Морин Джонсон - Пусть идет снег
Трое Джонов пришли в восемь часов и, как обычно, сели за столик в углу. Все как один уже пенсионеры, они любили по утрам пить чай и решать судоку.
Джон Номер Один сказал, что моя новая прическа делает меня «очень секси», и Джон Номер Два велел ему прекратить со мной флиртовать.
— Она тебе во внучки годится, — прибавил он.
— Не волнуйтесь, — заметила я. — Любой, кто произносит слово «секси», автоматически лишает себя шансов.
— Ты имеешь в виду, что раньше у меня шансы были? — поинтересовался Джон Номер Один.
Бейсболка на его голове походила на птичье гнездо.
— Нет, — ответила я, и Джон Номер Три громко засмеялся.
Он хлопнул ладонью по ладони поднявшего руку Джона Второго, и я покачала головой. Мальчишки.
В восемь сорок пять я развязала фартук и объявила, что ухожу на перерыв.
— Отлучусь по делам, — сказала я Кристине, — но скоро вернусь.
— Подожди, — сказала она.
Кристина удержала меня за предплечье, и, проследив за ее взглядом, я поняла почему. В кофейню вошел самый главный чудик Грейстауна, водитель тягача по имени Трэвис, одетый в костюм из фольги. Штаны из фольги, рубашка-куртка из фольги и даже остроконечная шапочка — из фольги.
— Но почему, почему он так одевается? — спросила я, и не в первый раз.
— Может, он рыцарь, — предположила Кристина.
— Или громоотвод.
— Или флюгер, предсказывающий ветер перемен.
— Вот это было бы здорово, — со вздохом сказала я. — Ветер перемен мне бы не помешал.
Подошел Трэвис. Глаза у него были такие светлые, что казались серебряными.
Он даже не улыбнулся мне.
— Эй, Трэвис, — обратилась к нему Кристина. — Чего тебе?
Обычно Трэвис просил воды, но иногда у него хватало мелочи на булочку с кленовым сиропом, это его любимая выпечка. Кстати, и моя тоже. Такие булочки только кажутся сухими, а глазурь из кленового сиропа — вкуснятина.
— Дайте стаканчик на пробу, — хрипло произнес он.
— Конечно, — сказала Кристина, потянувшись за стаканчиком. — Чего тебе?
— Ничего, — ответил он. — Только стаканчик.
Кристина посмотрела на меня, и я пристально вгляделась в Трэвиса, чтобы не смеяться: это было бы грубо. Присмотревшись, я разглядела на его куртке-рубашке из фольги множество себя. Или скорее кусочков себя, изломанной складками фольги.
— Есть вкусное латте с яичным коктейлем, — предложила Кристина. — Это наше фирменное рождественское угощение.
— Только стаканчик, — повторил Трэвис и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Ладно, ладно.
Кристина протянула ему стаканчик.
Я оторвала взгляд от «себя». Они меня гипнотизировали.
— Поверить не могу, что ты так оделся, особенно сегодня, — проговорила я. — Пожалуйста, успокой меня, скажи, что у тебя под фольгой свитер.
— Под какой фольгой? — сказал он.
— Ха-ха, — произнесла я. — Нет, серьезно, Трэвис, ты замерз?
— Нет, а ты?
— Нет. А с чего бы мне замерзать?
— Не знаю. И правда, с чего?
Я усмехнулась и замолчала. Трэвис хмуро посмотрел на меня из-под своих кустистых бровей.
— Ни с чего, — взволнованно сказала я. — Я не замерзла. Меня полностью устраивает здешний температурный режим.
— «Температурный режим», — насмешливо сказал он. — Ты всегда говоришь только о себе, да?
— Что?! Я не… говорю о себе! Просто говорю, что не замерзла!
Он так пристально посмотрел на меня, что я почувствовала зуд во всем теле.
— О'кей, может, я и говорю о себе в данный момент, — признала я. — Но вовсе не всегда.
— Некоторые люди никогда не меняются, — презрительно пробормотал он и двинулся к выходу, прихватив миниатюрный стаканчик. Но у двери развернулся и сказал на прощание: — И не проси меня насчет буксира. Я в отпуске!
— Вот как, — сказала я. Он обидел меня, но я не хотела, чтобы он это видел. — Очень интересно.
— Еще ни разу не слышала, чтобы Трэвис отказывал кому-то в буксире, — заметила Кристина. — Серьезно, по-моему, ты первая.
— Это правда так необычно? — слабым голосом спросила я.
Она засмеялась, а именно этого я и хотела. Но пока Кристина подкладывала новые салфетки в коробку, я снова вспомнила обращенные ко мне слова Трэвиса: Ты всегда говоришь только о себе, да?
Они ужасно напомнили мне то, что мне вчера сказала Дорри: Заглянула ли ты внутрь себя? Ты знаешь, что тебе нужно в себе изменить?
Или что-то в этом роде.
— Эй, Кристина…
— Да?
— Со мной что-то не так?
Она отвела взгляд от салфеток:
— Адди, Трэвис — сумасшедший.
— Я знаю. Но это же не значит, что все, что он говорит, бред сумасшедшего.
— Адди…
— Кристина… Скажи мне правду: я хороший человек или эгоистка?
Она задумалась.
— Это обязательно должен быть выбор или/или?
— Ой, ой! — Я прижала руку к сердцу и отшатнулась.
Кристина ухмыльнулась, решив, что я шучу. Наверное, я и правда шутила. Но еще я почему-то боялась, что Вселенная хочет мне что-то сказать. Я почувствовала, будто стою на краю огромной пропасти, только пропасть эта у меня внутри. Мне не хотелось смотреть вниз.
— Гляди веселей, — сказала мне Кристина. — Старушки идут.
И действительно, у «Старбакса» остановился автобус спортклуба для пенсионеров «Серебряные кеды», и водитель уже осторожно помогал своим пассажирам сойти на тротуар. Они напоминали укутанных жучков, выстроившихся в очередь.
— Привет, Клэр, — сказала Кристина, когда дверь звякнула и в кофейню вошла первая старушка.
— Ох, и холодно же на улице, девочки! — отозвалась Клэр, сняв свою цветастую шляпку.
Берт прошел прямиком к стойке и заказал черный кофе, и Майлз, прошаркавший в кофейню следом за ним, сыронизировал:
— Сердечко-то выдержит, старик?
Берт постучал себя в грудь:
— Кофе молодит. Поэтому меня так любят девушки. Правда, мисс Адди?
— Конечно, — сказала я, взяла стаканчик, передала его Кристине, и весь мир замер; у Берта были самые большие уши из всех, что мне доводилось видеть в жизни (может быть, потому, что он их восемьдесят с лишним лет отращивал?), и я подумала о том, нравились ли они на самом деле женщинам.
Очередь росла, и мы с Кристиной перешли в авральный режим работы. Я принимала заказы и работала на кассе, а она колдовала с пароваркой.
— Гранде латте! — объявила я.
— Гранде латте, — повторила она.