Василий Алексеев - Невидимая Россия
Павел вспомнил, как неделю тому назад он и Козырев засиделись в канцелярии до 12 часов ночи и остались одни. Вдруг Козырев обернулся к Павлу, лицо его исказилось почти судорожной гримасой и надтреснутый голос с отчаянием воскликнул:
— Выжали, как лимон, чувствую, что жизненной силы почти не остается, а отдохнуть не дают.
— Давно вы уже в лагере? — спросил Павел.
— Пять лет. — Козырев поник головой и отвернулся.
— Вы были военным?
— Да. Интендантом. Два ромба носил. Пришили вредительство, дали десять лет через расстрел, то есть сначала приговорили к смерти, а потом помиловали. Семья за эти годы куда-то исчезла. Очевидно, жена снова вышла замуж, не пишет уже два года. Мне сорок восемь лет, а я чувствую себя глубоким стариком. Теперь обещают досрочное освобождение по окончании строительства, а что со мной будет через год? Может быть, смерть освободит без их участия.
— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — спросил Павел.
— Нет. — Козырев с опаской оглянулся на дверь. — Вам ведь запрещено с нами общаться.
Павел сразу почувствовал страх: действительно, нечего особенно откровенничать перед этим бывшим советским генералом. Будь он на моем месте, он бы держался не так, как я, да и сейчас, может быть, недаром его через день в секретную часть вызывают.
После этого разговора Козырев стал держаться холодно и отчужденно, очевидно, боясь последствий минутной слабости.
Надо уходить, надо скорее уходить с канала, — думал Павел.
Глава восьмая
ВОЗВРАЩЕНИЕ БОРИСА
Борис вернулся из Сибири. С трудом получив свободный день, Павел приехал к Наталии Михайловне. Со стула встал обветренный, постаревший Борис. Обнялись.
Глаза и улыбка прежние, — думал Павел. — Нет, этот не сдался и не сошел со своей дороги.
— Ну, через Наташу следил за вами, — сказал Борис.
В комнату вошла румяная, подкрашенная Люба.
— Знакомься, — моя жена, — сказал Борис и искоса посмотрел, какое впечатление произведет на Павла Люба.
Павел с сомнением пожал пухлую ручку и посмотрел на губки бантиком.
Дамы вышли, чтобы приготовить обед. Павел сел против Бориса и сразу заговорил о деле.
— Мы с Григорием набрали в лагере много адресов и теперь хотим восстановить центр в Москве. Для этого я и поступил на канал Москва-Волга.
— У меня кое-что сделано в Москве, но, по понятным тебе причинам, задерживаться здесь мне невозможно. В Сибири на строительстве сколочена группа инженеров, особенно не развертываемся из-за общих неблагоприятных условий. — Борису было неприятно говорить о том, что сделано мало.
— А что из себя представляют молодые советские инженеры? — задал Павел давно мучивший его вопрос.
— Очень разные, я ведь и сам липовый специалист, как говорится, по нужде. Общее мнение таково, что сразу по окончании вузов они на 90 % мало куда пригодны, зато, поработав несколько лет на строительствах, большинство заметно квалифицируется и делается узкими, но вполне удовлетворительными специалистами. Ведь инженеров, выходцев из интеллигентных семей, всего несколько процентов. Ты себе представить не можешь какой народ приезжает из провинциальных вузов, но на работе они быстро обламываются.
— Ну, а какие у них настроения?
— С настроением та же картина: пока такой кончивший ВУЗ выдвиженец чувствует, что он всем обязан партии и правительству, а сам ничего не стоит, он инстинктивно цепляется за советскую систему; как только окрепнет и квалифицируется да понасмотрится на бесхозяйственное расходование народных денег, так и начинает критиковать, часто не вслух, а шопотом, только в кругу близких приятелей, но уже критикует. Твердо за партию стоят только партийные работники, которые ничего не стоят вне большевистской системы. Поэтому доверия к специалисту нет, хотя дело делает только он один. Поэтому на всех руководящих должностях сидят партийцы-крикуны. Если говорить о перевороте, то теоретически дело обстоит очень просто: надо будет с самого начала, сверху донизу, на место партийцев и комиссаров поставить их заместителей-специалистов.
— И ты думаешь, что внутренний переворот возможен?
— Если бы удалось поднять восстание сразу во многих местах, то и внутренний переворот был бы возможен. В случае же войны произойдет стихийный взрыв. А война неизбежна, во-первых, потому, что с переходом на пятилетки перешли к подготовке мировой революции при помощи штыков Красной армии; во-вторых, потому что столкновение с фашистской Германией неизбежно.
