Виталий Щигельский - Время воды
— Ну и что? — я почесал авторучкой макушку.
Мое действие не осталось незаметным для Косберга, возможно, он догадался по характеру звука:
— Ты не чешись, а записывай. Так ты сможешь заработать денег для «Родины» и уничтожить своих недругов. Они будут продолжать ходить по земле, но их уже не будет фактически.
— Я не совсем понимаю.
— Это объяснимо. Во-первых, ты пока еще кавторанг и смотришь на мир не с капитанского мостика, а из каюты старпома. Во-вторых, в твоих соображениях очень много личного. А нужно отвлечься, возвыситься над событиями, только так можно стать настоящим капитаном. Поэтому давай решим абстрактную задачу.
— Давайте. Только чтобы я понял.
— Поймешь, обязан понять. Итак. Что есть человек в мире денег?
— Ничто.
— Неправильно. Человек в мире денег есть функция денег.
— Если интегрировать функцию, можно избавиться от аргумента, — догадался я.
— Наконец-то.
— Это мне подходит.
— Мне тоже. Под двадцать пять процентов в валюте.
— Сколько я смогу взять?
— Сколько унесешь.
Я унес много, я нес через силу — в карманах, в руках, за спиной, между ног и во рту. В моем случае качество определялось количеством.
Мне не составило труда отыскать Снеткова и Диму, пару юристов-мошенников и всех тех, о ком я вспоминал на подводной лодке. Я расправился со своими недругами за календарный квартал. Я ни с кем не встречался лично. Не разговаривал, не бил, не душил. За меня все делали деньги. Деньги — смертельное оружие для тех, кто в них верит. Для денег нет расстояний. Деньги не знают границ. От них невозможно спрятаться и укрыться. Единственное, что может принести временное облегчение, это откупиться от них. Мои представители, используя модное слово «прозрачность» и обещая умножение капиталов, убедили моих недругов объединиться в холдинг и выпустить IPO, печать и контроль которых обеспечивал новообразованный банк «ЛенЛесТорг».
За акциями выстроились очереди из бизнесменов и простолюдинов. Котировки пошли вверх. Портреты Снеткова и Димы смотрели на обывателя с именных акций, с бортов автобусов, со стен домов, подписи под портретами обещали геометрические прогрессии прибылей.
Так оно первое время и было. И станок, который печатал акции, не останавливался ни на минуту, я знал это точно — станок стоял за стеной моего кабинета. Прежде чем у господ акционеров возникли сомнения, я успел перепродать холдинг четыре раза.
В конце концов, чтобы обесценить акции окончательно, я распорядился выбрасывать их прямо на улицы с вертолетов. «Ценными бумагами» набивали карманы и шапки все кому не лень: дворники, дорожные рабочие, пенсионеры и бомжи. Собственность Снеткова и Ко, прежде чем перестать существовать, стала народной.
Это была победа, однако победа неполная: в моем подсознании еще оставалось большое темное пятно. Последняя причина моих неврозов и комплексов. Пятно принимало разные формы, то отталкивающие меня, то, наоборот, возбуждающие. Это пятно скрывало и хранило воспоминания о Жанне.
Жанна съехала из родного дома вскоре после окончания института. Я обнаружил ее следы в НИИ точного приборостроения, точнее, обнаружил на остатках НИИ (который классическим образом был разбит на части, приватизирован и обанкрочен) остатки ее следов. Это была оболочка от ее личного дела — бумажная папка на лохматых тесемках. Само же дело было утеряно или пущено на растопку в одну из холодных зимних ночей. Прямо скажем, маловато для моих способностей. Поэтому на поиски пришлось подключить «скунсов», вызвать их из небытия сверхсекретной работы.
Поиски моей первой любви заняли у них пять банковских дней. На шестой день я имел на руках телефон, адрес, краткую биографию, медицинскую карту и копии ключей от квартиры Жанны. Информации накопали с избытком, я нуждался только в номере ее телефона, хотел ограничиться одним телефонным звонком. Во мне не было лирики, только конкретика. Чтобы выстроить пламенный монолог, я взял пару женских журналов, прочитал и набросал на бумаге свой текст.
Я позвонил Жанне вечером.
— Жанна, это я, Виктор. Мне нужно сказать тебе несколько слов. Не перебивай, это важно…
Уверенный тон, мыльное содержание и никаких обещаний сделали свое дело — Жанна приехала.
