Ирвин Шоу - Богач, бедняк
Она также неизменно оставляла для него кусок пирога на кухонном столе, когда после обеда он выходил побродить по городу. Дядя Гарольд с тетей Эльзой не могли долго выносить его присутствия в своем доме, в общем так же, как и его, Тома, родители. Поэтому ему приходилось часто уходить из дома, бродить по улицам. Вечерами нечем было заняться. Он мог сыграть за какую-то команду в футбол при искусственном свете в парке, сходить в кино, выпить после сеанса содовой, а также искать встреч с девушками. У него не было друзей, которые могли бы задать ему неприятные вопросы по поводу его жизни в Порт-Филипе. Он старался быть со всеми окружающими подчеркнуто вежливым. Он даже ни разу не подрался с того времени, как приехал в этот город. Пока ему с лихвой хватало своих неприятностей. Но, несмотря ни на что, он совсем не считал себя несчастливым человеком. Теперь он был далеко от родительской опеки. Такую разлуку с ними считал он благословением божьим для себя. К тому же теперь у него была собственная кровать и не было никакой необходимости делить свою лежанку с братом Рудольфом, — это обстоятельство действовало весьма благоприятно на состояние его нервов. Отпала необходимость ходить в школу. Какое счастье! Он был не прочь поработать в гараже, хотя дядя Гарольд был ужасным занудой, постоянно суетился и о чем-то беспокоился. Тетя Эльза, как заботливая квочка, постоянно угощала его стаканами апельсинового сока, считая, что его худоба — это следствие плохого питания. В общем они были неплохие люди, хотя, конечно, недотепы. Их дочери, по сути дела, никогда с ним не сталкивались.
Никто из старших Джордахов толком не знал, почему его отослали прочь из дома. Дядя Гарольд как-то попытался выяснить, в чем дело, но Томас объяснил ему все очень расплывчато, в конце концов признавшись, что во всем виноваты его более чем скромные успехи в школе, что, конечно, не было прегрешением против истины, и, по его словам, отец хотел как можно быстрее от него избавиться, хотел, чтобы он сам, своими руками стал зарабатывать себе на жизнь. Дядя Гарольд был не против. Он считал делом высоконравственным, если родители посылают своего ребенка в другой город, подальше от себя, чтобы он сам научился зарабатывать деньги. Однако его удивляло, что Томас вообще не получал писем от родителей. После того короткого разговора по телефону, когда Аксель днем в воскресенье внезапно позвонил ему и сообщил, что к нему едет Томас, больше никаких звонков из Порт-Филипа не раздавалось. Гарольд Джордах был человеком семейным. Очень сильно, сверх меры любил своих дочурок, никогда не скупился на подарки жене, чьи деньги, прежде всего, позволяли ему вести безбедное существование в Элизиуме. Беседуя с Томом об Акселе Джордахе, дядя Гарольд обычно тяжело вздыхал, сетуя на разные темпераменты братьев.
— Мне кажется, Том, — говорил он, — что все дело в его ранении. Он очень трудно, болезненно переживал свое увечье. И оно лишь высветило темную сторону его характера. Как будто, кроме него, никто и никогда не получал такой раны!
Но с Акселем Джордахом он всецело разделял одну идею. Немецкий народ, по его твердому убеждению, сильно страдает от своего ребячества, и развязать войну ему ничего не стоит. «Как только заиграет военный оркестр, они начинают маршировать. Что привлекательного в этом? — искренне удивлялся он. — Ползать по грязи, когда фельдфебель орет на тебя как безумный, спать под холодным дождем, вместо удобной теплой кровати с женой, допускать, чтобы по тебе палили из ружей совершенно чужие люди, и потом считать себя счастливыми, если доживут в своем поношенном мундире до старости, когда под рукой не окажется даже ночного горшка, чтобы помочиться? Ну, война хороша для крупных промышленников, таких, как Крупп, которые делают пушки и спускают на воду военные корабли, но маленькому человеку что она, такая война, дает? — Он пожимал плечами. — Возьмите Сталинград, на кой черт он кому сдался? — Несмотря на то что дядя Гарольд был немцем, немцем до мозга костей, он старался избегать всех немецко-американских движений. — У меня нет ни на кого зуба! — убеждал он всех. Ему нравилось быть таким, каким он был, и его нельзя было ничем заманить в любую ассоциацию, которая могла, по его мнению, лишь скомпрометировать его. — У меня нет ни на кого зуба, — убеждал он всех. — Ни на поляков, ни на французов, ни на англичан, ни на евреев, ни на кого, даже на русских. Любой желающий может прийти ко мне и купить автомобиль или десять галлонов бензина на моей бензоколонке и если к тому же он платит мне настоящими американскими долларами, то такой человек — мой друг».
Томас тихо и безмятежно жил в доме дяди Гарольда, строго соблюдая все установленные в нем правила, но жил так, как ему хотелось. Иногда его раздражали придирки главы семьи, которому не нравилось, если Томасу вдруг приходила в голову мысль отдохнуть несколько минут на работе, расслабиться. Но он, конечно, был ему очень благодарен за священное убежище, предоставленное ему. Убежище, правда, временное. Том знал, что рано или поздно он покинет этот гостеприимный дом. Но пока спешить было некуда.
Он хотел было уже запустить руку в пакет за вторым сэндвичем, как вдруг увидел «шеви» 1938 года выпуска, принадлежащий двум девочкам-близнецам. Машина приближалась. Она, сделав поворот, подкатила к бензоколонке. Томас увидел, что в ней сидит только одна из двойняшек. Он так и не мог разобрать, кто именно: то ли Этель, то ли Эдна. Он их трахнул обеих, как и большинство его сверстников в городке, но до сих пор их постоянно путал.
«Шеви», чихая мотором и ужасно скрипя, остановился. Родители девочек просто купались в деньгах, но они твердо считали, что старый автомобиль вполне подходит двум шестнадцатилетним девчонкам, которые пока за всю свою недолгую жизнь еще не заработали ни цента сами.
— Привет, близняшка, — сказал Том, чтобы не ошибиться и не попасть впросак.
— Привет, Том!
Двойняшки — привлекательные, отлично загоревшие шатенки с прямыми волосами и маленькими, пухленькими, плотно обтянутыми узкими брючками попками. Если бы только не знать, что они переспали со всеми парнями в городе, то можно было бы с удовольствием появиться с ними где угодно.
— Ну-ка назови меня по имени, — сказала, поддразнивая его, девушка.
— Ах, да ладно тебе, — лениво ответил Том.
— Если не назовешь меня по имени, — настаивала на своем девочка, — то я поеду на другую бензоколонку, заправлюсь там.
— Можешь ехать, подумаешь! — равнодушно сказал Том. — Деньги все равно не мои, дядюшки.
— А я хотела пригласить тебя на вечеринку, — сказала близняшка. — Сегодня вечером мы собираемся поехать на озеро, приготовили хот-доги на всю компанию, купили три ящика пива. Но никуда я не стану тебя приглашать, если не скажешь, как меня зовут.
