Дженнифер Уорф - Вызовите акушерку
– Я просто не знала, что делать дальше. Мне не было холодно, потому что стояло лето, не хотелось есть, потому что милый дальнобойщик накормил меня сосисками с картошкой. Но я чувствовала себя такой пустой внутри и чуть ли не до боли хотела, чтобы кто-нибудь со мной поговорил.
Наступила ночь. Мэри негде было переночевать, и не было денег снять жильё. Впрочем, она уже столько ночей провела под открытым небом, что это её не беспокоило. В то время по всему Ист-Энду стояли разбомбленные дома, и она присмотрела один себе для ночлега. Однако её выбор оказался неудачным.
– Меня разбудил страшный шум. Мужчины кричали и дрались, ругались и бранились. В лунном свете я видела ножи и какие-то вспышки. Я залезла поглубже в дыру, в которой спала, и спряталась под какими-то вонючими мешками. И сидела тихо, неподвижно, едва дыша. Затем услышала полицейские свистки и лай собак. Я испугалась, что собаки унюхают меня, но всё обошлось. Возможно, мешки, под которыми я пряталась, пахли так плохо, что они не могли унюхать ничего другого.
Мэри хихикнула. Я – нет. Моё сердце было слишком переполнено другими чувствами.
Она, видимо, наткнулась на разбомбленный дом, в котором частенько пировали пьяницы. Когда полиция зачистила место, Мэри выползла и провела остаток ночи на канале.
Следующий день прошёл так же, как и предыдущий, – она просто бродила по Степни вдоль Коммершиал-роуд, не зная, что делать.
– Вокруг была куча автобусов, и я подумала, может, мне сесть на один и куда-нибудь уехать – мне совсем не нравилось то место, где я находилась. Но спереди у них были написаны названия вроде Уоппинга, Баркинга, Майл-Энда и Кингс-Кросса, а я не имела не малейшего представления, где это. Я так хотела попасть в Лондон, и дальнобойщик сказал, что это Лондон, когда меня высаживал, так что я не стала садиться на автобус, потому что не знала, куда приеду.
Прошло ещё два дня. Одна-одинёшенька, она ни с кем так и не заговорила и по-прежнему ночевала на канале. На третий вечер Мэри потратила последние гроши на сосиску в тесте. В свой четвёртый день в Лондоне ей пришлось бы голодать, если бы она не заметила на кладбище старушку, кормящую воробьёв хлебными крошками.
– Я подождала, пока старушка уйдёт, потом разогнала птиц и, ползая на коленях, собрала крошки в подол. Светило солнце, деревья были такие симпатичные. Я даже увидела белочку. Усевшись на траве, я съела все крошки. На вкус – ничего. На следующий день я снова пошла на кладбище, думая, что и старушка придёт покормить птиц. Но она не пришла. Я прождала весь день, но она так и не появилась.
Вечером Мэри нашла какие-то объедки в мусорном баке.
Пока она говорила, я ломала голову, почему эта смышлёная девушка, которой хватило находчивости и предприимчивости спланировать путешествие из Дублина, не вела себя более изобретательно и предусмотрительно, приехав в Лондон. Она могла бы пойти в полицию, католическую церковь, Армию спасения, МЖХА и другие подобные места, где бы ей помогли, приютили её, вероятно, нашли бы работу. Однако такой план действий, казалось, не приходил ей в голову. Возможно, это случилось бы, пройди ещё немного времени. Но вместо этого она встретила Закира.
