Кристофер Прист - Престиж
Мое выступление перевалило за середину; вскоре должен был начаться коронный номер «Побег из пучины», который требует физической силы, готовности к риску и кое-каких магических навыков.
Иллюзион начинается с того, что меня привязывают, с виду крепко-накрепко, к жесткому металлическому креслу. Для этого на сцену приглашаются шестеро добровольцев; все это рядовые зрители, подсадку я не использую, но Эрнест Наджент и мой конструктор Гарри Каттер никогда не пускают дело на самотек.
Собрав на сцене группу добровольцев, я начинаю с ними оживленно перешучиваться, главным образом для того, чтобы отвлечь внимание зала от действий Эллен Тремейн (это моя нынешняя ассистентка; просто я давно не делал записей), которая завязывает «узел Джейкоби».
Но сегодня, уже сидя в кресле, я заметил, что в шестерку затесался Альфред Борден! Под номером шесть! (Мы с Гарри Каттером используем условный код для обозначения и расстановки волонтеров. Номер шесть на предварительном этапе располагается крайним; ему поручается держать один конец веревки.) Так вот, Борден, оказавшийся Номером Шесть, стоял в паре метров от меня! Зрители смотрели во все глаза! Отступать было поздно!
Борден мастерски играл свою роль, изображал смущение, неуклюже топтался на месте. Никому и в голову не могло прийти, что это профессиональный иллюзионист, такой же как я. Каттер, ничтоже сумняшеся, поставил Бордена шестым. Между тем Эллен Тремейн привязывала мои запястья к подлокотникам кресла. Здесь-то и произошел сбой, потому что я отвлекся на Бордена. К тому времени, когда концы веревки дали двум другим добровольцам и попросили как можно туже зафиксировать меня в кресле, было уже поздно. Ослепительные огни рампы светили на мою беспомощную фигуру.
Под барабанную дробь меня шкивом подняли в воздух над стеклянным резервуаром; я болтался и раскручивался на цепи, словно несчастная жертва пыток. По правде говоря, сегодня вечером мое ощущение именно таким и было, хотя к этому моменту я, по идее, уже должен был освободить запястья и придать рукам такое положение, которое позволит их мгновенно выпростать. (Вращение на цепи – удобное прикрытие для быстрых манипуляций, предшествующих освобождению от пут.) Однако мои руки неподвижно застыли под витками веревки, и я с ужасом взирал на зловещую холодную воду.
Через несколько секунд я, как положено, упал в резервуар, выплеснув море брызг. Как только вода поглотила меня с головой, я попытался мимикой сигнализировать Каттеру, что попал в беду, но он уже опускал вокруг резервуара маскировочный полог.
В потемках, связанный по рукам и ногам, перевернувшийся едва ли не вверх тормашками, я оказался в ледяной воде и стал захлебываться…
Оставалось только надеяться, что вода слегка ослабит веревки (это мой секрет, предусмотренный на тот случай, если добровольцы слишком туго затянут вторичные узлы), но я понимал, что этой свободы движений будет недостаточно, чтобы спасти мне жизнь.
Я стал настойчиво дергать за веревки, уже ощущая в груди давление воздуха, который рвался наружу, чтобы впустить в легкие смертоносный приток воды…
Как бы то ни было, сейчас я сижу и пишу эти строки. Следовательно, я сумел освободиться.
Но, по иронии судьбы, я уцелел благодаря вмешательству Бордена. Он перегнул палку, не в силах скрыть свое злорадство.
Хочу восстановить развитие событий на сцене, которую скрывал от меня маскировочный полог.
Когда представление идет своим чередом, публика видит только группу из шести волонтеров, неловко переминающихся с ноги на ногу вокруг скрытого пологом резервуара. И эти добровольные помощники, и другие зрители лишены возможности следить за моими действиями. Оркестр наигрывает веселое попурри, заполняя паузу, а также заглушая звуки, которыми неизбежно сопровождается мое освобождение. Но время идет, и вскоре волонтеры, как и все остальные, начинают проявлять беспокойство.
Оркестрантам тоже не по себе; музыка смолкает. Воцаряется напряженная тишина. Гарри Каттер и Эллен Тремейн с озабоченным видом выбегают на сцену, готовые к решительным действиям; по залу прокатывается тревожный ропот. Призвав на помощь добровольцев, Эллен с Каттером сдергивают полог – и что же? Кресло по-прежнему под водой! Узлы веревки на своих местах! А меня нет!
Публика изумленно ахает, и тут эффектно появляюсь я. Обычно я выхожу из-за кулис, но, если позволяет время, предпочитаю возникнуть в середине зрительного зала. Я легко взбегаю на сцену и кланяюсь, причем так, чтобы все видели: у меня совершенно сухие волосы и костюм…
Но сегодня Борден заявился в театр с намерением разрушить эту иллюзию, а сам – скорее, по случайности – избавил меня от участи утопленника. Не дождавшись окончания номера – и, к счастью, не дождавшись вообще никого развития событий, – он сорвался с места, отведенного ему Каттером, и решительно раздернул полог!
Первое, что я осознал, – это столб света, ударивший мне в глаза. В нечаянной надежде я посмотрел вверх; у меня изо рта поднимались последние пузырьки воздуха, выходившего из легких. В голове пронеслась мысль, что Господь услышал мои молитвы и послал Каттера прервать номер во имя спасения моей жизни. В этот миг все остальное ушло на второй план. И тут, сквозь толщу воды и закаленного стекла, я увидел чудовищно искаженную ухмылку моего заклятого врага! Он весь подался вперед, торжествующе приблизив лицо к резервуару.
Я почувствовал, что теряю сознание, и мысленно распрощался с жизнью.
Далее – пустота. Очнулся я на твердом деревянном полу, трясущийся от холода, с затуманенным взором, в окружении чьих-то лиц, глазеющих на меня сверху вниз. Где-то поблизости играла музыка, которая все сильнее била по барабанным перепонкам, пока у меня из ушей выливалась вода. Пол ходил ходуном. Я лежал в кулисе, ближайшей к сцене. У меня поплыло перед глазами, когда, приподняв голову, я увидел в паре метров от себя ярко освещенные ножки танцовщиц кордебалета, бьющие по дощатому планшету, и корифейку, солирующую под звуки пошлого мотивчика. Застонав от облегчения, я закрыл глаза и снова опустил голову на половицы. Оказалось, Каттер, оттащив меня в безопасное место, сделал мне искусственное дыхание, на чем и завершилось это жалкое зрелище.
Потом меня перенесли в актерское фойе, где я мало-помалу пришел в себя. С полчаса мне было хуже некуда, но вообще-то я держу себя в форме, поэтому, избавившись от воды в легких и перестав задыхаться, я довольно быстро оправился. Времени прошло не так уж много, и меня охватило страстное желание (даже сейчас я уверен, что это было возможно) вернуться к зрителям и реабилитироваться, пока представление еще не закончилось. Но мне не позволили.
