Эйтан Финкельштейн - Пастухи фараона
…14 июля 1914. Все сильнее нависает ужас войны. Российское заступничество за Сербию вызывает германское выступление в пользу Австрии, а французское — в пользу России. Неужели наше правительство, которое так яростно воюет со своим народом, вступит еще и во внешнюю войну?
19 июля 1914. Война. Всюду читают царский Манифест. На улицах ликующие толпы. В еврейском обществе патриотический подъем, призывы забыть былые обиды во имя победы над врагом. И верно, сейчас главное — проявить себя надежными сынами отечества. Тогда после победы все ограничения отпадут сами собой.
20 сентября 1914. Канун Рош а Шуне[89], а настроение отвратительное. На дорогах Польши, где наступают германо-австрийские войска, великий стон. Вчера у Гинзбурга двое приезжих из Варшавы рассказывали, что перед отступлением русские солдаты собирают евреев и гонят их — вместе со стариками и младенцами — в Варшаву. Куда смотрит военное начальство?
14 октября 1914. Думским депутатам удалось узнать, что выселение и издевательства над евреями в Польше — вовсе не самоуправство каких-то командиров, а приказ главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича. Оказалось, не успели высохнуть чернила на царском манифесте, как он приказал выселять евреев из прифронтовых областей, так как они «по родству языка могут легко сговориться с противником и оказать ему услуги доставкой продовольствия и шпионством». Позор!
…14 августа 1915. Армия терпит страшные поражения, войска отступают. Люди, появляющиеся в столице, рассказывают, что по приближении фронта евреев гонят из Литвы, Галиции и Буковины в глубь страны, в недавно наглухо закрытые для них великорусские губернии. Какая ирония — черту оседлости отменило для нас не русское правительство, а наступающие войска кайзера!
…Вчера еврейские депутаты Думы потребовали от премьера Горемыкина разъяснить, за что сражаются и умирают полмиллиона российских евреев — илотов, идущих в бой с клеймом вечных рабов? Горемыкин отвечал невнятно, обвинял депутатов в отсутствии патриотизма.
…Сегодня начинается запись в Комитет оказания помощи беженцам из Черты. Переговорю с Раечкой и непременно запишусь.
…14 августа 1916. Только что вернулся из поездки в Новгород и Вятку. Картина та же, что в Ростове, Самаре и Екатеринбурге: евреи, погромленные русской армией, ночуют в синагогах, где они есть, ютятся в ночлежках, в дешевых гостиных дворах, а то и просто замерзают на вокзалах, на площадях, на пустырях и опушках леса. Местное начальство и пальцем не шевелит, чтобы помочь беженцам найти крышу над головой. Отрадно лишь, что несчастья беженцев возвращают нас к старым идеалам: люди с серьезностью относятся к общественным обязанностям, жертвуют деньги, еду, одежду. В Новгороде трогательная картина: пожилая пара, сами недавние беженцы, засветло отправляются на вокзал и подбирают несчастных, которых проводники, обобрав до нитки, выталкивают на перрон.
27 февраля 1917. Свершилось! Свершилось! Свершилось! Взошло, наконец, над Россией солнце революции! А под лучами его, словно высохший плод, пало самодержавие. Император отрекся, Петроград ликует. На улицах незнакомые люди обнимают друг друга, поздравляют. И мы с Раечкой обнялись и плакали навзрыд.
22 марта 1917. Пока размышлял, как начать борьбу за равноправие, оно свалилась как снег на голову. Сегодня во всех газетах Постановление Временного правительства: «Все ограничения в правах российских граждан, обусловленные принадлежностью к тому или иному вероисповеданию, вероучению или национальности, отменяются». И хорошо, что все, а не только еврейские. Говорят, Винавер настоял. Теперь одна проблема — одолеть германского Ганнибала.
22 апреля 1917. Петроград политически раскален. Повсюду съезды, собрания, митинги. Отовсюду потоки зажигательных лозунгов.
…Получил свидетельство присяжного поверенного, но даже не порадовался — на юридическую практику не остается времени. Все отнимает политика — непрерывные встречи, бесчисленные планы и проекты, все новые и новые идеи. Надо остановиться, перевести дух и выбрать для себя что-то одно, иначе не выдержу.
…После разговора с Раечкой решил сосредоточить усилия в Комитете по подготовке Всероссийского еврейского съезда. Думаю, наш Съезд выполнит роль учредительного собрания, которое от имени всего народа провозгласит национально-культурную автономию российского еврейства.
26 октября 1917. Вчера группа фанатиков пролетарской диктатуры захватила Зимний и объявила себя новой властью. Руководили «революцией» два человека: Ленин, коренной русский дворянин, и отчужденный от своего народа еврейский интеллигент Троцкий, настоящая фамилия которого Бронштейн. Конечно, продержится эта власть недолго, но удивляет, что узурпаторы захватили ее с легкостью. Так ведь и до анархии недалеко!
