Кейт Мортон - Забытый сад
Мистер Томас прошел через входной холл к сверкающей двери, густо выкрашенной блестящей красной краской. Он наклонил голову, и Элиза поняла, что он приглашает ее войти.
Когда мистер Томас смотрел на нее, его бледные губы дрожали, а на лице прорезались тонкие морщинки.
— Госпожа, твоя тетя, через минуту спустится на тебя посмотреть. Следи за своими манерами и называй ее «миледи», если она не велит тебе иного.
Элиза кивнула. Она — ее тетя.
Мистер Томас продолжал смотреть на Элизу. Он чуть покачал головой, не отводя глаз.
— Да, — быстро и тихо произнес он. — В тебе видна твоя мать. Ты маленькая оборванка, спору нет, но она кроется внутри.
Не успела Элиза обрадоваться комплименту, как наверху величественной лестницы раздался шум. Мистер Томас замер и выпрямился. Он чуть толкнул Элизу. Девочка, споткнувшись, пересекла порог и оказалась в большой комнате с бордовыми обоями и камином, в котором пылал огонь.
Газовые лампы мерцали на столах, но, несмотря на все усилия, не могли осветить огромную комнату. Темнота шептала в углах, тени дышали вдоль стен. Вдох и выдох, вдох и выдох…
Послышался шум за спиной, и дверь снова отворилась. Порыв холодного воздуха заставил пламя зашипеть в камине, швырнул заостренные тени на стены. В трепете предвкушения Элиза обернулась.
В дверях стояла высокая, худая женщина, ее тело напоминало вытянутые песочные часы. Длинное платье, сшитое из синего шелка, темного, как полуночное небо, плотно облегало ее фигуру.
Огромная собака — нет, не просто собака, а гончая — стояла рядом, тревожно переступая на длинных ногах. Время от времени собака поднимала шишковатую голову, чтобы отереться о ладонь хозяйки.
— Мисс Элиза, — объявил мистер Томас, который поспешно вошел вслед за женщиной и сейчас стоял навытяжку.
Та не отвечала, рассматривая лицо Элизы. Она минуту молчала, прежде чем ее губы раскрылись и раздался холодный голос.
— Надо завтра поговорить с Ньютоном. Она прибыла на полчаса позже, чем ожидалось.
Женщина говорила так медленно, так уверенно, что Элиза чувствовала острые края ее слов.
— Да, миледи, — произнес Томас, его щеки пылали. — Принести чай, миледи? Миссис Хопкинс…
— Не сейчас, Томас. — Не оборачиваясь, она чуть шевельнула бледной тонкой рукой. — Мог бы догадаться и сам, слишком поздно для чая.
— Да, миледи.
— Если пройдет слух, что в Чёренгорб-мэнор подали чай после пяти… — Раздался короткий смешок, подобный звону хрусталя. — Нет, теперь уже подождем до ужина.
— В столовой, миледи?
— Где же еще?
— Накрыть на двоих, миледи?
— Я буду ужинать одна.
— А мисс Элиза, мадам?
Тетя резко выдохнула.
— Легкий ужин.
В желудке у Элизы заурчало. Боже, пусть у нее на ужин будет хоть немного теплого мяса.
— Хорошо, миледи, — произнес мистер Томас, кланяясь покидая комнату.
Дверь мрачно закрылась за ним.
Тетя издала длинный медленный вздох и, моргая, глянула на Элизу.
— Подойди ближе, девочка. Я хочу тебя рассмотреть.
Элиза повиновалась. Она подошла к женщине и встала, стараясь дышать потише и помедленнее.
Вблизи тетя была прекрасна. То был тип красоты, при котором каждая черта совершенна, но целое почему-то не столь чудесно. Ее лицо напоминало картину. Кожа бела как снег, губы алые как кровь, глаза прозрачно-голубые. Смотреть в ее глаза было все равно что глядеть в зеркало, когда на него падает свет. Ее темные волосы, гладкие и блестящие, были убраны с лица и венчали голову пышной короной.