Не унижая себя сантиментами, мы углубились в апартаменты «Октябрьской», где незамедлительно объединились. И на время исчезли, заблудившись в отражениях зеркал, утонув в складках огромной кровати, превратившись в тысячи пузырьков в бокале шампанского…
Реальность бытия проявилась спустя несколько дней и ночей. Губы Жанны отцепились от моей шеи и медленно поползли вниз. Я не препятствовал, но и не помогал. Хотел я этого или нет, но комната стала погружаться в туман, а я — превращаться в стоящую в тумане ракету, но вдруг… мне почудилось, что комната наполнилась зрителями и свидетелями нашей игры: мало-охтинскими, Снетковым, Машей, Керимом, Леной, Димой, зачем-то шофером Шнейдером и самой Жанной, той, что жила в моих мыслях и сильно отличалась от себя настоящей. Все эти мои недруги появлялись и раньше, но по отдельности, а не вместе. И раньше они смеялись, глядя мне прямо в глаза, теперь же все они о чем-то просили. Они шептали одновременно, поэтому я не мог разобрать, что именно они хотят. Я надеялся, что, расквитавшись с ними, забуду, наконец, их лица и голоса, избавлюсь от необходимости помнить, утоплю в темных водах забвения. Я был готов забыть о них навсегда, но они не уходили. Вероятно, теперь они не были готовы забывать.
— Мы обязательно купим квартиру с видом на зоосад, — донесся до меня голос Жанны, которая освободила свой рот от меня.
Она выглядела довольной, она нежно шептала:
— И высокие сапожки с мехом и зразами. И еще пылесос, который сам умеет мыть пол…
— Да, да, да, — ответил я на все ее предложения вперед и перевернулся на бок.
— Что, и то самое можно? — промурлыкала моя барышня.
— Да, да, да…
— Странно, — Жанна оттопырила бронзовый зад. — Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Да.
— Ты совсем не слушаешь! Ты что, опять думаешь?
— Нет, больше не думаю, — ответил я. — Думать не о ком. Их больше нет.
— Кого? Тех сапог? Пылесосов?
— Их. То есть вас.
— Ну… ты же обещал.
— Там в шкафу стоит «дипломат», все купишь сама.
— Правда?
Я не стал повторять, я заглянул в ее большие, пожалуй, даже слишком большие глаза и понял, что утром уйду от нее навсегда. Это чувство меня очищало: у меня не осталось больше женщин, друзей, приятелей, неприятелей, недругов и врагов, и, как следствие, — ощущений. Не осталось и никогда больше не будет…
Только Родина.
Только Родина притягивала меня, только она была настоящей, хотя и отсутствовала на карте.
Я увлекся и снова забыл о времени. И оно опять напомнило о себе. Время снова показало, что я ошибался.
Глава 28. ИГРЫ ГУН
Жажда мести была утолена. В душе воцарился мир. Я испытывал незнакомое прежде чувство. Чувство чистого одиночества, одиночества победителя. Мир вокруг был уравновешен настолько, что почти не дышал. Самоутвердившиеся структуры «родин» охраняли от смуты и мути общественный анабиоз. Устремления, потребности, вкусы и взгляды определялись рекламой и ограничивались покупательной способностью. Социальные группы сформировались. Социальные соты заполнились. Самоидентификация общества была завершена.
Рахитичные умники, шепелявя и брызгая слюной, говорили о конце времен. Их невнятные речи, как обычно, никто не слушал. Ощущение окончания времени висело в воздухе, проникая и в мозги умных, и в мозжечки тупых. Время было побеждено. Стрелки на часах еще двигались, но все отчеты и новости, если я вдруг начинал их читать, оказывались копиями новостей вчерашнего дня, скопированными в свою очередь из дня позавчерашнего.
Косберг взвешивал деньги. «Бобры» грызли лес. «Выдры» рожали детей. Я ездил на торжественные приемы. Конкуренты соседних «родин» больше не выглядели конкурентами. Все казались членами одной огромной семьи, собранной вместе для бесконечной попойки. Загадочная Москва молчала, вероятно, умилившись идиллией, толстела, копила деньжата, конвертировала и пересчитывала. Время остановилось, уперлось в серую плотину стабильности. Затвердело, загустело по ту сторону бытия, превратилось в кусок янтаря — кулон на шее у вечности. Я, мой город, моя страна находились в этом застывшем кусочке смолы.
Кто бы мог подумать, что всю эту монолитную незыблемую плотину сможет прорвать единственный звук? Одинокий и слабый звук человеческого голоса?..
Все началось в частном дворце Белозерских (принадлежавшим ныне олигарху по фамилии Быдлин) на том самом балу, куда привез меня похмельный Василий. Набив брюхо по самое «не могу», «прослушав» тонны всяческой бессмысленной чепухи, я собирался отчаливать к дому, как вдруг что-то заставило меня насторожиться и оглянуться. Этим чем-то был голос. Женский голос. Я почувствовал, что пропаду, еще до того, как увидел ее. А когда увидел — предпринимать что-либо стало поздно.
