Анатолий Тосс - Фантазии мужчины средних лет
Мы у себя в комитете тоже не сразу пришли к общему мнению. Многие аналитики, преимущественно из департаментов, которые курировал Ч1, считали, что раздробление и ослабление нашего исторического противника пойдет нам на руку. Они утверждали, что таким образом мы возьмем реванш за поражение в холодной войне. Да еще какой реванш!
Если говорить честно, то эмоционально мы все чувствовали нечто подобное. Но ведь основное правило в политике: не быть подверженным чувствам и эмоциям, а руководствоваться логикой и здравым смыслом. А исходя из здравого смысла, ликвидация агрессивного соперника путем трансформации его в мирного союзника является самым надежным и стратегически правильным путем. Выступая перед комитетом, я привел хорошо известную позицию бородача Маркса (по портретам – явного «троглодита»), который тоже считал, что революция победит полностью только тогда, когда она победит во всем мире. Вот и для нас было важно, чтобы в мире не оставалось ни одного агрессивного анклава двуполья.
Мой аргумент подействовал, но не на всех. Тогда прошлось привести последний аргумент, экономический. Дело в том, что доходы от наших зарубежных «центров по идентификации» (и прежде всего поступающие из США) превысили доходы, приносимые от продажи энергетических ресурсов. Конечно, в отличие от нефтегазового комплекса, «Многопольность в Массы» являлась компанией частной – большая часть пакета акций принадлежала мне и Аркадии. Но я пообещал добровольно передать двадцать процентов акций государству (а еще двадцать процентов – разным управляющим этим государством людям). Компромиссный путь, как обычно бывает, урегулировал и эту проблему: комитет принял решение не расчленять Соединенные Штаты на Южные и Северные и не позволить им начать новую междоусобную гражданскую войну.
С Юго-Восточной Азией оказалось проще простого. Китай вскоре сам попросился под наше многопольное крыло. Впрочем, этот шаг легко можно было предвидеть заранее. Ведь какая основная проблема Китая? Воровство западных и наших нанотехнологий. Сначала они их воруют, потом осваивают, а вскоре без них уже и жить не могут. Так же произошло и с «многопольными» технологиями. Они их сначала у нас умыкнули, затем попытались освоить своими силами, а вскоре пристрастились настолько, что обратились к нам за неотложной помощью.
Дело в том, что, как известно, подавляющее население Китая составляют «пчелки». Вот им срочно и понадобилось разбавить свой «пчелиный улей» представителями других полов. А кто может разбавить лучше, чем отзывчивый северо-западный сосед? А значит, в Хабаровске, Благовещенске и прочих пограничных городах и селах мы наладили дополнительные центры по разбавлению «пчелиной популяции».
Ну а в Малайзии, Индонезии, Таиланде, Сингапуре и прочих Вьетнамах и Камбоджиях идентификация прошла как по маслу, без сучка и задоринки. У меня даже сложилось ощущение, что, если бы мы не пришли к ним с «многопольностью», они бы, рано или поздно, додумались до нее сами.
Последним оплотом двуполья оставался арабский Ближний Восток с его фундаменталистскими традициями. Поначалу дело казалось неподъемным, но опираясь на Израиль (там многополье приняли с энтузиазмом даже пейсатые ортодоксы), на их спецслужбы и знание региона, а также на наше прежнее влияние, мы постепенно, но уверенно распространили опыт на самые радикальные элементы ближневосточных обществ. Которые, как только переняли опыт, радикальными быть перестали.
Вот так и получилось, что не прошло и нескольких коротких лет, как мир погрузился в пору полного благоденствия.
Конечно, иногда то тут, то там возникали вспышки двупольных восстаний, но они происходили в совсем удаленных, богом забытых уголках. Например, в Шри-Ланке, где «Тигры Ворсистого Фаллоса» (как они себя называли) взорвали многопольные государственные военные бараки.
Да еще на Окинаве часть населения ушла в леса и вела оттуда подрывную деятельность. С этими окинавцами было особенно тяжело: будучи абсолютно бескомпромиссными, они при угрозе пленения вспарывали себе *censored*ы. Впрочем, от этого извращенного «харакири» они не умирали, особенно если им вовремя оказывалась медицинская помощь. Наоборот, в дальнейшем для поврежденных самураев процесс идентификации происходил более естественно и безболезненно, так как им уже не за что было бороться и не за что держаться – ни за идею, ни за собственный *censored*.
Но подобные разовые и отдаленные вспышки нас не беспокоили. Во-первых, мы их ожидали. Во-вторых, они происходили на удаленной и неприметной периферии цивилизации. А в-третьих, их удавалось быстро погасить – методы были наработаны и многократно проверены.
В результате впервые в истории мировое сообщество процветало. Можно сказать, что наступила общемировая многопольная нирвана, или, по-другому, общемировой многопольный коммунизм. Маркс с Энгельсом с радостью бы пожали мне руку, а может быть, даже и облобызали.
Что касается меня самого, моей личной жизни, то она почти никак не изменилась. На удивление, я оказался человеком с устоявшимися пристрастиями и ценностями и ни уникальная личная слава, ни зашкаливающие цифры на счетах в отечественных и зарубежных банках, ни, по сути, мое личное мировое господство меня не изменили. Я по-прежнему жил с Аркадией, мы по-прежнему погружались в длительные, глубокие энергазмы, наша привязанность друг к другу только возрастала.
При этом я хоть и редко, но все же вел прием посетителей, в основном старых и верных своих клиентов, прежде всего для того, чтобы не потерять квалификацию, да и чтобы жизнь не казалась пресной. Надо сказать, что и Люба по-прежнему иногда забегала ко мне, отрываясь от своего мужа-придурка – она так ему ничего и не рассказала о наших отношениях. Надо сознаться: даже во мне еще тлели традиционные пристрастия и занятия любовью с женщиной вызывали у меня, может быть, не самые сильные, но ностальгически милые и нежные чувства.
Порой во время вечерней прогулки я захаживал на «Вершину», где мы по-прежнему с Ч1 играли в шахматы и болтали на всякие забавные темы – надо сказать, что наше чувство юмора весьма удачно совпадало, хотя обычно подобное наложение встречается редко среди «мужиков» и «паучков». О делах мы почти не говорили: когда процесс сам протекает без трения и шероховатостей, его достаточно лишь контролировать, по сути, не вмешиваясь в него.
С Рейном я тоже часто встречался, в основном по привычке, в каком-нибудь из многочисленных московских кафешек. Саня чуть обрюзг, потяжелел, но все так же бросал искрящиеся взгляды на многополых посетителей, сидящих за соседними столиками. И вот в одну из наших встреч он сообщил мне нечто такое… на что я, увы, не сразу обратил внимание… но что впоследствии повернуло вспять весь процесс мирового процветания и прогресса.
