Чарльз Буковски - Женщины
– Хэнк, – сказала она, – я пройдусь немного.
– А что там?
– Я люблю смотреть, как люди в бассейне купаются. Мне нравится, когда им хорошо.
Сесилия встала и вышла.
Вэлери рассмеялась. Бобби рассмеялся.
– Ладно, значит, я ей в трусики не залезу.
– А тебе охота? – спросил Бобби.
– Тут оскорблен не столько мой позыв к сексу, сколько мое эго.
– И о возрасте не забудь, – сказал Бобби.
– Нет ничего хуже старой свиньи-шовиниста, – ответил я.
Дальше мы пили молча.
Через час или около того Сесилия вернулась.
– Хэнк, я хочу уехать.
– Куда?
– В аэропорт. Я хочу улететь в Сан-Франциско. У меня все вещи с собой.
– Я-то не против. Но нас сюда привезли Бобби и Вэлери на своей машине. Может, им пока не хочется уезжать.
– Мы отвезем ее в Л. А., – сказал Бобби.
Мы уплатили по счету, сели в машину, Бобби – за руль, Вэлери – с ним рядом, а мы с Сесилией – назад. Сесилия отстранилась от меня, прижавшись к дверце, как можно дальше.
Бобби включил магнитофон. Музыка волной обрушилась на заднее сиденье. Боб Дилан.
Вэлери протянула нам кропаль. Я дернул, попробовал передать его Сесилии. Та съежилась. Я вытянул руку и погладил ее по колену, сжал его. Она меня оттолкнула.
– Эй, парни, ну, как вы там, сзади? – спросил Бобби.
– Это любовь, – ответил я. Мы ехали час.
– Вот аэропорт, – сказал Бобби.
– У тебя еще два часа, – сказал я Сесилии. – Можем вернуться ко мне и подождать.
– Все в порядке, – ответила та. – Я хочу пойти сейчас.
– Да что ты будешь делать два часа в аэропорту? – спросил я.
– О, – сказала Сесилия, – я обожаю аэропорты!
Мы остановились перед терминалом. Я выпрыгнул, выгрузил ее багаж. Сесилия привстала на цыпочки и чмокнула меня в щеку. Я не стал ее провожать.
83
Я согласился читать на севере. Днем перед чтениями я сидел в номере «Холидей-Инна» и пил пиво с Джо Вашингтоном, организатором, местным поэтом Дадли Барри и его дружком Полом. Дадли недавно вышел из чулана и объявил, что он гомик. Он нервничал, был жирен и амбициозен. И постоянно расхаживал взад-вперед.
– Ты хорошо читать будешь?
– Не знаю.
– На тебя сбегаются толпы народу. Господи, как тебе это удается? Они вокруг всего квартала в очередь выстроились.
– Любят кровопускания. Дадли схватил Пола за ягодицы.
– Я тебя вспорю и выпотрошу, малыш! А потом можешь вспороть меня!
Джо Вашингтон стоял у окна.
– Эй, гляди, вон Уильям Берроуз идет через дорогу. У него номер рядом с твоим. Он завтра вечером читает.
Я подошел к окну. И впрямь Берроуз. Я отвернулся и открыл новое пиво. Мы сидели на третьем этаже. Берроуз поднялся по лестнице, прошел мимо моего окна, открыл свою дверь и скрылся внутри.
– Хочешь с ним познакомиться? – спросил Джо.
– Нет.
– Я к нему зайду на минутку.
– Давай.
Дадли и Пол хватали друг друга за жопы. Дадли ржал, а Пол хихикал и заливался румянцем.
– А чего бы вам, ребята, наедине не разобраться?
– Какой же он хорошенький, а? – спросил Дадли. – Обожаю мальчишечек!
– Меня больше все-таки женский пол интересует.
– Ты просто лучшего не знаешь.
– Не твоя забота.
– Джек Митчелл бегает с трансвеститами. Он о них стихи пишет.
– Те хоть, по крайней мере, на баб похожи.
– А некоторые даже лучше. Я молча пил дальше.
Вернулся Джо Вашингтон.