26 ноября 1917. Новые власти проявляют пренебрежение к правам и свободам граждан. Всюду командуют красноармейцы и красные комиссары. Вместо свободы внедряется диктатура, вместо равенства — «пролетарское правосознание», вместо братства — классовая ненависть.
27 июля 1918. Только что вернулся из Москвы. Собрать съезд все же удалось, но разве можно назвать его «всероссийским»? Черта оккупирована, Украина, Литва и Латвия объявили себя независимыми государствами — делегаты оттуда не прибыли. Но и мы хороши: распри, возмутительное политиканство по всякому поводу.
14 августа 1918. Горе. Исчез Ося.
…Оси нет вторые сутки. Боже, где он, что с ним? Только о нем и думаю. Как ему везло, как везло! В университет приняли с первой попытки. Не успел закончить курс, сразу же получил свидетельство помощника. Только начал подыскивать работу — тут же нашел место у юрисконсульта Британского посольства. Все шло хорошо, пока большевики не объявили, что выходят из войны. Дипломатов стали терроризировать, убивать даже. Я уже тогда понял: Ося под угрозой.
20 августа. Утром был в Британском посольстве — об исчезновении Оси там ничего не знают. Весь день объезжал больницы и морги — следов Оси нигде нет. Остается одно — справиться в ВЧК. Страшно и отвратительно!
…Был в Чрезвычайке. Выслушали внимательно, подробно обо всем расспросили, ответили сухо: «Сведениями о вашем сыне ВЧК не располагает».
…В доме траур. Раечка плачет с утра до вечера. Что мне делать, сесть в шиву?[90] Во всяком случае, бриться не буду. И выходить из дома тоже.
4 сентября. Услышал Бог наши молитвы! Рано-ранехонько позвонили в дверь. Испугался и не хотел открывать. Потом все же решился. Надел халат, открываю. Незнакомец протянул конверт и тут же исчез. Взглянул на адрес — почерк крупный, разборчивый, такой знакомый… «Не имел возможности предупредить об отъезде… скитаюсь по Крыму… планы неопределенны, а как только определятся, тут же дам знать…» Ладно уж — планы, главное — жив! На радостях решили с Раечкой отметить второе рождение Оси.
20 июня 1919. Конец всех надежд. В газетах декрет правительства «О ликвидации Центрального бюро и закрытии еврейских обществ и организаций». Большевики требуют закрыть все, на чем веками держались наши общины, даже богадельни и похоронные братства!
…Только что ушел один знакомый. Он днями вернулся из Витебска, рассказывает, как комиссары в сопровождении красноармейцев врываются в синагоги и общинные дома, чинят форменный грабеж имущества, людей выгоняют, двери заколачивают. В воздух летят пух и перья, льются слезы, на дорогах беженцы.
…Бундовцы, левые сионисты и люди без всяких убеждений переходят на сторону новой власти. Как недостойно!
14 августа 1919. Чувствую себя, словно Иов на пепелище: революция выродилась в пугачевщину: вместо царской полиции и черносотенных банд в стране хозяйничают комиссары и красноармейцы. В Петрограде голод, в стране — разруха и гражданская война.
…14 августа 1920. Новое несчастье на наши головы! Утром встаем к завтраку. Гришеньки уже нет, а на столе записка: «Дорогие папа и мама! Сегодня я не вернусь из гимназии. Вместе с товарищами уезжаю на Польский фронт. Знаю, вы огорчитесь, но я не могу оставаться в стороне, когда над Советской республикой нависла смертельная опасность!»
…Как пережить горе? Раечка спасается тем, что целыми днями бегает по городу в поисках крупы и хлеба. Потом ухаживает за Сонечкой, к которой то и дело липнут хвори. Потом стирает, готовит, делает все, чтобы не оставалось времени и сил думать о Грише. Я утром иду в сарай, заношу дрова, топлю печи, а на большее не хватает сил. Живу, словно в летаргическом сне.
12 сентября. Утром, часов этак в семь, звонок. Через силу поднялся. Отпираю. На пороге незнакомый мужчина. Представляется: «Нарочный из Литовского консульства, примите конверт». Беру, смотрю на штамп отправителя: «С. Розенбаум. Заместитель министра иностранных дел». Бог ты мой! Бросился в кабинет, а Раечка кричит из спальни: «Кто там, что?» Отвечаю: «Письмо от Розенбаума, Семена Яковлевича. Помнишь его?» — «Не читай без меня, — кричит, — я сейчас». Плюхнулся в кресло, закрыл глаза, а воспоминания так и наплывают.
