослышал о пожаре.
– Чтобы так быстро тут объявиться, ты должен был быть где-то неподалеку. Тем не менее ты объявился только сейчас.
– Хотите, чтобы я его выпроводил? – спросил мистер По.
Приятная улыбка исчезла с лица Сэмюэля.
– Напомните-ка мне, какое отношение вы имеете к этой семье?
Снизу на мистера По, прищурившись, смотрели представительницы молодого поколения Осгудов. Как же быстро Винни сменила фронт, отчаянно стараясь угодить отцу! Эллен пока не была готова к переменам и с опаской поглядывала на происходящее со своего стула.
– Возможно, мне нужно провести с мужем несколько минут, – сказала я мистеру По. – Он ведь не задержится надолго.
Мистер По накрыл ладонью мой сжавшийся кулак и вышел. Как только за ним закрылась дверь, Сэмюэл покачал головой:
– Богом клянусь, все еще хуже, чем я слышал.
– Девочки, – сказала я зазвеневшим от гнева голосом, – извольте подняться и готовиться ко сну. Уже поздно. – Их разом погрустневшие мордашки разбили мне сердце. – Потом вы сможете прийти пожелать нам спокойной ночи, – добавила я.
– Делайте, как мать велит, – сказал Сэмюэл, когда Эллен не двинулась с места, – а потом быстренько возвращайтесь.
Эллен взяла Винни за руку и увела наверх.
Я обхватила себя руками.
– Сколько времени тебе нужно, чтобы с этим закончить?
Он взял кисть и принялся вытирать ее тряпкой.
– Ты имеешь в виду картину?
– Ты не сможешь дорисовать ее тут.
– Я так не думаю. Утром я виделся с Бартлеттом, он сказал, что его жена вернется на следующей неделе. У меня есть такое чувство, что она вряд ли примет меня с распростертыми объятиями. Бартлетт и сам не выказывал признаков сердечности.
– А ты думал, я буду счастлива?
– Знаю, знаю. Но мне было стыдно даже писать тебе. Я понял, что, начни я молить тебя о прощении, мне пришлось бы вернуться и покориться неизбежному наказанию.
Я сухо усмехнулась.
– Мне нравится, что я стала для тебя наказанием.
– Я имел в виду не это.
– И что же я должна делать, Сэмюэл?
– Мы ведь женаты. – Он обмакнул кисть в бутыль с льняным маслом и пожал плечами. – Примешь меня опять?
Как ему удается придать своему костлявому потасканному лицу такое мальчишески обаятельное выражение?
– А что, твоя любовница в Цинциннати выгнала тебя взашей?
– Так ты слышала об этом? – Он принялся отчищать другую кисть. – Говоря по правде, Фанни, я скучал по тебе. По тебе и по нашим девочкам.
– Ты унизил меня, Сэмюэл. Осрамил.
– Я никогда не хотел этого.
– Хуже того, ты оставил нас без гроша. Неужели ты совсем о нас не беспокоился?
У него хватило здравого смысла выглядеть пристыженно.
– Мне так жаль, Фанни, прости. Я вовсе не хотел причинить тебе вред. Я на самом деле беспокоился о тебе. Очень беспокоился. Но я должен был исчезнуть. Кредиторы наступали мне на пятки.
– Они пытались стребовать твои долги с меня.
– Очень об этом сожалею, но ведь я знал, что они ничего не могут тебе сделать. А вот меня они могли засадить в Блэквеллскую тюрьму, а мне не хотелось туда отправляться. Я не мог опозорить девочек, нельзя, чтобы они жили с таким пятном.