– Я сказал Берроузу, что ты в соседнем номере. Я сказал: «Берроуз, Генри Чинаски – в соседнем номере». Он ответил: «Ах вот как?» Я спросил, не хочет ли он с тобой познакомиться. Он ответил: «Нет».
– Тут холодильники надо ставить, – сказал я. – Пиво, блядь, греется.
Я вышел поискать машину со льдом. Когда я проходил мимо номера Берроуза, тот сидел в кресле у окна. Взглянул на меня безразлично.
Я нашел машину и вернулся со льдом, сложил его в раковину и засунул туда пиво.
– Не стоит слишком надираться, – предостерег меня Джо. – Языком ворочать не сможешь.
– Да им надристать. Они одного хотят – распять меня.
– Пятьсот долларов за час работы? – спросил Дадли. – И ты называешь это распятием?
– Ага.
– Ну ты и Христосик!
Дадли с Полом ушли, а мы с Джо отправились в местную кофейню поесть и выпить. Нашли столик. И тут же незнакомые люди стали придвигать к нам стулья. Все мужики. Вот же говно. Сидело там и несколько хорошеньких девчонок, но они только смотрели и улыбались – или же не смотрели и не улыбались. Я прикинул, что те, которые не улыбались, ненавидели меня из-за моего отношения к женщинам. Ну их на хуй.
Джек Митчелл там был и Майк Тафте, оба поэты. Ни тот, ни другой ничем себе на жизнь не зарабатывали, хотя поэзия им ничего не приносила. Они существовали силой воли и подаяниями. Митчелл, при всем при том, был хорошим поэтом, ему просто не везло. Он заслуживал лучшего. Потом зашел Бласт Гримли, певец. Бласт был вечно пьян. Я ни разу не видел его трезвым. За столиком сидела еще пара каких-то людей, я их не знал.
– Мистер Чинаски?
Милая малютка в коротком зеленом платьице.
– Да?
– Вы не подпишете мне книгу?
Ранняя книга стихов – стихов, что я написал, работая на почте, «Бегает по комнате и вокруг меня». Я расписался, накарябал рисунок и передал обратно.
– Ой, спасибо вам большое!
Она ушла. Все эти сволочи, сидевшие вокруг, погубили мне такой шанс к действию.
Вскоре на столе оказалось 4 или 5 кувшинов пива. Я заказал сэндвич. Мы пили 2 или 3 часа, затем я вернулся в номер. Дохлебал пиво из раковины и уснул.
О самих чтениях почти ничего не помню, но на следующий день я проснулся в постели один. Джо Вашингтон постучался ко мне около 11 утра.
– Эй, мужик, это было одно из лучших твоих чтений!
– Правда, что ли? Ты мне на уши не вешаешь?
– Не, самый сенокос. Вот чек.
– Спасибо, Джо.
– Ты уверен, что не хочешь встретиться с Берроузом?
– Уверен.
– Он сегодня вечером читает. Останешься послушать?
– Мне в Лос-Анджелес надо вернуться, Джо.
– А ты когда-нибудь слышал, как он читает?
– Джо, я хочу принять душ и свалить. Отвезешь меня в аэропорт?
– Конечно.
Когда мы уходили, Берроуз сидел в кресле у окна. Он и виду не подал, что заметил меня. Я бросил на него взгляд и прошел мимо. Чек был со мной. Не терпелось попасть на бега…
84
Я несколько месяцев переписывался с одной дамой из Сан-Франциско. Ее звали Лайза Уэстон, и она перебивалась уроками танцев, включая балет, у себя в студии. 32 года, один раз была замужем и все свои длинные письма безупречно печатала на розоватой бумаге. Писала она хорошо, разумно и почти без преувеличений. Письма ее мне очень нравились, и я всегда отвечал. Лайза держалась в стороне от литературы, в стороне от так называемых «великих вопросов». Она рассказывала мне обо всяких пустяковинах, но описывала их глубоко и с юмором. И вот написала, что собирается в Лос-Анджелес за танцевальными костюмами и не хотел бы я с ней встретиться? Я ответил: разумеется, хотел бы, она может остановиться у меня, но из-за нашей разницы в возрасте ей придется спать на тахте, а мне – на кровати. Я вам позвоню, когда прилечу, написала она в ответ.
