Виктория Трелина - Жила-была девочка: Повесть о детстве прошедшем в СССР
Рустам с Серёжкой выходят минут через пятнадцать на балкончик, соединяющий здание с двумя огромными серыми бочками, в которых раньше, видимо, хранилось зерно.
– Ну что вы, женщины? – кричит Серёжка и прыгает к нам на трубы.
Мы все молчим, с отсутствующим видом.
– А они глухие, – не смешно шутит Рустам.
– Эй, девушки, – Серёга трясёт нас с Королёвой за плечи, Нинка прячется за круглую железку.
– Ну, пусть молчат, – сдаётся Рустам, – мы домой пойдём.
– Никуда мы не пойдём, – улыбается его товарищ, – сейчас они заговорят, как миленькие.
Серёжка хватает сидящую Королёву за плечи и наклоняет назад. Маринке угрожает опасность упасть на асфальт, ударившись спиной, но она, молча, поддаётся Серёгиным рукам. Эти самые руки ползут под Маринкину футболку. Подруга пищит и вырывается, но не произносит ни слова. Я кошусь на свою Ниночку, которая чуть ли не с низкого старта готова сейчас рвануть домой, в наш сад за забором, на самое высокое дерево. Видимо, она такого ещё не видела. Я вздыхаю, мне приходилось наблюдать, что Витёк Чуев зажимает своих одноклассниц подобным образом.
– Батя, давай этих, – командует Серёжка, указывая на нас.
Нинка смотрит на меня умоляюще, но я знаю, что ботаник-Рустам никогда не позволит себе такого. Он неловко хватает меня за шею и, оглядываясь на Серёгу, наклоняет куда-то вбок. Я луплю бывшего соседа по парте коленями в живот, и локтями в грудь.
– Блин, ты, дура, – кричит Рустам, – Серёга она бешенная.
Я чувствую, что сопротивляться стало труднее, Серёжка оставляет Королёву и цепко впивается мне в плечо рукой, своё колено он ставит на мои ноги. Я понимаю, что не могу пошевелиться. Моя блузка ползёт куда-то наверх, твёрдая и влажная Серёгина рука на моём животе, я кричу: «Отстань, козёл», пытаюсь подпрыгивать всем телом, и, кажется, даже плююсь. Я вижу, как свирепеет мой мучитель, понимаю, что игра кончена, началась серьёзная борьба. Мне не важно, как я сейчас выгляжу, я не хочу, чтобы меня лапали, я не позволю этого даже ценой собственной жизни.
Я вырываюсь чудом, бью Серёгу под живот ногой и бегу через школьную площадку вслед за Нинкой. Домой, домой, туда, где все думают, что я маленькая, что не знаю ни единого мата, и думаю, что детей находят в капусте. Лучше бы всё это было так. Какая пошлятина кругом. Как всё это мерзко. Никогда не буду целоваться с кем попало, никогда не позволю класть руки себе на грудь. Фу! Как противно всё это. Как стыдно! Дедушка, прости меня!
….
Королёва заходит к нам, в хату спустя час:
– Ну и чего вы подвели меня? Трудно было помолчать? Прикололись бы…
От лиловой помады весь день украшающей Маринкины губы, не осталось и следа. Может быть, стёрла, а может поведение Серёжки ей настолько понравилось. Мне противно это выяснять.
Большая, пустая Плотавская школа
Белый с синими полосами автобус ждёт около магазина. В восемь пятнадцать все должны быть на месте. Я, Королёва, Рустам, Швецова и Виталик занимаем самое козырное место – заднее сиденье. Впереди сидит малышня и учителя. Теперь мы каждое утро будем так ездить. Сегодня – открытие новой школы. Вместе со школой у нас меняется директор, классный руководитель и вся жизнь. Мы теперь старшеклассники, почти выпускники. Может быть, кто-то и правда уйдёт после девятого поступать в какое-нибудь училище. Сейчас все училища стали называться лицеями и колледжами.
