Герман Кох - Летний домик с бассейном
Возможно, я смотрел недостаточно внимательно или же по причине закрытого глаза потерял ощущение перспективы, но, с другой стороны, девица вскочила со стула резко и неожиданно, а сидела она за одним из последних уличных столиков. Левое ее плечо угодило мне прямо под нос, я неловко попятился, кое-как сохраняя равновесие, однако в итоге все-таки не устоял на ногах и плюхнулся на колени к какому-то полуголому мужику.
— Sorry, — сказал я ему. Ощупал нос, посмотрел на пальцы: крови нет. — Sorry, — сказал я и девице. Она с беспокойством смотрела на мою руку, прижимавшую к глазу бумажный тампон, и я, опережая ее ошибочные умозаключения, поспешил добавить: — О’кей, все о’кей. Ничего страшного.
Девица была невысокая, но весьма корпулентная. Теперь я рассмотрел ее как следует и второй раз за пять минут увидел смутно знакомое лицо. Правда, тут я быстро сообразил, кто это — девица из квартирной конторы… Та, что посулила поскорее прислать слесаря и ликвидировать проблему с водой.
А секундой позже я сообразил и кто тот мужик, ломившийся в дверь туалета. Слесарь! Тот, что лазил на крышу прочищать засорившийся резервуар. Так ведь они вроде бы пара? Я заглянул девушке в глаза и только сейчас увидел, что они заплаканные. Заплаканные и покрасневшие. Она несколько раз моргнула, еще раз пробормотала извинение.
Я поднял руку. Хотел сказать: ничего страшного. Может, слесарь только что порвал с ней? Щеки у нее в красных пятнах. Она заплакала, когда он объявил об этом. Заплакала и пальцами терла глаза и щеки. Разве справедливо, что девушек с такой внешностью еще и бросают? — мелькнуло у меня в голове. Или они всегда принимают это в расчет? Может, не ждут ничего другого и рады уже тому, что потный слесарь-сантехник несколько недель (или несколько часов?) прижимался губами к их шее и шептал на ухо ласковые слова?
— Мне… мне надо пройти, — сказал я. — Можно?
Она кивнула. Из-за красных пятен на лице особо не разглядишь, но она вроде бы опять покраснела. А в следующий миг протиснулась мимо меня и направилась к ресторану.
Никто не обратил на меня пристального внимания, когда я проходил мимо бара. Мужики, припечатавшие меня и Ралфа к песку, видимо, ушли искать местечко повеселее. Сотней-другой метров дальше Лиза и Томас с компанией ровесников по-прежнему гоняли футбольный мяч. Инцидента возле бара они, к счастью, не заметили. Как раз перед тем как заперся в туалете, чтобы осмотреть глаз, я столкнулся с Лизой.
«Ты еще побудешь здесь? — спросил я. — Если что, я в туалете». Я показал на ресторан, но мне показалось, Лиза толком не слушала. «Ладно», — сказала она, не глядя на меня, и побежала прочь по песку, за Томасом и еще тремя мальчишками, которые пинали перед собой мяч.
Ралф в конце концов сумел самостоятельно освободиться от мужиков, которые прижимали его к земле. Чертыхаясь и крича, он подхватил пластиковую сумку с фейерверком и большими шагами двинул в сторону моря. Меня мужики к тому времени уже отпустили.
«Идем со мной, Марк! — крикнул мне Ралф. — Пускай эти мерзавцы защищают шлюшек, если им это доставляет удовольствие!» Но он не оглянулся, не посмотрел, иду я за ним или нет.
Куда подевался Стэнли, я так и не понял. Встал, отряхнул песок с рубашки и шорт и (одним глазом) посмотрел по сторонам.
В этот миг латышская девчонка, которая пила водку, хлопнулась в обморок. Вот только что стояла среди нас, с пустым стаканом в руке, а секунду спустя упала. Бесшумно. Как падает листок с дерева. Мужчины склонились над нею. Похлопали ладонями по щекам. Кто-то поднес к ее носу перечницу. Еще кто-то схватил с барной стойки мокрую салфетку, смочил ей лоб. Приподняли веко — глаза закатились, виден только белок. Я быстро отвел взгляд и невольно ощупал собственный глаз.