Тетя взглядом охватила лицо Элизы, и ее веки слегка дрогнули. Холодные пальцы приподняли подбородок девочки, чтобы удобнее было изучать ее. Элиза, не зная, куда смотреть, моргала, глядя в непроницаемые глаза. Огромный пес стоял рядом со своей госпожой, влажно и жарко дыша на руки Элизы.
— Да, — сказала тетя. Звуки задержались на ее губах, и уголок рта дернулся. Она словно ответила на вопрос, который не был задан. — Ты ее дочь. Во всех отношениях не дотягиваешь, но все же… — Она чуть вздрогнула, когда порыв дождя ударил в окна. Дурная погода все-таки настигла их. — Остается лишь надеяться, что нрав у тебя иной, что своевременным вмешательством мы сможем пресечь все схожие наклонности.
Элиза не понимала, о каких наклонностях может идти речь.
— Моя мать…
— Нет. — Тетя подняла руку. Она домиком сложила пальцы перед ртом, растянула губы в тонкой улыбке. — Твоя мать покрыла позором имя семьи. Оскорбила всех, кто живет в этом доме. Мы не говорим здесь о ней. Никогда. Это первое и самое важное условие твоего проживания в Чёренгорб-мэнор. Ты поняла?
Элиза прикусила губу.
— Ты поняла?
В голосе тети появилась неожиданная дрожь.
Элиза слабо кивнула, больше от удивления, чем соглашаясь.
— Твой дядя — джентльмен. Он понимает свой долг.
Глаза тети указали в сторону портрета у двери. Мужчина средних лет с рыжеватыми волосами и лисьим выражением лица. Но кроме рыжих волос, он ничем не напоминал мать Элизы.
— Ты должна всегда помнить, как тебе повезло. Если будешь очень стараться, возможно, когда-нибудь оправдаешь великодушие твоего дяди.
— Да, миледи, — произнесла Элиза, вспомнив, что сказал мистер Томас.
Тетя повернулась и потянула за небольшой рычаг на стене.
Элиза сглотнула и осмелилась заговорить.
— Простите, миледи, — тихо сказала она. — Я увижу своего дядю?
Тетя выгнула левую бровь. Тонкие складки на мгновение появились на ее лбу и тут же разгладились, отчего он вновь стал походить на алебастр.
— Мой муж в Шотландии, фотографирует Бречинский собор. — Она подошла ближе, и Элиза ощутила напряжение, исходящее от ее тела. — Он предложил тебе приют. Но твой дядя занятой и важный человек, у него нет времени на детские глупости. — Она сжала губы так плотно, что на мгновение они побелели. — Ты должна держаться от него подальше. Достаточно того, что он пустил тебя сюда, не ищи большего. Ты поняла? — Губы дрожали. — Ты поняла?
Элиза быстро кивнула.
К счастью, дверь снова распахнулась, за ней стоял мистер Томас.
— Вы звонили, миледи?
Тетя все еще не сводила глаз с Элизы.
— Ребенка надо помыть.
— Да, миледи, миссис Хопкинс уже принесла воды.
Тетя поежилась.
— Пусть положит в нее немного карболки. Чего-нибудь посильнее. Чтобы смыть лондонскую сажу. — Она заговорила чуть слышно. — Жаль, нельзя смыть и все остальное, чем она, боюсь, запятнана.
Все еще красная после мытья, Элиза проследовала в другой коридор за мерцающим фонарем миссис Хопкинс. Они шли по холодному лестничному пролету с деревянными ступеньками. Давно умершие люди косились на них из тяжелых позолоченных рам, и Элиза подумала, до чего, должно быть, жутко, когда рисуют твой портрет. Долго неподвижно сидишь, чтобы часть тебя навек осталась на холсте и в одиночестве висела в темном коридоре.