Павел, в который уже раз, сталкивался с той же концепцией.
— И ты думаешь, что Германия победит?
— Уверен, что победит. Наши, хоть и кричат и готовятся, но во время готовы не будут. Самое же глазное, что колхозники воевать не станут.
— А ты не боишься, что немцы захватят Украину?
— Во-первых, если и захватят, то не навсегда, а, вернее всего, и не надолго, а потом, как по-твоему, что лучше: потерять, скажем, руку, или знать, что заболел сифилисом и нет никаких лекарств для его лечения? Борис гневно посмотрел на Павла.
— А ты что, может быть, по-другому смотришь?
— Нет, я смотрю так же, как и ты.
Павел вспомнил разговор с хозяином, неожиданно спрыгнувшим с чердака.
— А как по-твоему молодежь?
— Зеленая молодежь до 25 лет в городах за них, да и то не вся; зато весь средний возраст, кроме партийцев, против, — отвечал Борис уверенно.
— А как дело с деревней? Я спрашиваю про твои группы среди крестьян.
— Плохо. Связь почти прервалась, Кузьмич уехал в Сибирь и пропал, видимо, боится писать, а те, кто остался на месте, попрежнему в душе наши, но, сам знаешь, всеми надо руководить и всех надо подталкивать, — само ничто не делается.
Раздались два звонка и в передней поднялся веселый шум.
— Анохин и Сергей, — высунулась в дверь Наталия Михайловна. Павел не успел спросить, какой это Анохин, как в комнату вошел его школьный товарищ, бывший староста класса, теперь главный инженер большого строительства — Анохин.
— Вот это здорово! — оба искренно обрадовались. Анохин возмужал, похорошел и приобрел уверенную, слегка небрежную манеру держаться. Следом за ним появился Сергей, муж Наталии Михайловны. Радость от встречи со школьным товарищем сразу исчезла у Павла, когда он увидел высокую развинченную фигуру Сергея, холодно протянувшего ему длинную руку.
— Рад познакомиться. — На большом бледном лице Сергея изобразилась надменно кислая улыбка, обнаружившая отсутствие передних зубов. Павел постарался заглушить вспыхнувшее с неожиданной силой недоброжелательство и одновременно вспомнил характеристику Сергея, данную ему еще покойным Алешей: человек наш, но кутила и неврастеник, в кадр не годится.
— Ну, как живем? — Анохин дружески, с некоторым оттенком превосходства обратился к Павлу.
— А так, что отсидел четыре года в концлагере, а сейчас работаю на канале, — ощетинился Павел.
Анохину стало неудобно и он даже покраснел:
— Прости, я не знал, что ты был арестован.
— Ну как, дамы, закуска готова? — спросил Сергей, с явным нетерпением ожидая выпивки.
Все пошли к единственному круглому столику, заменявшему и обеденный и письменный стол в комнате Наталии Михайловны. Павел не любил ужинов с водкой: всегда начинались праздные бестолковые разговоры, из которых, обычно, не получалось никакого дела, но во время которых легко было проговориться.
— Вам водки или коньяку? — Сергей обратился к Павлу.
— Ни того, ни другого, — поблагодарил Павел суше, чем хотел.
— Ну как, Борис, есть еще порох в пороховницах? — иронически заметил Сергей, наливая по второй рюмке.
Борис не заметил скрытой иронии Сергея, широко улыбнулся и залпом выпил. Наталия Михайловна, закончив приготовление закуски, подсела к столу, искоса взглянув на сидящего в стороне Павла. Павлу становилось всё досаднее и досаднее: он не для того с таким трудом вырвался со строительства, чтобы смотреть, как ужинают и пьют водку.
— Господа, — громко сказала Наталия Михайловна, — устройте куда-нибудь на работу отца; он после ссылки так и числится на моем иждивении, хороший специалист, а имеет только случайные заработки — и то частным образом.
Анохин сделал вид, что вопрос обращен не к нему; Борис обернулся и хотел сказать что-то сочувственное, но его перебил Сергей:
— Михаил Михайлович должен радоваться, что может по своему возрасту числиться на вашем иждивении, для него это самое лучшее, по крайней мере, меньше внимания на себя будет обращать, а то сразу скажут «недорезанный аристократ» и опять посадят. — Слово «недорезанный» Сергей произнес с оттенком презрения.
Ишь, какой новый специалист, — с возмущением подумал Павел.
— Ничего, Наташа, не грусти, — сказал Борис, — мы подумаем.