«Врач, — сказал кто-то, — нужно найти врача!»
Возможность у меня была. Возможность уйти. Никто не обращал на меня внимания. Я глубоко вздохнул, глядя на море. Петарды сейчас никто больше не запускал, море, совершенно черное, раскинулось под черным, усыпанным звездами небом. В тишине между ударами басов слышался плеск прибоя.
«Я врач», — сказал я.
29
Впоследствии я часто спрашивал себя: может, останься латышка на ногах, события приняли бы другой оборот? Может, я бы тогда не опоздал? Я считал и пересчитывал, но однозначного вывода сделать не мог. Тут примерно как со словами, сказанными кому-либо. Злыми словами. По крайней мере, я думаю, что со злыми. Всю ночь не спишь, реконструируешь разговор. Но время идет, и слова становятся все более расплывчатыми. Наутро собираешься с духом. Спрашиваешь: «Я сказал тебе что-то очень обидное?» «О чем ты?» — спрашивают тебя в ответ.
Так или иначе, мне понадобилось четверть часа, чтобы привести девчонку в чувство. Я пощупал ей пульс, приложил ухо к ее груди, послушал, не попала ли жидкость (водка!) в легкие. Между грудей, так будет точнее. Речь шла о жизни и смерти, это я знал по опыту. Девушки такого размера — в ней и сорока килограммов не было, как я выяснил позднее, когда поднимал ее с песка, — могут мгновенно умереть от передозировки алкоголя. Организм не знает, куда ему девать всю эту выпивку. Места нет. Сердце работает с перегрузкой, качает по кругу непомерную дозу, но кровь лишь отчаянно мчится по сосудам. Девать все это некуда. И немного погодя сердце сдается. Качает слабее и слабее. А в конце концов останавливается. Мне было недосуг спрашивать себя, что могут подумать столпившиеся рядом мужики, и я приложил ухо между ее грудей. Маленьких грудей, которые почти не заглушали стук ее сердца. Оно билось медленно, тяжело. Последняя стадия. В течение пяти минут сердце может остановиться. Левую руку я подсунул ей под голову и немножко приподнял. Правую ладонь одновременно положил на ее живот. Я почувствовал вкус водки, когда прижался ртом к ее рту. Искусственное дыхание рот в рот. На практике мне редко доводилось применять этот способ. Один раз с утопленником в кемпинге, отцом троих детей: он съехал по водной горке, с размаху ударился затылком о бортик бассейна и вмиг пошел ко дну. Второй раз с пожилым писателем у меня в кабинете. Когда я промывал ему уши, он потерял сознание. До сих пор помню: секунду я смотрел на серебристую мисочку в своей руке, на черную серную пробку, плавающую в воде. Потом посмотрел на писателя. Он боком осел на столик с инструментами. Как нередко бывало, я подумал, каков у меня выбор как у врача. Который первым оказывает помощь. Любой врач рано или поздно сталкивается с таким выбором. Хотя мы нипочем в этом не признаемся. Фактически соображения тут весьма простые. Но вслух их не высказывают. Отец троих детей имеет больше прав на искусственное дыхание рот в рот, чем писатель, труды которого более-менее завершены. Который, как говорится, «миновал пик своего творчества», шансы, что он напишет что-нибудь новое, весьма малы. С тонущего корабля первым делом снимают женщин и детей. В идеальном мире отживший свое пожилой человек уступает место в спасательной шлюпке молодой матери с ребенком. Пожилой человек биологически уже не в счет. А красивую молоденькую латышку очень жалко — не затем же она приехала из Латвии, чтобы умереть на пляже от алкогольного отравления? Я понимал, как все это выглядит для зевак, которые толпились вокруг. Только что подбежали и еще не знали, в чем дело. Они видят не врача, старающегося спасти жизнь, а взрослого мужчину, который, наклонясь над девушкой, прижимает губы к ее рту. А рука его лежит у нее на животе.