– Ну что вы, мартышки, учителей своих новых видели? – спрашивает Виталик. После лета он всех девчонок называет «мартышками».
– Говорят, директор молодой, после института, а его жена – наша новая классуха, – поведала Королёва.
– А ещё физрук будет новый и историк, – вступил в диалог Рустам.
– И географичка, – вставила бывшая шестиклассница, а теперь ученица седьмого класса – Юлька, с впередистоящего сиденья. Она расположилась полубоком к нам, претендуя видимо на место около Швецовой.
– Учитель пения был женат, – запел Виталик, – и вёл роман с географичкой.
У меня по телу пробежал приятный холодок – эту песню летом Димка пел под гитару. Ах, лето, лето. Я, кажется, даже была немножко влюблена в Димку. Интересно, что я почувствую сейчас, когда после долгого перерыва увижу Чернова?
Мы выходим около клуба. Днём, он выглядит маленьким домиком с низкими окнами. «Приглашаем посетить нашу библиотеку», – читаю объявление на входе. Оказывается клуб – простой уютный домик с библиотекой, сценой и доброй заведующей. Почему ночью всё воспринимается иначе? От клуба видна школа, выстроенная в форме буквы «П». На крыльце какие-то фигурки. Я узнаю Неманихину и Муртазаеву, кажется, девчонки ссорятся. Больше никого не видно, несмотря на то, что сегодня первое сентября – шумный, как правило, день. Все затерялись в большом здании, рассчитанном, наверное, на несколько сотен учеников. Наши пятьдесят четыре человека вместе с десятиклассниками в этой школе будут просто не видны. Одиннадцатый класс остался доучиваться в Шумово. Королёва расстроилась, очень уж ей хотелось продолжить свою игру с троицей Юрка-Мишка-Асик. Виталик тоже расстроился, он надеялся поучиться в интернате, познакомиться с новыми девчонками, но школа у нас теперь «полная средняя» и десятый класс решено было оставить в Плоте.
– Не нужна нам утечка мозгов, – пошутила Антонина Митрофановна ещё в автобусе, – зато в следующем году вы станете первыми выпускниками новой школы.
– А у кого там мозги? – грустно вздохнул Виталик, – А выпускники первые вот они сидят (он показал на нас с Королёвой), сваливайте отсюда после девятого, девчонки. Быстрее станете городскими, быстрее замуж выйдете.
– Вот ещё! Замуж! – засмеялась Королёва, – Хомут на себя надевать.
Все засмеялись. Мне стало стыдно за подругу. В последнее время она строит из себя слишком взрослую.
…..
– Дорогие товарищи! Уважаемые господа! – волнуясь, новый директор смешал всё в кучу. Хотя сейчас многие теряются на выступлении, обращение «товарищи» устарело, а «господа» звучит как-то неестественно и смешно. Мой дедушка на митингах, девятого мая, всегда говорит «товарищи», и не стыдится этого. Да и перед большой аудиторией он не волнуется. Потому что у дедушки грандиозный опыт, а у молодого директора опыта нет. Надежда Дмитриевна – прежняя директриса пришла на помощь своему приемнику, и практически всю линейку провела сама.
– Посмотрите, какой симпатичный у нас физрук, – громко шепчет Неманихина, – просто картинка, а не мужик.
Я рассматриваю нового учителя физкультуры и ничего особенного в нём не замечаю. Низенький, коротко стриженный, стоит – хрустит костяшками пальцев. То ли дело – Серёжка Чернов. За лето он вытянулся и похудел. Теперь, пожалуй, он и впрямь выше меня на голову. Он с серьёзным видом слушает торжественные речи учителей, а потом помогает перерезать ленточку, символизирующую открытие школы. Не нужен мне никакой принц-Алёшка, и гитарист-Димка мне ни к чему. Чернов – идеал мужчины, он самый сильный, самый умный, самый-самый красивый парень мира.
