Мэтт Хейг - Люди и Я
— До свидания, Мэгги.
Она рассмеялась.
— Передавай привет жене.
Я понятия не имел, что тут смешного, но решил быть вежливым и улыбнулся в ответ, прежде чем выйти на прохладный вечерний воздух, в котором как будто увеличилось количество углекислого газа.
За пределами логики
— Ты поздно пришел с работы, — сказала Изабель. — Я волновалась. Думала, что до тебя добрался тот человек.
— Какой человек?
— Тот амбал, что раскроил тебе лицо.
Изабель сидела в гостиной, в доме, стены которого были заставлены книгами по истории и математике. В основном по математике. Она убирала ручки в стакан и смотрела на меня строго. Потом чуть смягчилась.
— Как прошел день?
— Ничего, — сказал я, ставя на пол сумку, — нормально. Провел пару. Пообщался со студентами. Позанимался сексом с той девушкой. Моей студенткой. Мэгги.
Странно: у меня было ощущение, что эти слова заведут меня на какую-то опасную тропу, но я все равно их сказал. Изабель же потребовалось немало времени, чтобы усвоить эту информацию, даже по человеческим меркам. Тошнота не проходила. Скорее наоборот, усиливалась.
— Не смешно.
— Я не пытался шутить.
Изабель долго смотрела на меня. Потом выронила авторучку. Крышечка отлетела. Разлились чернила.
— О чем ты говоришь?
Я повторил. По-видимому, ее больше всего интересовало сообщение о том, что мы с Мэгги занимались сексом. Интерес был настолько велик, что Изабель начала задыхаться и запустила стаканом с ручками в направлении моей головы. А потом расплакалась.
— Почему ты плачешь? — спросил я, хотя уже начинал понимать почему. Я подошел ближе. И тут Изабель набросилась на меня, замолотив руками с такой скоростью, какую только допускали законы анатомии. Ее ногти царапали мне лицо, добавляя свежих ран. Потом она замерла и просто смотрела на меня, как будто у нее тоже появились раны. Только невидимые.
— Прости, Изабель. Пойми, я не осознавал, что делаю что-то не так. Для меня все внове. Ты не представляешь, насколько мне это чуждо. Я знаю, что с моральной точки зрения плохо любить другую женщину, но я не люблю ее. Это просто удовольствие. Такое же, как бутерброд с арахисовой пастой. Ты не осознаешь всей сложности и лицемерности этой системы…
Изабель остановилась. Задышала медленнее и глубже, а ее первый вопрос оказался единственным.
— Кто она?
Потом:
— Кто она?
И вскоре опять:
— Кто она?
Мне не хотелось говорить. Разговор с человеком, который тебе небезразличен, чреват таким количеством скрытых опасностей, что неясно, как люди вообще решаются говорить. Я мог солгать. Я мог бы пойти на попятный. Но я понял, что хотя без обмана трудно удерживать влюбленного в тебя человека, моя любовь требует не лжи. Она требует правды.
Поэтому я сказал самые простые слова, какие смог найти:
— Не знаю. Но я не люблю ее. Я люблю тебя. Я не понимал, что это так важно. Я начал понимать, когда это уже происходило. Нутро подсказало — от арахисовой пасты меня никогда не тошнило. И тогда я остановился.
Понятие супружеской неверности встречалось мне всего однажды, в журнале «Космополитен», и там его не пытались объяснить как следует. Сказали только, что все зависит от контекста. А для меня эта концепция была такой же чуждой и непонятной, как для человека трансцеллюлярное лечение.
— Прости.
Изабель не слушала. Ей самой было что сказать.
— Я тебя даже не знаю. Я понятия не имею, кто ты. Понятия не имею. Если ты сделал это, ты и вправду мне чужой…
— Вот как? Послушай, Изабель, ты права. Я чужой. Я не отсюда. Я никогда раньше не любил. Все это впервые. Я тут новичок. Понимаешь, я был бессмертным, я мог не умирать, я мог не чувствовать боли, но я отказался от этого…
Она даже не слушала. Она была словно в другой галактике.
— Я только одно знаю наверняка: я хочу развода. Да. Я этого хочу. Ты нас уничтожил. Ты уничтожил Гулливера. Опять.
Тут в комнате появился Ньютон. Он вилял хвостом, пытаясь разрядить обстановку.
Не обращая внимания на пса, Изабель пошла к выходу. Я должен был ее отпустить, но почему-то не мог. Я взял ее за запястье.
— Останься, — сказал я.
И тогда это случилось. Ее рука налетела на меня с яростной силой, ее стиснутые пальцы астероидом врезались в планету моего лица. На сей раз это была не царапина и не пощечина, а затрещина. Так вот чем заканчивается любовь? Раной поверх раны поверх еще одной раны?
— Я сейчас уйду. А когда вернусь, хочу, чтобы тебя здесь не было. Понял? Не было. Убирайся отсюда, убирайся из нашей жизни. Все кончено. Все. Я думала, что ты изменился. Я искренне верила, что ты стал другим. И снова открылась! Дура набитая!
Я прикрывал лицо рукой. Оно все еще болело. Я слышал, как удаляются от меня шаги Изабель. Дверь открылась. Потом закрылась. Я опять остался один с Ньютоном.
— Доигрался, — сказал я.
Ньютон как будто соглашался со мной, но теперь я его не понимал. С таким же успехом любой человек мог пытаться понять любую собаку. Но я бы не сказал, что Ньютон выглядел грустным, когда лаял и смотрел в сторону гостиной и дороги за ее окнами. Это больше походило не на соболезнование, а на предупреждение. Я подошел к окну и выглянул на улицу. И ничего не увидел. Я еще раз погладил Ньютона, принес бессмысленные извинения и вышел из дома.
Часть третья
Лань раненая выше прыгнет[13]
Совершенство человеческой природы проявляется в том, что человек способен достичь желаемого, только пройдя через его противоположность.
Сёрен Кьеркегор. Страх и трепетВстреча с Уинстоном Черчиллем
Я пошел к ближайшему магазину, ярко освещенному безличному месту под названием «Теско Метро». Купил себе бутылку австралийского вина.
Бродил по круговой тропинке и пил его, напевая God Only Knows. Было тихо. Я сел под деревом и допил бутылку.
Сходил за второй. Сел на скамейку в парке рядом с бородатым мужиком. Где-то я уже его видел. В самый первый день. Это он назвал меня Иисусом. Он был одет в тот же длинный грязный плащ и источал тот же запах. И почему-то он меня заворожил. Я долго просидел рядом с ним, разгадывая ноты его аромата — алкоголь, пот, табак, моча, инфекция. Уникальный человеческий запах и по-своему печально-красивый.
— Странно, почему другие люди так не делают, — проговорил я, завязывая разговор.
— Чего не делают?
— Ну, не напиваются. Не сидят на скамейках в парке. По-моему, неплохой способ решать проблемы.