– Я глядела в окно пекарни, нюхала хлеб и думала, чего бы я только ни отдала, чтобы его получить. Он подошёл, встал рядом со мной и спросил: «Хочешь сигаретку?» После дальнобойщика он был первым человеком, который со мной заговорил. Было так приятно, что кто-то мне что-то сказал, но я не курю. Тогда он поинтересовался: «Может, тогда хочешь что-нибудь съесть?» – и я ответила: «Ещё как хочу». Он посмотрел на меня и улыбнулся такой милой улыбкой. Его зубы сияли белизной, а глаза были такими добрыми. У него были такие красивые тёмно-карие глаза. Я полюбила эти глаза в то же мгновение, когда впервые заглянула в них. Он сказал: «Пойдём-ка возьмём по рулету. Я тоже голодный. А потом пойдём на канал и съедим их там». Мы вошли в магазин, и он купил рулетов с разными начинками, и фруктовые пироги, и даже шоколадный торт. Рядом с ним я чувствовала себя такой неряхой, ведь я давно не мылась и не меняла одежду, а он выглядел изящным и нарядным и даже носил золотую цепочку.
Они уселись на траву на берегу канала, прислонившись к стене, глядя на проплывающие барки. Мэрии сказала, что лишилась дара речи. Она была потрясена добротой этого красивого юноши, которому она, казалось, нравилась, и не могла придумать, что сказать, хотя четыре или даже пять дней так тосковала по кому-нибудь, с кем можно поговорить.
– Он постоянно болтал, смеялся, бросал хлеб воробьям и голубям, называя их «мои друзья». Я подумала, что тот, кто дружит с птицами, должен быть очень милым. Иногда я не могла толком его понять, но вы же знаете, английский акцент отличается от ирландского. Он сказал, что работает закупщиком у своего дяди, владельца отличного кафе на Кейбл-стрит и продавца лучшей еды в Лондоне.
Наш обед получился просто замечательным, там, на берегу, под солнцем. Рулеты были объедение, яблочные пироги – тоже, а шоколадный торт – просто неземной.
Откинувшись на каменную стену, Мэри удовлетворённо вздохнула. Когда же она вновь открыла глаза, солнце уже закатилось за здание склада, а на ней был его пиджак. И девушка обнаружила, что привалилась к его плечу.
– Когда я проснулась, он обнимал меня сильной рукой и смотрел своими красивыми глазами. Он погладил меня по щеке и сказал: «Ты на славу поспала. Пойдём, уже поздно. Отведу-ка я тебя лучше домой. Твои мать с отцом разволнуются, что с тобой приключилось».
Я не знала, что сказать, да и он помалкивал. А потом проговорил: «Надо идти. Что твоя маман подумает, если узнает, что ты гуляешь в такое время с незнакомцем?»
«Моя мать далеко, в Ирландии».
«Ну, тогда отец».
«Мой отец умер».
«Бедняжечка. Наверное, ты живёшь в Лондоне с тётушкой?»
Он снова потрепал меня по щеке, когда сказал «Бедняжечка», и я испугалась, что растаю от счастья. Я прильнула к его рукам и рассказала всю историю, только утаила про маминого дружка и про то, что он сделал со мной, потому что было стыдно и я не хотела, чтобы он думал обо мне плохо.
Он ничего не сказал. Просто долго гладил меня по щеке и волосам. А потом проговорил: «Бедная маленькая Мэри. Что же нам с тобой делать? Я не могу оставить тебя здесь, на канале, ночью. Теперь я чувствую за тебя ответственность. Думаю, тебе лучше пойти со мной в дом моего дяди. Это приятное кафе. Мой дядя очень добрый. Мы как следует подкрепимся и потом подумаем о твоём будущем».
Кейбл-стрит
Довоенный Степни, к востоку от Сити, с Коммершиал-роуд на севере, Тауэром и Королевским монетным двором на западе, Уоппингом и доками на юге и Попларом на востоке, был домом для тысяч добропорядочных, работящих, но часто бедных ист-эндских семей. Бо́льшую часть района составляли тесные многоквартирки, узкие неосвещённые улочки и переулки и старые дома на несколько семей. Зачастую в таких домах был только один кран и один туалет во дворе на восемь, а то и на дюжину семей, и иногда вся семья из десяти и более человек ютилась в одной-двух комнатах. Люди жили так поколениями и продолжали жить в 1950-х. Это было их наследство, принятый жизненный уклад, но после войны всё кардинально изменилось – в худшую сторону.
